Темная комната - Сейфферт Рейчел (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
– Знаешь, это были плохие люди, и они сейчас сидят в тюрьме, где и полагается быть плохим людям. Вот так.
Женщины выходят. Лора оглядывается на других пассажиров, в трамвае много людей, и все о чем-то разговаривают. На нее никто не обращает внимания и трамвай катится дальше. Она сдвигается с газетой на край сидения, Петера сажает к окну. Пролистнув страницу со скелетами, раскрывает сразу портреты. Внимательно рассматривает форму, глаза, линии носа и подбородка. На некоторых военных такая же форма, какую носил фати, но его лица не видно.
– Ты видел фотографии, Томас?
– Какие фотографии?
Томас стоит в дверях и щурится от солнца.
– Со скелетами. С мертвыми людьми!
– Боже!
У Лоры сводит живот. Она стоит на пороге подвала с Петером, который рвется из рук, пытаясь дотянуться до кармана ее фартука, где лежит узелочек с сахаром. Томас молчит, прикрываясь от солнца худой рукой.
– Их теперь наказывают. Тех, кто убивал.
Сердцу Лоры становится тесно в груди. Томас кивает и трет лоб.
– Ты сама говорила Лизель, что так и будет.
– Знаю. И уже начали?
– Да, я видел в газетах.
Его лицо бледнее обычного. Он отворачивается. Возвращается в подвальный сумрак. Идет, вытянув вперед руку, как будто для того, чтобы не упасть, пальцы чертят по осыпающейся штукатурке. Известка со стуком падает на пол.
– Томас!
Лора осторожно спускается вслед за ним в прохладную темноту, ничего не видя перед собой после ослепительного дневного света.
– Женщина в трамвае сказала, что это настоящие люди.
– Да.
– Это евреи. Она так сказала.
Глаза постепенно привыкают, и она уже может различить Томаса. Он стоит к ней спиной, подняв плечи, как будто отгородившись стеной, но она должна это спросить.
– Томас! Помнишь, ты говорил Юри, что у многих отцы сейчас сидят в тюрьме?
– Что?
Томас медленно поворачивается, и Лора видит, как растягивается его рот, обнажая уцелевшие зубы.
– Что тебе от меня надо?
У Лоры отпускает живот. В подвале раздается тяжелое дыхание Томаса.
Лора не ходит в подвал всю неделю. Только провожает Юри после полудня. Он укоризненно смотрит на нее за столом, шепотом выговаривает вечером в темной спальне. Говорит, что Томас про нее спрашивает, интересуется, почему она не приходит.
Лора долго потом не спит, жжет лампу у изголовья. Борется со сном, лишь бы не видеть вновь тех картин, что прячутся в глазах, тех нитей, что переплетаются в темноте.
А днем у нее слипаются глаза. Она дремлет, покачиваясь с Петером в трамвае, стоя с Лизель и Вибке в очередях, сидя за столом у окна с ома.
Мысли вертятся вокруг мутти, фати и Томаса, она гонит их, но они возвращаются.
Дело к вечеру, а Юри все нет. Ома уже дважды просыпалась и спрашивала, где он, беспокоясь, как бы он не убежал играть на развалины.
– Это опасно, Ханна-Лора. Говорила я ему, чтоб держался от них подальше.
Лора выходит ждать брата на дорогу. Ждет двадцать минут, полчаса, но никого не видно. Обернувшись, видит одетую в пальто ома, которая стоит в конце аллеи, возле железных ворот. Лора неловко машет ей рукой. Кричит ома, чтобы та не беспокоилась; она пойдет его отыщет и скоро вернется.
Лора быстро шагает по улицам, посматривая, не идет ли трамвай. Ей не хочется видеть Томаса, она только заберет Юри и уйдет. Зовет брата, но никто не отвечает, и она все ближе подходит к подвалу. Медлит на последнем повороте, но отступать слишком поздно. Лора пробирается среди руин, сердце сжимается от дурного предчувствия, а в голове стоит искаженное ненавистью лицо Томаса. Но когда она спускается во дворик, на пороге, скрючившись, сидит один Юри.
Печь опрокинута, несколько кирпичей выбиты, дверь сброшена с петель. Юри сидит бедный и задыхающийся, вокруг глаз синяками пролегла чернота. Лора опускается рядом, и он вцепляется ей в руку.
– Что случилось?
– Томас ушел.
– Куда ушел?
– Не знаю.
– Что случилось?
– Мы пошли собирать дрова. Он сказал, чтобы я подождал его на углу у вокзала, сказал, что пойдет сходит за супом, и я ждал, а он не вернулся.
– Долго ты ждал?
– Два часа.
– Может, ему пришлось стоять в очереди?
– Но он выломал дверь, Лора. Он ее выломал. Я знаю, что это сделал он.
– Вы подрались, Юри? Он тебя ударил?
– Нет. Он ушел. Он искал свои вещи. Но я их спрятал.
– Что за вещи?
– Он сказал, что ты знаешь. Он говорил мне, что ты обо всем знаешь. Я сказал, что ты никому никогда не расскажешь, но он не поверил, потому что ты не приходила, и ушел.
Юри причитает, стискивая Лорину руку. Его лицо блестит от пота и слез. Он говорит, а она его не понимает.
– Ты не должна никому говорить. Даже Лизель. Даже Петеру. Никогда.
– Юри.
– Обещаешь? Пожалуйста, пообещай, что никому не скажешь.
– Что ты спрятал?
Лора помогает поднять плиту на полу. Мокрицы бросаются врассыпную и забиваются в щели, а в ямке у основания стены уютно лежит Томасов бумажник. Маленький коричневый бумажник из потрескавшейся старой кожи.
– Я спрятал его только для того, чтобы Томас не ушел. Я не хотел его сердить. Он теперь будет сердиться на меня, Лора?
Юри плачет, все никак не остановится. Лора вытаскивает бумажник из тайника и, раскрыв его одеревеневшими пальцами, высыпает содержимое на пол. К ногам ложится клочок ткани с нашитой с одной стороны желтой звездой. Под ним оказывается еще один такой же клочок, тоже оторванный, тоже разлохмаченный, со знакомыми цифрами на засаленных нашивках. Еще в бумажнике лежит тонкая серая карточка, согнутая вдвое, а внутри нее – бумажка с фотографией и большим черным штампом. Юри наблюдает, как Лора рассматривает снимок на свету.
– Ты знала?
– Что?
– Это не его.
На снимке изображен темноволосый мужчина с ввалившимися глазами. Снимок смазанный, потертый, мятый. На первый взгляд кажется, что это Томас. Даже приглядевшись, Лора видит его резкие скулы, линию подбородка. Аккуратно расправляет на неровном полу документы и тряпицу. Слабость в запястьях; бумага совсем ветхая. У человека на фотографии мягкий рот. Возможно, это не Томас, возможно, Юри прав.
– Он их взял себе. Ему пришлось взять. Когда американцы пришли и всех освобождали.
– Томас все это украл?
– Не надо, Лора. Он сказал, что в этом нет ничего страшного. Понимаешь, тот человек был еврей. Он был уже мертвый.
Лора безотрывно вглядывается в лицо на снимке. Изможденные черты, приоткрытый изящный рот, глаза опущены, почти закрыты. Уже мертвый. Лора смотрит в документы, но имя засалилось, стерлось в бесконечных нервных сворачиваниях.
– Томас сказал, что американцы любят евреев, поэтому ему пришлось воспользоваться этими вещами и притвориться.
