Большая книга перемен - Слаповский Алексей Иванович (книги без регистрации TXT) 📗

– Вы, конечно, будете выбирать жениха разборчиво. И обязательно, чтобы по любви.

– А как еще?

– Так, как я предлагаю. По голому трезвому расчету. Потому что любовь все равно пройдет, это обязательно бывает, сто двадцать процентов гарантии, наступит разочарование, горе, беда, развод, слезы. Нужно выходить замуж без всяких иллюзий, попробовать, что это такое, набраться опыта, спокойно развестись, без эмоций, и уж потом выйти замуж набело. Подумайте, я дело говорю.

Павел, не зная того, попал в больное место: директор Исаев, как потом выяснилось, был в фактическом разводе с женой, мамой Ирины (отчасти поэтому и всячески ублажал дочку, машину ей купил, одевал с головы до ног в дефицитные наряды), жил второй семьей – без огласки, ибо, как руководителю и человеку партийному, развестись для него было невозможно. То есть Ирина знала на своем опыте, что любовь действительно может пройти и обернуться бедой.

Но, конечно, один только этот аргумент не убедил ее, и замуж за Павла она не торопилась.

Павел не унимался.

Еще когда он учился в школе и был влюблен, как раз по программе проходили Пушкина. «Евгений Онегин». Ни один нормальный человек не станет применять к жизни это непроходимыми стихами написанное произведение. А Павел, однажды скучая на уроке и думая о девушке, которая ему нравилась, наткнулся сонными, ленивыми глазами на строки:

И эти мертвые слова полуторавековой прокисшей давности вдруг для Павла ожили, стали руководством к действию. Он испробовал их силу на выбранном объекте (это была еще не Светлана): ревновал, становился мрачным, то молчал, то говорил без умолку, кидал быстрые и нежные взгляды, а потом стыдливые и дерзкие, испробовал даже слезу, изумлял невинность (рассказывал похабные анекдоты), пугал отчаяньем (по карнизу ходил из окна в окно), забавлял приятной лестью (вслух оценивал ноги избранницы), умом и страстью побеждал предубежденья (на школьном вечере, под лестницей, хватал за руки, за талию, за грудь, ловил губами ее губы, прижимался) – и уже почти добился своего, но вдруг охладел. Вгляделся в девушку и увидел, что она не стоила его усилий. Перекинулся на более красивую и стройную, правда, годом старше. И опять успешно.

Короче говоря, спасибо Пушкину, многому он научил Павла, с тех пор он хоть и не увлекся чрезмерно литературой, но художественное слово уважал, признавая, что и оно имеет в некоторых случаях практическую ценность. Отсюда и периодическая любовь к чтению, к Хемингуэю и некоторым другим – Ремарк, например, Сэлинджер, Воннегут. Наших Павел не очень любил – пишут либо очень уж тяжело (Толстой, Достоевский, да и Чехов тоже), либо, если современные, вычурно и неинтересно. Любил Павел также литературу историческую, биографии, поэтому, кстати, попадание к нему книги о Постолыкине было вовсе не случайным.

Ухаживания за Ириной под руководством Пушкина были упорными, хоть и не чрезмерно навязчивыми. Исаев узнал о них, вызвал однажды к себе Павла, спросил:

– Это ты для карьеры или от души?

– От души, конечно. Влюбился в вашу дочь, я же не виноват, что вы ее отец. А в жизни продвинуться я и сам смогу, Тимур Семенович.

– Неужели? Хотя, да, наверно, сможешь. Ты шустрый.

Исаев, глядя в хмурое окно, где мутно мокла ранняя весна, помолчал, думая, вероятно, не о дочери и Павле, а о себе и о том, как часто кажущееся мнится действительным. Спросил:

– А ты не ошибаешься?

– Нет. Вы не беспокойтесь, я ей не нравлюсь.

– Да? Откуда знаешь?

– Сама говорит.

– Мало ли что они говорят… Смотри, Павел, если обидишь ее… – Исаев встал, подошел к застекленному шкафу, где хранились всякие сувениры и кубки за производственную деятельность от районных, городских и государственных организаций, а несколько – аж с международных выставок (стран СЭВ, естественно), достал оттуда кинжал, вынул из украшенных узорами ножен длинный клинок, узко заостренный, к концу сдержанно загнутый, вид имевший хищный, кровожадный.

– Кинжал «Кама», – сказал Исаев. – Родственники подарили на пятьдесят лет. Я же аварец, ты знал?

Нет, Павел не знал этого. Тогда было время установки на равенство наций, хотя чрезмерно продвинуться меньшинствам все же не давали, Павел видел в Исаеве что-то как бы южное, кавказское, но русские лица разнообразны – с монголоидными, угро-финскими, средиземноморскими и другими чертами, не было привычки вглядываться. Даже то, что евреи имеют какие-то особые внешние признаки, Павел понял только лет в восемнадцать, не раньше. Возможно, это была его личная толерантность, как сказали бы сейчас.

– Нет, Тимур Семенович.

– Вообще-то Саламович, но это между нами. Не потому, что я стесняюсь, а чтобы лишних вопросов не было. У нас же любят сам знаешь как. Чтобы начальник был, как полено, обрубленный, ничего личного, биография типовая, юность комсомольская, национальность никакая. А с фамилией мне повезло, у русских такие есть. Главное что, Павел? Главное, если ты что-то плохое сделаешь моей дочери, я тебе яйца отрежу. И это не шутка.

Павел промолчал. Слишком неожиданными были слова Исаева.

– Я человек цивилизованный, – продолжил Тимур Семенович-Саламович, – и в России с детства живу, но меня мои кавказские родственники не поймут, если я этого не сделаю. Понял меня? Поэтому, если ты просто так, лучше сразу исчезни. А если серьезно… Откровенно говоря, я бы не против. Ей хорошо бы за такого, как ты, выйти. Ты перспективный, надежный… Нашего полета, можно сказать.

Павел воспринял это как благословение, понимая, что дело не только в том, что он одного полета с Исаевым, отец просто хочет сдать дочку на руки надежному – вот ключевое слово – человеку и вздохнуть с облегчением. И Павел стал все чаще звонить Ирине, выманивать ее в кино, прокатиться за город или просто прогуляться в центральном городском парке, пригласил один раз на день рождения товарища, а она в ответ пригласила на день рождения подруги, где они и поцеловались в первый раз.

Павел познакомил Ирину с друзьями, с братьями – уже как невесту, дело шло прямиком к свадьбе, уже собирались подавать заявление в загс, но тут Ирина вдруг сказала, что хочет еще подумать. Павел бесился, злился, но терпел. Ждал.

Через неделю был день рождения у Максима, собрались все родственники, Павел позвал Ирину, не надеясь на согласие, но она с готовностью приняла приглашение. А потом был разговор на балконе, разговор на троих: Павел, Леонид, Ирина. Леонид держал балконную дверь за веревочку, чтобы не открыли изнутри, и говорил: