Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М. (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Сесил (для благозвучия называвший себя «Сесиль») и Герти Поссил, чудаковатые, но не стесненные в средствах супруги, разнообразили свою бесполезную по большому счету жизнь тем, что примыкали к различным сектам, конфессиям и церквям, как будто коллекционировали вероисповедания. Сесил, высокий и неуклюжий, получил освобождение от воинской службы по состоянию здоровья: у него был только один глаз, а второго он лишился еще в детстве, когда отец, заядлый рыбак, решил ему показать, как нужно забрасывать удочку; резонно было бы предположить, что этот трагический случай навсегда отбил у юного Сесила охоту к рыбалке, а может, и к рыбным блюдам, однако вышло совсем наоборот. Сесил подолгу пропадал то на берегах горных шотландских рек, то среди меловых скал Англии, и тогда Герти коротала время на спиритических сеансах и в беседах с оккультистами.
В тысяча девятьсот сорок девятом году им на глаза попалась какая-то заметка об удивительной дедушкиной доктрине, придававшей особое значение двадцать девятому февраля; их ежедневная газета поместила этот материал первого марта, и обоих словно осенило: будь сорок девятый год високосным, двадцать девятое февраля пришлось бы как раз на этот день. Узрев в таком совпадении глубинный смысл, они решили совершить паломничество в Ласкентайр. (Если уж совсем честно, Сесил впоследствии признавался, что они ничего не теряли: на Гебридах, в случае холодного приема или разочарования, можно было утешиться богатыми возможностями спортивной рыбалки.)
Поначалу Сальвадор отнесся к Поссилам настороженно, тогда как мистер Мак-Илоун встретил их весьма радушно и пригласил погостить, а сестры проявили вежливое безразличие. Сесил и Герти прибыли на остров Харрис в громоздком довоенном пикапе (эта модель грузопассажирского «универсала», по словам сестры Джесс, прославилась тем, что какая-то дама по фамилии Эверидж назвала ее деревянно-кирпичной машиной), до отказа набитом златоткаными турецкими подушками, афганскими коврами, резными цейлонскими курильницами и прочими принадлежностями, остро необходимыми для выживания на убогой деревенской ферме.
Они также привезли более двадцати сортов чая, надежно упакованных в яванские погребальные урны. Дедушкино сердце дрогнуло, и он проникся доверием к незваным гостям, а ведь мог бы заподозрить неладное и указать им на дверь. От избытка чувств Поссилы украсили фермерские постройки расписными шелками, лаковыми ширмами и серебряными канделябрами, привнеся туда атмосферу роскоши, которая пришлась по вкусу всем обитателям, включая моего дедушку. До той поры убранство фермы составляли скрипучие железные койки, закопченные керосиновые лампы да обрезки линолеума, прикрывавшие дощатый пол. Они и теперь никуда не делись, но, видимо, уже не определяли вид жилых помещений.
В свой первый приезд Поссилы прожили на ферме два месяца; при них дом наполнился приметами благополучия, дедушка приобрел неограниченные запасы чая, писчей бумаги и ручек, а местный люд получил многочисленные поводы для сплетен и вопиющие примеры аморального сибаритства и языческого упадничества, на которые можно было для наглядности указывать детям и сомневающимся взрослым.
Думаю, наш Основатель приобрел для себя и кое-что еще: внешнюю перспективу, точку отсчета, возможность соизмерения своих откровений, мыслей, прозрений и будущих принципов с опытом людей, которые неплохо освоились в самых разных конфессиях и наметанным глазом выделяли достойный внимания культ.
Сесил и Герти стали новообращенными. Учение Сальвадора оказалось созвучно их настроениям: наверное, важнее всего была, если можно так выразиться, устремленность одновременно и в прошлое, и в будущее – в каждом из этих направлений они находили для себя привлекательные стороны. Задолго до своего приезда супруги договорились, что в их эдинбургском доме, в Морнингсайде, никогда не будет электричества, и в последнее время вели странно замкнутый образ жизни. Из-за необходимости посещения разнообразных богослужений и собраний у них впоследствии почти не оставалось времени для общения с Истинно Верующими, хотя круг знакомств мужа и жены ограничивался рыболовами-спортсменами и завсегдатаями спиритических сеансов соответственно; близких друзей у них не было. По-моему, даже откровенно скандальная связь Сальвадора и двух сестер была для Поссилов глотком свежего воздуха после ханжески-истерического отношения к сексуальности, типичного для большинства облюбованных ими сект и конфессий; можно сказать, этот любовный союз, вкупе с отказом от излишеств и условностей общества, с интересом к мудрости минувших столетий, с тягой к природе и мистическим ритуалам, указывает на то, что мой дед был одним из первых хиппи.
Сесил и Герти уехали в конце лета, когда Аасни и Жобелия уже едва проходили в дверь, а вскоре и сама Герти, к своей несказанной радости, поняла, что забеременела (из этого комочка плоти вырос Люций). Супруги поклялись вернуться, а до того всячески поддерживать новую веру: распространять хвалебные отзывы и финансировать публикацию «Правописания», как только Сальвадор завершит этот труд. Все экзотические атрибуты они втиснули в пикап и увезли с собой, не считаясь с чувствами быстро привыкших к роскоши сестер, которые на сносях вынуждены были вернуться от благоухающих златотканых подушек и сказочных шелковых драпировок к скрипучим железным койкам и обрезкам линолеума.
Мне кажется, именно после того случая Сальвадор, устав слушать жалобы сестер, ввел запрет на излишества и роскошь, сделав непритязательность в быту одним из ключевых принципов своего вероучения.
От Поссилов что ни день приходили письма с отчетами о миссионерской деятельности среди безбожников-эдинбуржцев, а также о распространении благого слова среди мастеров ловить рыбу в тихом омуте и любителей выуживать сентенции, угрозы и просьбы покойных родных и близких.
Итак, Аасни с Жобелией округлялись не по дням, а по часам, и в какой-то момент обеих потянуло на соленья и маринады, кои не переводились в доме их родителей. Отрезанные от семьи, да и не имеющие желания возвращаться в ее лоно, они так и мучились без остренького, пока не додумались делать домашние заготовки на основе довольно редких, но доступных ингредиентов – перца-чили, кориандра, кардамона и прочих специй, которые, по указке Герти, выписывали из магазина в Эдинбурге.
В доме стали появляться соусы из чили с чесноком, баклажаны в лимонном соке, кисло-сладкая подливка чатни из яблок с имбирем и многое другое; бывало, результаты кулинарных экспериментов оказывались плачевными, но сестры не сдавались, а Сальвадор, который (как и мистер Мак-Илоун) очень скоро пристрастился к жгучим, пряным закускам, уходившим влет под дешевое виски, всячески поощрял изыскания в области эпикурейства.
Прихоть беременных Аасни и Жобелии подтолкнула их к полезному делу, которому они оставались верны не один десяток лет, хотя после рождения Бриджит (у Аасни) и Калли (у Жобелии) острая еда долго вызывала у сестер стойкое отвращение; однако со временем, когда они вернулись за прилавок своей автолавки, переоборудованной из библиотечного фургона, их соусы и маринады пошли нарасхват, и та часть островитян, которая сумела переступить через предрассудки, создавала ажиотажный спрос (не спадающий по сей день) на обжигающие иноземные кушанья.
В поезде, который вез нас с Бозом и Зебом обратно в Лондон, недалеко от Брентвуда произошла какая-то поломка, и он подползал к перрону с черепашьей скоростью. Выйдя из вагона, мы стали допытываться у дежурного по станции, как будет организован подвоз пассажиров, и тот после долгих совещаний с начальством и подчиненными сообщил, что придется с часок подождать.
– Йопт. Черт. Холера. Поезда. Йопт.
– Надо же, какая досада.
– Может, хотя бы перекусим? – предложил Боз.
Мы отправились на поиски паба. У вокзала нам встретились четверо бритоголовых парней в тяжелых ботинках, укороченных черных джинсах и зеленых куртках рубашечного покроя; они торговали газетами. Я бы вообще не удостоила их взглядом, если бы при нашем приближении они не завели: «Уу-уу, уу-уу-уу». Один из них плюнул на тротуар, прямо под ноги Бозу, но тот лишь слегка вскинул голову и, не дрогнув, прошагал мимо.
