День (сборник рассказов, эссе и фельетонов) - Толстая Татьяна Никитична (читать книги без регистрации TXT) 📗

«Перед тем как покончить с собой, раковая больная убила ребенка подруги». И так далее, и так далее, до бесконечности. Концентрация темных страстей, убийств, насилия, грязи и безумия поддерживается мусорной прессой на одном и том же уровне, упаси бог понизить крепость криминального раствора, – сразу станет скучно. Именно скучно: читатель, не найдя привычной расчлененки в свежем утреннем номере газеты по пути на работу, даже обидится. «Вот ужас-то», – привычно говорит читатель, прочитав про очередной труп, но это неправда: ему не страшно, он привык. Он ведь тоже хочет «окунуться в мечту».

Средний персонаж этой прессы, с гранатой за пазухой, с автоматом наперевес, распихав по карманам отравляющие вещества, с утречка начинает свой трудовой день. Ему надо успеть пришить пару бабушек – свою и чужую, нанести пятнадцать ножевых ранений директору автокомбината, собрать дань с окрестных ларьков, желательно оставив после себя дымящийся труп, изнасиловать соседей по лестничной клетке, повеситься, выброситься с восьмого этажа, наехать на конкурирующую группировку, замучить кота, вылить ртуть на территорию детского садика, в упор расстрелять бронированный «мерседес», наклеить ворованные ярлыки на поддельную водку, подкупить таможню, провезти через границу просроченный сыр. В желудке у него – проглоченные презервативы с кокаином, в анусе – бриллианты («лучшие друзья девушки»), в паспорте – иногородняя прописка: московскую он потерял но суду, а судью замочил. Он покрыт татуировкой, но не потому, что «окунулся в волнующие тайны Востока», совсем не потому.

Пригоршня пыли

Ни глянцевый, ни «желтый» тип изданий не заинтересованы в нормальном, среднем человеке, в таком, который, не будучи склонен к криминальным действиям, сохраняет достаточный уровень интеллекта и достоинства, чтобы не мучиться надуманным вопросом: что такое «сумки Фенди – предмет культа или источник вдохновения?» Этому человеку свойственно основное человеческое качество: совесть, так что, заведись у него почему-либо «лишний» миллион, он отдаст его на больницы, на образование, на сирот, а если и посетят его развратные мечты о платиновом колье, – он обольется ведром холодной воды, и мечты пройдут, как и не бывало. Этот человек сочувствует жертвам преступления и вообще несчастным и обездоленным, чужое горе печалит его, а не развлекает. Он хочет жить хорошо, одеваться красиво, отдыхать с удовольствием в компании человекообразных. Ему оскорбительно прочесть приглашение на обычную выставку с таким текстом: «у вас будет уникальная возможность насладиться поразительным разнообразием вкусов и художественных приемов различных стран и эпох», потому что мозг его устроен заметно сложнее, чем бильярдный шар. А «узнать настоящую страсть, вспомнить о вечных ценностях, убежать от мирской суеты» он, спасибо, умеет без помощи дезодорантов. Ему хотелось бы думать, что жизнь не состоит из убийств, а красота и идиотизм не обязательно неразлучны. Впрочем, он же не ангел, может и взорваться. Услышав окрик: «хватит постоянно менять тушь для ресниц – одна для работы, другая для развлечений», он мысленно хватает полено, чтобы вломить кому-то между глаз, обведенных «контуром двойной последовательности», приговаривая: «ваши глаза заслуживают того, чтобы время остановилось». Сегодня, похоже, время и вправду остановилось.

Бутики заколачиваются: все ушли на иные фронты. Гламурная пыльца осыпается; где бодрый серп гулял и падал колос, теперь уж пусто все – простор везде, – лишь паутины тонкий волос блестит на праздной борозде. Злорадствовать по этому поводу вовсе не хочется. Не все ли мы в одинаково пиковом положении? «Не думал, не гадал он, никак не ожидал он такого вот конца, такого вот конца!» Увы, и мусора сейчас прибавится, и желтизна станет гуще. Есть, правда, слабое, печальное утешение: общее близкое неприятное будущее имеет шанс вернуть человеческий, реальный масштаб и нашим проблемам, и способу их описания.

«На Кузнецком Мосту функционирует хозяйственный магазин, а на перекрестках бабушки торгуют овощами – наши итальянские партнеры от этого просто в шоке!» – возмущается Олег Кондратов, вице-президент ассоциации «Дистрибьюторов эксклюзивных товаров».

Какое счастье!… Еще функционирует!… Еще торгуют.

Сентябрь 1998

Новое имя

У Юмашева была собака. И у Суханова тоже была собака. Эти собаки друг друга терпеть не могли. Их хозяева, соответственно, тоже. Вот однажды Суханов взял да и пнул собаку Юмашева ногой в бок. Пес запомнил обиду и, дождавшись удобного случая, «тяпнул оторопевшего помощника президента между ног, в самое интимное место».

К чему нам это рассказывает генерал Коржаков в своей «предельно откровенной» книге? Просто ли утепляет добрым солдатским юмором неспешную повесть о доносах и грызне под рубиновыми звездами? Никак нет; это притча. Вся книга Коржакова построена на этой притче. «Двигало ли мной чувство мести?» – спрашивает сам себя генерал. И сам себе отвечает: отчасти да. Ну этого можно было не спрашивать, да и не трудиться отвечать. И мотивы, двигавшие писателем, и жанр его труда, – все вполне традиционное. Оправдываться и пояснять – это лишнее. Сброшенные с высот всегда стремятся наврать побольше камней и сказать всю правду. Понимаем. Тянет к литературе.

Начинающему писателю непросто бывает организовать собранный материал, выстроить его, придумать название книги. Сбор материала, конечно, очень важен: тут и копание в архивах (ФСБ), и знакомое творческим людям внезапное везение (анонимный доброжелатель возьмет да и пришлет компромат в нужный момент на нужного человечка), тут и теплый, задушевный разговор с глазу на глаз:

К.:Лично о вас я шефу никогда ничего плохо не Говорил.

Ч.: Но кто-то же это делает.

К.: Вы учтите, что я Борису Николаевичу пишу и на его окружение. Вы думаете, что только у вас Петелин не ангел? Сколько я документов шефу про Батурина показывал?

Здесь мы видим, как будущий писатель делится тайнами своей творческой кухни, – пока что «пишет на», показывает наброски старшим товарищам, но скоро напишет и «о».

Писать «о» трудно, и мы, читатели, полагаем, что какие-то добрые люди немного помогли молодому таланту. Безусловно, советовали, а иной раз и отсоветывали. Так, по словам автора, он было хотел, но ему отсоветовали назвать книгу «Бодался теленок с дубом», так как «где-то это уже было». Конечно, это не резон совсем уж так сразу отказываться от цитат и литературных реминисценций, поэтому одна из главок книги называется «Осень патриарха». Это тоже где-то было. Другая называется «Закат». И это было. Третья – «Полет во сне и наяву». Было и это.

А раз все, за что ни возьмись, уже было, то, по нашему предположению, автор (авторы) решил пойти другим путем и не прятать литературный прием, но, напротив, подчеркнуть его, изящно и неназойливо, но в то же время отчетливо построив повествование на развернутой метафоре сторожевого пса. Размеры рецензии, как говорится, не позволяют, но для любителей литературы, для sapienti, достаточно и нескольких ссылок, чтобы оценить остроумие замысла. Сквозь нарочито небрежную композицию книги просвечивают тексты почтенных предшественников: тут и Булгаков («Собачье сердце»), и Носов («Бобик в гостях у Барбоса»); напрашивающуюся аллюзию на Мухтара опускаю как слишком очевидную. Автор строит повесть о своей сторожевой жизни умело, опытной рукой (руками): в начале пути бедное детство в конуре («в подвале барака»: пол земляной, «котенок на улицу не ходил, справлял все свои дела прямо на полу и тут же закапывал»), затем постепенное и неуклонное расширение жизненного пространства (всюду подробно и с любовью указан метраж), на вершине же сторожевой карьеры – переезд в президентский (хозяйский) дом. Центральная метафора объясняет и необычно пристальный интерес к кроватям, креслам и диванам, особенно драным: так, у самого генерала дома «оригинальные диваны, на которых можно лежать, и сидеть, и прыгать», диван, оставшийся после Горбачевых в Барвихе – «протертый», но, – размышляет генерал, – «бывает ведь и протертый диван удобным» (и все мы знаем много друзей человека, которые сейчас же с этой мыслью согласятся); дружеские шутки среди своих – тоже на эту тему: «Говорю Паше: „Посмотри, диван, наверное, в гараже несколько лет стоял, его мыши прогрызли“. Жена Грачева, Люба, мне за такой юмор чуть глаза не выцарапала». Тонко вводится и такая деталь, как внимание к свалкам, запахам (костюм и жилье Юмашева), любопытно узнать о рационе рассказчика (приучен к гречке с мясом), и, конечно, широкими и щедрыми мазками обозначен неугасимый, пристальный, неустанный, сквозной интерес к тому, что в культурологии называется телесным низом. Тут мы от Носова переходим сразу к Рабле. «Как-то с одним таким „идеальным“ человеком я гулял. Точнее – он гулял, а я его охранял… И вдруг мой подопечный с громким звуком начинает выпускать воздух». Далее следует обильнейшая информация касательно разнообразных естественных отправлений представителей властного эшелона, информация совершенно, казалось бы, ненужная и неинтересная, если забыть или не заметить, что наш рассказчик – Полкан. Как мы невнимательны к сигналам, которые нам отчаянно, борясь с трудным человеческим языком, подает автор! Вот он намекает, что он не такой, как другие: «Я мог днями не есть, часами стоять на ногах и целый день не пользоваться туалетом»; вот он хвастается своей тренированностью: «прыгал высоко, с „зависанием“; вот простодушно рассказывает, как выезжали на дачу: „Б. Н. в кирпичном коттедже, а и – неподалеку от него, в деревянном“; вот показывает зубы: „За 32 рубля я готов был бороться как зверь“; вот с интересом слушает, как обещают наказать других, например Филатова: „Если вы задумаете сделать что-нибудь серьезное, предупредите заранее – я запру мужа в кладовке“; вот добродушно, снисходительно следит за играми малых шавок: „Миша умел развеселить Бориса Николаевича: потешно падал на корте, нарочно промахивался, острил…“; вот навостряет ухо, когда другой (Руцкой) тоже хочет: „Б. Н.!… Я буду сторожевой собакой у вашего кабинета!“