Рэгтайм - Доктороу Эдгар Лоуренс (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Отец вспомнил бейсбол в Гарварде двадцать лет назад, когда игроки, обращаясь друг к другу, говорили "мистер", играли с азартом, но как спортсмены, и носили осмысленную униформу. Зрителями были студенты колледжей, и никогда их не набиралось больше сотни. Ностальгия встревожила его. Он всегда считал себя прогрессивным. Верил в превосходство республиканского строя. Полагал, что негры, под должным руководством конечно, могут нести любое бремя человеческой цивилизации. Он отвергал любую аристократию за исключением аристократии духа и личных усилий. Ему казалось, что потеря Отцом всего состояния дала ему определенное преимущество: критическое отношение к предрассудкам своего класса. Увы, воздух на этом игровом стадионе под открытым небом смердел, как сортир в салуне. Сигарный дым, пронизанный наклонными лучами солнца, казался какой-то дымящейся каверной в атмосфере. В этой каверне, в середине грязной вселенной, он сидел, зажатый со всех сторон десятитысячным хором, ревущим ему в уши хвалу и хулу. Безжизненный ветер толпы.
За сиденьями на открытой трибуне возвышался огромный демонстрационный щит, на котором отмечалось число аутов и подач, пробежек и ударов. По подмосткам двигался человек и подвешивал нужные цифры, показывавшие ход игры. Отец утонул в своем стуле. Он забавлялся иллюзией, что все происходящее вокруг вовсе не бейсбол, но обозначенная в цифрах проекция его собственных проблем, некий код его жизни, требующий расшифровки.
Он повернулся к сыну. "Ну, что тебе нравится в этой игре?" Малыш не отрывал взгляда от площадки. "Одно и то же повторяется раз за разом, сказал он. – Питчер бросает мяч, вроде старается одурачить бэттера, будто тот может отбить". – "Иногда бэттер отбивает", – сказал Отец. "Тогда питчер в дураках", – сказал Малыш. Как раз в этот момент бостонский забойщик Хаб Пердью бросил питч, а нью-йоркский бэттер Рыжий Мэррей отбил его. Мяч взмыл в воздух высокой узкой аркой, и на мгновение показалось, что он там застыл. С самого начала Отец понял, что мяч летит прямо на них. Малыш подпрыгнул и вытянул руки. Взрыв восторга за спиной. Мальчик стоял, подняв руки, обтянутый кожей сфероид покоился в его ладонях. В этот момент весь стадион смотрел на него. Потом подслеповатый дурак, воображавший себя игроком, приблизился к ограде и уставился на Малыша. Руки его беспрерывно почесывали тело под обвисшей фланелевой рубахой. Абсурдно маленькая шапчонка на головище макроцефала. Малыш протянул ему мяч, и он взял его с мягкой, почти нормальной улыбкой.
Любопытное примечание. В конце этого сезона, когда "Гиганты" уже выиграли вымпел и были в беззаботном настроении, они дали этому бедному малому Чарльзу Виктору Фаусту сделать настоящую подачу в настоящем матче. На какой-то момент реальность воспламенила его замедленные иллюзии. Вскоре после этого он прискучил игрокам, Мак-Гроу перестал считать его добрым талисманом, у него конфисковали форму и отослали куда глаза глядят. Он был возвращен в приют умалишенных и там несколько месяцев спустя умер.
31
К концу матча Отца охватило страшное беспокойство. Он чувствовал, что сделал глупость, оставив жену одну. Однако, когда толпа понесла их к выходу, сын вдруг взял его за руку, и это вызвало в нем мощный подъем духа. На открытой площадке трамвая он обнял Малыша за плечи. Прибыв в Нью-Рошелл, они бодро прошагали от станции до дома, вошли с громкими "хелло, хелло", и впервые за долгое время Отец почувствовал себя в своей тарелке. Мать появилась из глубин дома. Волосы ее были уложены, сама она казалась ухоженной, веселой и опрятной. Она обняла его и сказала: "А мы вам кое-что сейчас покажем, ну-ка". Лицо ее сияло. Она отступила в сторону, и в холл, держась за юбку горничной, вошел Сарин ребеночек. Он топотал ножками, качался, хватаясь за юбку, выравнивался и с триумфом смотрел на Отца. Все хохотали. "Мы не можем удержать его, – сказала Мать. – Только и хочет топать".
Малыш присел на корточки и протянул руки, бэби тогда вырвал свою руку у горничной и шатко устремился к нему, все время наращивая скорость, теряя равновесие и, наконец, падая в счастливом захлебе прямо на грудь Малышу.
Что-то вроде прежней безоблачности пронесли они все через этот вечер, а ближе к полуночи в тишине спальни Мать и Отец стали обсуждать ситуацию. Конечно, у Колхауса были шансы какое-то время оставаться на свободе. В этом случае их ожидало нарастающее отчуждение. Уже и сейчас некоторые знакомые Матери, ее товарки по Лиге, реагировали на их неожиданную известность соответствующим образом. Ее ужасало, что движимые горечью и гневом люди начнут требовать передачи Сариного ребенка под протекцию мстительных властей. Отец не стал отклонять подобную возможность. Они оба в этот момент так чудесно владели собой, так ощущали друг друга, что им вовсе не было нужды разыгрывать фальшивый оптимизм. Отец сказал даже, что власти могут пойти и на то, чтобы использовать бэби как аргумент для того, чтобы принудить Колхауса сдаться. "Мы должны уехать отсюда, – сказал Отец, вот что нам надо сделать – уехать". – "Но как же мы уедем? – вздохнула Мать. – Мой отец – инвалид. Малыш ходит в школу, в доме полно прислуги, и мы несем за всех ответственность…" Указательным пальцем правой руки она загибала пальцы на левой, перечисляя все эти сложности. Отец ощущал, что она теперь доверчиво ждет его решения. Он сказал: "Предоставь все это мне". То, что он взял на себя всю ответственность, наполнило ее теплым чувством. Так или иначе они были друзьями долгой уже выдержки. Эту ночь они провели вместе. Она позволила ему заняться любовью и даже отвечала движениями рук и бедер, ласкаясь, ободряла его усилия, и он впервые за много месяцев почувствовал, что она оценила его крепкое мужество.
Ответом на все вопросы, казалось, был Атлантик-Сити. Отец обнаружил там чудесный отель "Волнолом", в котором были комнаты с видом на океан, а брали за это несколько меньше, чем можно было предположить. До побережья Южного Джерси можно было добраться за несколько часов по рельсам – не так близко, но и не так уж далеко, чтобы нельзя было вернуться в воскресенье вечером к любимому бизнесу. Перемена воздуха всем пойдет на пользу. Дедушкин доктор, который имплантировал в сломанное бедро металлический внутренний шплинт, советовал старику передвигаться на костылях или по крайней мере в кресле-каталке, ни в коем случае не залеживаться нет ничего вреднее для людей его возраста. Малышу придется прервать занятия на несколько недель раньше, но это не страшно, так как паренек чрезвычайно сведущ в своих науках. Дом будет поддерживаться на полном ходу оставшейся прислугой, поскольку Отцу так или иначе придется бывать в Нью-Рошелл. С собой на побережье Мать возьмет лишь экономку, флегматичную и совестливую негритянку, присутствие которой ко всему прочему будет еще и объяснять наличие коричневого бэби.
Итак, вооружившись планом действий, семейство готовилось к отъезду. В доме поддерживался веселый дух, который временами достигал даже истерических вершин, по мере того как ситуация в городе становилась все более уродливой. Новый начальник полиции, отставной инспектор Нью-йоркского отдела по расследованию убийств, предложил свою собственную, вполне зловещую линию расследования. В первый же день он сообщил репортерам, что взрывчатка, которой подорвали Муниципальную пожарную станцию No 2, была очень изощренной смесью пороха и гремучей ртути, она была составлена определенно знатоком своего дела, но уж никак не пианистом рэгтайма. "Я спрашиваю, где этот негр берет автомобили. Я спрашиваю, где он берет деньги для того, чтобы вооружить свою банду, да еще и заплатить им хорошеньким чистоганом. Где он достает деньги? Где он отсиживается между своими дикими атаками на этот тихий город? Я знаю полдюжины красных, которых с удовольствием посадил бы к себе под замок. Пари, я бы получил тогда ответы на свои вопросы". Эти предположения о заговоре радикалов, распространяясь все шире и шире, накалили и без того уже подогретый городской люд. Нападения на негров, осмеливавшихся высунуться из своего квартала. Патрули милиции на улицах. Фальшивые пожарные тревоги по всему городу. С грохотом вываливались на тихие улицы пожарные движки, полицейский эскорт, обязательная свита репортеров в автомобилях. Репортеры были повсюду, они возбуждали в городской общине болезненное, разбухшее самоощущение. Воскресные службы в церквах никогда не собирали столько народа. Неотложная помощь городской больницы сообщала о росте числа несчастных случаев прямо на дому. Люди то и дело обжигались, калечились острыми предметами, цепляясь за коврики, валились с лестниц. Несколько мужичков, прочищавших старое оружие, получили серьезные ранения.
