Наталья - Минчин Александр (библиотека электронных книг .txt, .fb2) 📗

— Да, а где наш Санчик? — поворачивается и видит. — Ты что это такой тихий сегодня?

Я сижу молча и не отвечаю. Чего на глупые вопросы отвечать.

Наталья перестала смеяться и тоже смотрит на меня.

— Да, ну я пойду, — говорит Б., видя мое лицо, — спать хочется. Мне всегда спать хочется, а вам, Наташа?

— Как когда, — отвечает она.

Он берет пальто и закрывает за собой дверь.

— Может, ты вообще перейдешь в другую комнату, — зло говорю я, — а я пойду погуляю, чтобы вам не мешать.

— Ну, Саня… Это же твой брат, не могла же я не разговаривать с ним. К тому же ты бросил меня одну с его рассказами и уселся в углу, надувшись. Санечка…

— А смеялась ты, заливалась, тоже из-за приличия?

— Почему, нет. Он интересно рассказывал.

— Ну вот и иди к нему, продолжай разговаривать.

— Саня, — она в секунду оказывается около моего лица, — почему ты такой глупыш, скажи?

Она улыбается.

— Какой ты глупый, Саня. Мне никто не нужен, кроме тебя…

Мы увлеченно целуемся, и какое-то время я ничего не соображаю. Как будто все проваливается.

Уже, наверно, поздно, мы даже не замечаем времени. Она теперь вообще раньше двенадцати домой не возвращается. Как она там объясняет, не представляю. Но мне она никогда ничего не говорит об этом, словом не обмолвится. Совсем не вмешивает меня в свои, те, семейные дела. Не хочет, чтобы я знал или переживал из-за этого.

— Санечка, сколько времени? — спрашивает она.

— Не знаю, Наталья. Испугалась, домой торопишься?

— Наоборот, Санечка, думаю, как бы еще остаться, подольше.

Какой я глупый и прямоствольный, как всегда. А все потому, что не хочу ее просить остаться и боюсь, что она уйдет.

Опять на столбе с часами полпервого ночи. Мы идем счастливые, прижавшись друг к другу, и ногами подбиваем остатки снега. Март кончается и качается. Или не кончается?

Она берет такси на стоянке, ей подозрительно везет на такси, а я возвращаюсь домой один, в одиночестве. Это и плохо, и хорошо.

Открываю дверь, свет призрачно горит на столе, я его оставил так. Раздеваюсь и беру Шурика журнал «Иностранная литература». Открываю и смотрю в оглавление: Франсуаза Саган «Немного солнца в холодной воде». Нахожу нужную страницу и начинаю читать. Вначале нудно немного, когда рассказывается о герое и его депрессии. Я отчаянно борюсь со сном, и только имя Натали, француженки, ведет меня дальше. Я дочитываю до второй части и думаю: спать. Зато, когда начинается вторая часть, я забываю про сон начисто и читаю до утра. Натали великолепна, она самая что ни на есть женщина, в лучшем, прекрасном смысле этого слова. Она очаровывает меня своей натурой, характером, поступками. И что-то в ней есть схожее с Натальей. Наверно, потому она мне и нравится, не говоря уже об имени. И что-то в этом вообще есть похожее, связанное с Натальей.

Я засыпаю под утро, не представляя, сколько времени, но догадываясь, что уже не столько поздно, сколько рано. Вот и первая хозяйка уже гремит кофейником на кухне, наливая воду.

Я просыпаю все на белом свете, когда слышу очень тихий стук в дверь. Сначала я его вообще не слышал.

— Кто там?

— Это я.

— Наталья! — я снова падаю в постель под одеяло.

Она наклоняется, целуя меня.

— Что случилось, Саня? Я все утро прождала.

— А что? — не понимаю я.

— Санечка! — она улыбается, — полпервого уже. Я до двенадцати ждала. Потом схватила такси и примчалась как ненормальная, думала, с тобой что-то случилось.

— Я читал до утра. Наталья, мне правда неудобно. Ты ждала меня…

— Ничего, Санечка, главное — с тобой ничего не случилось, — она смотрит внимательно на меня.

— Иди сюда.

— Можно мне раздеться сначала?

— Только это и…

— Какой ты нескромный, Саня. Я говорю про дубленку.

— Я тоже говорю про нее. А о чем ты думала?

— Жаль, я думала о другом… Какая темная комната, в ней всегда темнота. Как будто создана для любви.

— Я же специально выбирал!

Она смотрит и улыбается:

— Конечно, Санечка, ты все делаешь предусмотрительно… Ты и меня выбрал…

Она, уже раздетая, лежит рядом со мной.

— Наталья, повернись на живот.

Она послушно поворачивается. Мне нравится ее послушание. (Без единого вопроса.) Я просто без ума от этого. Такая женщина — и слушается, во всем. Я наклоняюсь над ее скульптурной, белого мрамора, спиной. Несколько родинок у плеча. Я целую сначала их. Она глубоко вздыхает. Я начинаю водить языком от крестца до шеи, по длинно-глубокой ложбине позвоночника. Я медленно веду языком вверх, потом спускаюсь вниз, изредка вбирая язык и касаясь губами ее. Она возбуждается. Ее тело двигается, извивается. Она дышит глубоко, так что я чувствую ее дыхание.

Спина ее выгибается, больше, она привстает и упирается на локти. Наконец она не выдерживает, резко поворачивается, охватывает его рукой и сильно вбирает меня в себя — сама. Я делаю какие-то рывки, движения и тону в блаженстве. Я растапливаюсь в волне теплого выходящего желания, меня схватывает, переворачивает и топит эта волна.

— Санечка, — шепчет она, — ты, оказывается, совсем не мальчик. Ты совсем мужчина…

Это будет единственное, что она за время нашей близости и этих прекрасных дней скажет, оценивая мои способности. Но этого будет достаточно.

Она лежит, окунувшись в простыни, а мне видна ее шея, полутень света падает со стола. Смуглый полумрак.

Она лежит обессиленная, ее голова на подушке, которую она всегда низко опускает. И приучила меня, не приучая.

— Саня, — говорит она вполголоса. — Что ты читал до утра?

— Повесть «Немного солнца в холодной воде».

— Я уже о ней слышала, тебе понравилось?

— Там о тебе.

— Я серьезно, Санечка.

— Я тоже, героиню даже зовут Наталья — Натали.

— Можно я возьму, прочитаю сегодня, а завтра тебе верну?

— Значит, мы увидимся завтра? — говорю я и обнимаю ее тело, выгнувшуюся спину.

— Конечно… Санечка.

— Тогда можешь взять и читать — на три дня. И каждый день якобы ты будешь приезжать и отдавать журнал, не отдавая.

— Тебе больше не нужно, чем на три дня?..

— А… я…

Она целует мои губы, потом глаза.

Вдруг она отбрасывает простыню, и я гляжу на ее тело.

Интересно, кто все-таки создает нас и наши тела. Я целую ее грудь.

— Саня, я не могу морить голодом ребенка. Я должна одеться…

— Потом, — бормочу я, и она одевается только через час.

Я лежу и смотрю, как она одевается.

— Саня, отвернись, пожалуйста.

— Не-а.

Она аккуратно нажимает кнопку на лампе у стола. Я так же аккуратно нажимаю кнопку этой лампы у кровати.

— Саня! — она смеется. — Какой ты нехороший мальчик, развращенный.

— Мне это нравится. Это возбуждает.

— Как, опять?! — с поддельным испугом восклицает она.

— Нет, но скоро… когда я досмотрю твое одевание.

— Санечка…

Она берет что-то и уходит. Через десять минут она возвращается.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Да, — радостно отвечает она, не понимая подвоха.

Комбинацию она уже снять не успевает.

— Саня, — шепчет она, — я же только…

Мы идем по снегу, вместо завтрака и обеда — ужинать.

— Наталья, ноги не держат, — говорю я.

— Я думаю, — отвечает она. Смотрит на меня, и губы едва сдерживают улыбку.

Мы сидим в подвальчике-кафе на Таганке, в углу зала. Заказываем мы всего много.

Она переводит дыхание.

— Ну, Саня, ну, Саня, — говорит она, таинственно улыбаясь.

Я смотрю ласково на нее.

— Санечка… — только и добавляет она, опуская взгляд вниз по моему пиджаку.

Кончая, поздний ужин, мы выходим на воздух, на улицу.

— Ты когда-нибудь застегнешься?

— Не знаю, — отвечаю я.

Мы идем, никого не замечая. Но на нее постоянно оглядываются. Вначале меня это раздражало, потом я понял, что ничего не поделаешь: не могу же я сцепливаться с каждым… Моя бы воля, выслал их всех на остров, чтобы отучить оглядываться.