Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт (книги TXT, FB2) 📗

Бригада, вернувшаяся вечером на территорию тюрьмы, представляла собой по-настоящему мрачное зрелище. Доннини, Нипташ и Коулмен давно взяли себе за правило возвращаться, чуть прихрамывая, словно тяжелые труды и жесточайшая дисциплина надломили их физически. Клайнханс, в свою очередь, прекрасно играл роль надсмотрщика, рычал на них, как своенравная овчарка, когда они, спотыкаясь, проходили через тюремные ворота. В этот вечер все было как обычно, но изображаемая ими трагедия была подлинной.

Клайнханс рванул дверь барака и властным жестом повелел своим подопечным входить.

— Achtung! — раздался пронзительный голос изнутри. Доннини, Коулмен и Нипташ замерли и неуклюже зависли в дверях, стараясь держать пятки вместе. Хрустнув кожей и щелкнув каблуками, капрал Клайнханс бухнул ложем своего ружья по полу и, дрожа, выпрямился — в той степени, в какой ему позволяла больная спина. Оказалось, нагрянула проверка — в бараке находился немецкий офицер. Раз в месяц такое бывало. Перед шеренгой заключенных, широко расставив ноги, в шинели с меховым воротником и черных сапогах, стоял коротышка полковник. Рядом с ним — толстяк сержант из охраны. Все смотрели на капрала Клайнханса и его команду.

— Так-так, — сказал полковник по-немецки, — что у нас здесь такое?

Сержант быстро, помогая себе жестами, объяснил, что к чему, его карие глаза лучились раболепием.

Сцепив руки за спиной, полковник неторопливо прошествовал по цементному полу барака и остановился перед Нипташем.

— Ти плоха сибя вель, малчик?

— Так точно, — не стал возражать Нипташ.

— Теперь сожалей?

— Так точно.

— Маладец. — Полковник несколько раз обошел жалкую группку, что-то бурча себе под нос, остановился перед Доннини и ощупал ткань его рубашки.

— Ти все панимаешь, когда я говорит на ангнлийски?

— Так точно, все очень понятно, — ответил Доннини.

— А мой агцент похож на какой штат Америка?

— Милуоки, сэр. Если бы не знал, кто вы, точно сказал бы: это парень из Милуоки.

— Вот, я могу быть шпиен в Милувоки, — с гордостью сообщил полковник сержанту. Внезапно взгляд его упал на капрала Клайнханса, чья грудь была чуть ниже уровня полковничьих глаз. Добродушие его вмиг исчезло. Он сделал несколько шагов и расположился непосредственно перед Клайнхансом. — Капрал! У вас расстегнут карман гимнастерки! — сказал он по-немецки.

Глаза Клайнханса едва не выкатились из орбит, а рука метнулась к карману-нарушителю. Он отчаянно пытался пропихнуть в клапан пуговицу, но ничего не получалось.

— У вас что-то лежит в кармане, — заявил полковник, наливаясь краской. — В этом все дело. Достаньте, что там у вас!

Клайнханс выдернул из кармана две записные книжки, тут же застегнул клапан и вздохнул с облегчением.

— И что же у вас в этих книжечках? Список заключенных? Взыскания? Покажите.

Полковник выхватил книжечки из ослабевших пальцев Клайнханса. Тот закатил глаза.

— Это еще что такое? — взвизгнул полковник, не веря своим глазам. Клайнханс попытался открыть рот. — Молчать, капрал! — Полковник вскинул брови и вытянул руку с книжечкой так, чтобы написанным в ней мог насладиться и сержант. — Што я съем первым делом, как попаду домой, — медленно прочитал он и покачал головой. — Ха! Тфенатцать плиноф, мешту ними клату класуньи. О-о! И корячие слифки сверху! — Он повернулся к Клайнхансу. — Тебе этого так хочется, бедненький? — спросил он по-немецки. — И картинку симпатичную нарисовал. М-м-м-м-м. — Он протянул руку к плечу Клайнханса. — Капралы должны думать о войне постоянно. Рядовые могут думать о чем хотят: девушки, еда и прочие радости, — если выполняют приказы капрала. — Ловко, словно он делал это много раз, ногтями больших пальцев полковник подцепил серебристые капральские звездочки на погонах Клайнханса. Мелкими камушками они стукнулись об пол и укатились в дальний конец барака. — Быть рядовым — это так здорово!

Клайнханс еще раз кашлянул в надежде высказаться.

— Молчать, рядовой!

На душе у Доннини было мерзко. Он знал — Нипташ и Коулмен чувствуют себя не лучше. Было первое утро после того, как Клайнханс лишился своих звездочек. Со стороны Клайнханс выглядел как обычно. Походка его, как всегда, была пружинистой, он не утратил способности получать удовольствие от свежего воздуха и проглядывавших сквозь развалины признаков весны.

Они прибыли на свою улицу — несмотря на их трехнедельную повинность, проехать по улице было все равно нельзя не только на машине, но и на велосипеде. Клайнханс не стал гонять их в хвост и в гриву, как день назад. Не сказал он и своих обычных слов: мол, делайте вид, что вкалываете. Он привел их прямо к развалинам, где они проводили время обеда, и жестом предложил сесть. Сам он тоже сел и прикрыл глаза. Так они сидели и молчали, американцев мучили угрызения совести.

— Ты извини, что из-за нас звездочек лишился, — выдавил наконец Доннини.

— Быть рядовым — это так здорово, — мрачно заметил Клайнханс. — Две войны я шел к званию капрала. И вот, — он прищелкнул пальцами, — все превратилось в пшик. Поваренные книги запрещены.

— Слушай, — обратился к Клайнхансу Нипташ, голос его слегка дрожал. — Курнуть хочешь? У меня есть венгерская сигарета.

И он вытянул ладонь, на которой лежала настоящая драгоценность.

Клайнханс печально улыбнулся:

— Пустим по кругу.

Он зажег сигарету, затянулся, потом передал Доннини.

— Где взял венгерскую сигарету? — спросил Коулмен.

— У венгра, — ответил Нипташ. Он подтянул брючины. — На носки выменял.

Они покурили и продолжали сидеть, откинувшись на кирпичную кладку. Насчет работы Клайнханс не обмолвился и словом. Казалось, мысли унесли его куда-то далеко.

— А вы, ребята, про харчи больше не говорите? — спросил Клайнханс после затянувшейся паузы.

— После того, как у тебя забрали звездочки? — угрюмо спросил Нипташ. — Что-то не хочется.

Клайнханс кивнул:

— Ничего страшного. Как пришло, так и ушло. — Он облизнул губы. — Скоро все это кончится. — Он откинулся назад, потянулся. — Знаете, парни, что я перво-наперво сделаю, когда все это кончится? — Рядовой Клайнханс мечтательно закрыл глаза. — Возьму говяжью лопатку, фунта три, нашпигую ее беконом. Натру чесноком, посолю, поперчу, положу в котелок, добавлю белого вина с водичкой, — голос словно дал трещину, — лука, лаврового листа, сахарку, — он поднялся, — и засыплю все это зернышками перца! Через десять дней, братцы, блюдо готово!

— Какое блюдо? — встрепенулся Коулмен, хватаясь за карман, где когда-то лежала записная книжка.

— Жаркое из маринованного мяса! — воскликнул Клайнханс.

— На сколько человек? — спросил Нипташ.

— На двоих, дружище. Извини. — Клайнханс положил руку на плечо Доннини. — Как раз для двух голодных гурманов, верно, Доннини? — Он подмигнул Нипташу. — А для тебя с Коулменом я сварганю что-нибудь посолиднее. Например, двенадцать блинов, а между ними — по кусочку полковника. А сверху горячих сливок, да побольше. Пойдет?

1951 год — с днем рождения

— Лето для дня рождения — самая подходящая пора, — сказал старик. — Раз есть возможность выбирать, почему не выбрать летний денек?

Он послюнил большой палец и стал листать стопку бумаг, которые солдаты велели заполнить. А какой же документ без дня рождения? Получается, что для мальчика этот день надо выбрать.

— Если не возражаешь, твой день рождения будет сегодня, — предложил старик.

— Сегодня с утра дождь шел, — возразил мальчик.

— Давай завтра. Ветер гонит облака на юг. Завтра весь день будет светить солнце.

С утра зарядил ливень, солдаты искали, где укрыться от непогоды, и наткнулись на убежище среди развалин, где каким-то чудом старик и мальчик умудрились прожить целых семь лет без документов — можно сказать, без официального права на жизнь. Они сказали: без документов человек не имеет права на пищу, крышу над головой или одежду. Но старик и мальчик, зарывшись в катакомбы погребов под поруганным городом, нашли то, другое и третье — на промысел они выходили по ночам.