В поисках Одри - Кинселла Софи (чтение книг TXT) 📗
– Так, – говорит Линус, вернувшись ко мне. – Иди вон к нему и спроси, есть ли у него кокосовое. – Он указывает на продавца мороженого, который торгует тут каждое лето, сколько я себя помню.
– Нет у него кокосового.
– Я в курсе. Поэтому и такой вопрос.
– Слишком просто, – с гордостью отвечаю я. – Придумай что-нибудь другое.
– Не хочу, – лениво говорит он. – Дуй к мороженщику.
Я подхожу к его лотку, спокойно выжидаю, когда подойдет моя очередь.
– Скажите, кокосовое есть?
Я знаю, что он скажет. Я задавала ему этот вопрос каждый год лет с восьми, и ни разу не было…
– Сегодня есть. – Мороженщик подмигивает, а я тупо таращусь на него.
– Простите?
– Кокосовое мороженое для юной леди, – церемонно говорит он. – Только сегодня. Только для вас.
– Что? – Я хлопаю глазами, не веря своим ушам, а он накладывает мороженое в огромный рожок. – Это кокосовое?
– Только для вас, – повторяет он, вручая мне мороженое. – И с шоколадной крошкой для молодого человека. – Мороженщик подает мне второй рожок. – Уже оплачено.
– Я так люблю кокосовый вкус, – зачарованно говорю я. – Но у вас его никогда нет.
– Он так и сказал. Твой молодой человек. Попросил сделать исключение.
Я поворачиваюсь вокруг своей оси, Линус смотрит на меня – улыбка еще шире обычного.
– Спасибо, – говорю я продавцу. – Большое.
Вернувшись к Линусу, я раскидываю руки, стараясь не уронить мороженое, и целую его.
– Невероятно! – Я отдаю ему его рожок и лижу свое мороженое. Божественный нектар. На всем свете нет ничего вкуснее кокоса. – Боже мой.
– Вкусно?
– Как я его люблю. Как люблю.
– Как и я, – говорит Линус, поедая свое мороженное, – тебя.
И до меня доходит.
Как и я тебя.
В парке ярко светит солнце, крякают утки, визжат дети, но я перестала замечать что-либо, кроме его лица. Каштановых волос, честного взгляда, полумесяца улыбки.
– Что ты сказал? – выдавливаю я.
– Что сказал. Я тоже его люблю, – говорит он, глядя мне в глаза.
– Ты сказал «тебя».
– Ну, может… это я и хотел сказать.
Как я его люблю. Как и я тебя.
Эти слова кружатся у меня в голове, похожие на кусочки пазла, складываясь то так, то так.
– Это точно? – Я просто обязана выяснить.
– Ты же знаешь, что точно. – Его глаза так же улыбаются, как и апельсиновые губы. Хотя они в то же время серьезны.
– Ну, и я тоже люблю… – говорю я со сдавленным горлом. – Тебя.
– Меня.
– Да. – Я сглатываю. – Да.
Больше слова не нужны. Я знаю, что я этот момент запомню навсегда – как мы стоим в этом парке с утками, солнышко, его объятия. Вкус его поцелуя – шоколадная крошка, а моего – наверняка кокосовый.
Вообще-то они очень хорошо сочетаются.
И только после этого жизнь начинает разваливаться.
Линус не понимает. И не поймет. Он не просто против, он в ярости. И проявляет ярость физически. Бьет дерево, словно оно в чем-то виновато.
– Сраный бред, – твердит он, шагая из стороны в сторону по траве, метая злые взгляды на белок. – Идиотизм.
– Линус, послушай… – пытаюсь объяснить я. – Я должна это сделать.
– Прекрати пороть чушь! – орет он. – Тебе же врач запретила эти слова? Я думал, единственное, что ты в жизни «должна», это подчиняться законам физики! Ты что, ничему не научилась? Типа жить настоящим, а не прошлым? А?
Я смотрю на него, потеряв дар речи. Линус был внимательнее, чем мне казалось.
– Ты не «должна» этого делать, – продолжает он. – Но ты делаешь такой выбор. А если будет ухудшение? Что тогда?
– Тогда, – я вытираю взмокшее лицо, – не будет ухудшения. Все пройдет нормально. Мне уже лучше, если ты не заметил…
– Да ты все еще в этих сраных темных очках ходишь! – взрывается он. – Тебе все еще приходится репетировать диалоги из трех фраз с незнакомцами! А ты с какой-то злобной сукой встречаться собралась? Зачем тебе на нее вообще время тратить? Это какой-то эгоизм.
– Что? – У меня земля уходит из-под ног. – Эгоизм?
– Да, эгоизм! Ты понимаешь, сколько людей пытается тебе помочь? Какому количеству человек важно, чтобы тебе стало лучше? А ты выкидываешь подобные фокусы просто потому, что якобы «должна»? Это опасно, если хочешь знать мое мнение. А кому тебя потом по кусочкам собирать? Скажи.
Этот его фарисейский гнев вызывает у меня приступ ярости. Да что он понимает? Что он, черт возьми, обо мне понимает?
– Не будет никаких «кусочков», – рявкаю я. – Ради бога, в том, чтобы встретиться с одной девочкой в «Старбаксе», нет ничего опасного. Да и вообще – заболела я не из-за случившегося. Это распространенная ошибка. От неприятных событий никто с ума не сходит вообще-то. Все дело в том, как на это реагирует мозг.
– О’кей, и как твой мозг отреагирует на очередной стресс? – с такой же яростью выпаливает он. – Будет петь и плясать от счастья?
– Нормально отреагирует, – бешусь я. – Мне лучше. А если нет, то не беспокойся, я не жду, что ты будешь меня «по кусочкам собирать». Знаешь, Линус, мне вообще очень жаль, что я заставила тебя уже через столько пройти. Найди себе кого-нибудь еще. Без темных очков. Например, я слышала, что Таша очень прикольная.
Я пытаюсь подняться на ноги, не утратив равновесия, что дается мне нелегко, земля стремительно приближается ко мне, а голова нестройно гудит.
– Одри, остановись.
– Нет, я пойду.
По лицу текут слезы, но это ничего, от Линуса я отвернулась.
– Тогда я с тобой.
– Отстань от меня. – Я вырываю руку. – Отстань.
Я игнорировала свой допотопный мозг целый день, но тут я сдаюсь. И бегу.
Вот что после неприятных событий мне делать не рекомендуется – обдумывать случившееся. Зависать на этом. Прокручивать в голове снова и снова. Брать ответственность за чужие чувства.
И вот чем я занимаюсь после ссоры с Линусом – обдумываю случившееся. Зависаю на этом. Прокручиваю в голове снова и снова. Беру ответственность за его гнев (хотя он меня и возмущает). Меня колбасит между безысходностью и негодованием. Я хочу ему позвонить. И не звонить никогда.
Он что, понять не может? Я думала, Линус будет мной восхищаться. Скажет что-нибудь про смелость, про завершение: «Ты права, Одри, ты должна это сделать, хотя это и трудно, чтобы все это наконец оставить позади».
Последние две ночи я почти не спала. Моя голова – как котел, в нем все варится, варится, на поверхности появляются ядовитые пузыри, идет пар, все ферментируется, превращаясь во что-то ужасно странное. Все вокруг начинает казаться нереальным, я испытываю головокружение и возбуждение. Но в то же время я сконцентрирована на одной цели. Я это сделаю, и это будет серьезный поворотный момент, после которого все изменится, не знаю, как именно, но изменится. Словно я пересеку какую-то черту, разорву финишную ленточку или что-то вроде того. И буду свободна. Или что-то вроде того.
В общем, я несколько зациклилась. Но, к счастью, родители сейчас чересчур заняты Фрэнком и на меня внимания не обращают. За мной слежки нет. Если вкратце, мама вчера нашла у него в комнате приставку, и все началось сначала, мы опять живем в режиме «Семейного Кризиса».
Когда я спускаюсь к завтраку, снова обсуждается та же тема.
– Я уже в миллионный раз повторяю – это не компьютер, – спокойно говорит Фрэнк. – Это приставка «Атари». Вы запретили пользоваться компьютером. Я отношу к компьютерам технику, способную по-разному обрабатывать данные – тексты, почту, сайты в Интернете. «Атари» этого не умеет, следовательно, это не компьютер, так что это не было нарушением моих обязательств, – говорит он, поедая «Шреддис». – Вам надо внести ясность в дефиниции. Вот где проблема. А не в моей приставке.
По-моему, Фрэнк должен стать адвокатом. То есть он точно выиграл спор, хотя мама этого не понимает.
