Шелест срубленных деревьев - Канович Григорий (лучшие книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Он засопел, повернулся на другой бок и уставился в окно, за которым росла старая разлапистая липа, касавшаяся своей густой листвой засиженного мухами стекла.
– Странно, – сказал отец. – Почему им никогда не хочется никуда уезжать?
– Кому? – опешил я.
– Деревьям. Ведь им приходится несладко. Дожди, снег, ветры… Странно… Ты, конечно, будешь смеяться, но я им завидую… Хорошо, когда тебя спиливают там, где ты вырос и родился.
– Не вижу в этом ничего хорошего, – сделал я попытку направить разговор в другое русло.
– Хорошо, Гиршке, хорошо. На родине и от срубленного дерева шелест остается… Не поверишь, я всегда мечтал умереть в Йонаве… И чтобы похоронили меня там, где все Кановичи лежат и где птички на ветках по каждому них уже двести лет поминки справляют и кадиш говорят.
– Ладно. Чем философствовать, давай лучше выйдем с тобой на балкон, я тебе помогу, с липой поздороваемся, птичкам рукой помашем, свежим воздухом подышим.
– Знаю, Гиршке, я до чертиков тебе надоел… и Доре надоел, и самому себе… Но ты потерпи немножечко… еще чуть-чуть… Ведь этот шелест уже слышен…
Звук пилы был слышен куда явственней, чем шелест, – здоровье отца ухудшалось, и развязки можно было ждать каждый день.
К осени, когда ночи стали такими же долгими, как сама его жнь, он стал мучиться бессонницей. Прописанное врачами лекарство помогало ненадолго забыться, погрузиться в глухую спячку без сновидений, еще совсем недавно возвращавших ему видимость осмысленного существования, даривших хоть и иллюзорное, но сладостное чувство причастности ко всему живому. Он вставал поутру с тяжелой головой и, как ни тщился, никак не мог найти в ней ни одного утешительного образа или картины.
Первыми ему менили сны.
Вслед за снами улетучились воспоминания, которые еще полгода назад роем слетались к нему, как пчелы со взятком в улей.
Глядя в потолок или на липу за окном, он о всех сил старался эти воспоминания возвратить, но они крошились, рассыпались, таяли, словно перистые облака, которым не суждено пролиться благодатным дождем.
Когда человек уже не в силах вспоминать, и жить ему на свете нечего, думал он, отказываясь от пищи и выплевывая таблетки, которыми его целыми днями пичкала бдительная Дора Александровна. Но его желание приблить конец было сильней ее бдительности.
Вокруг могильной ямой зияла пустота, и нечем было ее наполнить. Чем дальше, тем меньше он противился этому неотвратимому опустошению, этой унительной борьбе, исход которой уже ни у кого – ни у докторов, ни у домочадцев и даже ни у липы, столько лет заглядывавшей в окно, – не вызывал сомнения.
Ненавязчивое любопытство, отличавшее его все годы, вдруг иссякло – вопросы стали резкими, судорожными, нетерпеливыми. Он выплевывал их, как и ненавистные таблетки, чтобы и тут покончить с тем, что его мучило, – с недосказанностью и неправдой.
– Почему вы прячете от меня Ноя? – обрушился он на меня. – Вы что, только на мою могилу его приведете?
– Ной болен, – ворачивался я.
– Сколько можно болеть?.. Он уже целый год болеет, – не унимался он.
– Целый год, – соглашался я. – Его еще долго будут лечить.
– Что с ним? Вы что-то от меня скрываете? Скрываете? Только не ври…
– Сейчас, папа, Ною уже лучше… намного лучше…
И я рассказал отцу правду.
– Господи! – только и воскликнул он и после паузы добавил: – В два годика – и рак крови…
Дора Александровна смотрела на меня с ужасом.
Отец лежал, приложив руку к груди, где билось его ношенное сердце, как будто давал клятву. А может, он и впрямь клятву давал. Может, клялся Предвечному в том, что он, неверующий Шлейме Канович, когда предстанет перед Ним на небесах, обязательно сошьет Господу на Хануку шубу – пусть только немного подождет, не торопится отдавать другому портному и пусть только – в награду за работу – поможет его правнуку Ною – сделает ниже хотя бы на пять ступенек, на пять ступенечек неприступный Порог Надежды.
Отец скончался, как праведник, в сентябре накануне Рош Хашана.
За окном шелестела липа.
В пустой, пропахшей тленом квартире над скрипучим, продавленным диваном тихо шелестел отлетевший дух моего отца, и от этого шелеста рушились стены, воскресали мертвые и смыкались времена.
