Молодость - Кутзее Джон Максвелл (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗

Он пристально вглядывается в Ганапати. Неужели тот и вправду настолько наивен? Идет холодная война. Америка и Россия воюют за души и умы индийцев, иракцев, нигерийцев; университетская стипендия – одна из приманок. А души и умы белых этим странам неинтересны, и уж тем более души и умы немногих белых, не прижившихся в Африке.

– Я подумаю, – говорит он и меняет тему разговора. Никакого желания думать об этом у него нет.

Фотография на первой странице «Гардиан»: вьетнамский солдат в американской военной форме беспомощно стоит посреди моря огня. САМОУБИЙЦЫ– ПОДРЫВНИКИ СЕЮТ ПАНИКУ В Ю. ВЬЕТНАМЕ – гласит заголовок. Отряд вьетконговских саперов проник за колючую проволоку, ограждавшую американскую воздушную базу в Плейку взорвал двадцать четыре самолета и поджег цистерны с горючим. Все подрывники погибли.

Ганапати, показавший ему газету, в восторге; да он и сам ощущает прилив мстительных чувств. С тех пор как он приехал в Англию, британские газеты и Би-би-си только и делают что распространяются о победах американцев, при которых вьетконговцы гибнут тысячами, а сами американцы не получают даже царапины. Если и проскальзывает порой слово критики в адрес американцев, звучит оно почти неслышно. Он с трудом заставляет себя читать военные репортажи, его от них едва ли не тошнит. Теперь вьетконговцы ответили ударом, и героизм их отрицать невозможно.

О Вьетнаме он с Ганапати никогда не беседовал. Поскольку Ганапати учился в Америке, он полагал, что индиец либо поддерживает войну, либо так же безразличен к ней, как и все, кто работает в «Интернэшнл компьютере». И вот внезапно улыбка и поблескивающие глаза индийца открывают его истинное лицо. Как бы ни нравилась Ганапати американская деловитость, как бы ни тосковал по американским гамбургерам, он принимает сторону вьетнамцев, потому что они – его братья-азиаты.

Вот и все. Тем эта история и кончается. Больше они о войне не говорят. И однако ж он пуще прежнего гадает – что делает Ганапати в Англии, в самом сердце ее, зачем работает над проектом, к которому не испытывает ни малейшего уважения? Не лучше ли б чувствовал он себя в Азии, сражаясь с американцами? Может, стоит поговорить с ним, сказать ему об этом?

А сам он? Если судьба Ганапати связана с Азией, с чем связана его судьба? Сможет ли Вьетконг закрыть глаза на его происхождение и принять его услуги, если не в качестве солдата или самоубийцы-подрывника, то хотя бы в качестве скромного разнорабочего? А если не Вьетконг, так его друзья и союзники китайцы?

Он пишет в китайское посольство в Лондоне. Поскольку он подозревает, что компьютеров у китайцев нет, о программировании он не упоминает. Он готов приехать в Китай и преподавать там английский, говорится в письме, внести свой вклад в борьбу мировых сил. Жалованье его устроит любое.

Он отправляет письмо и ждет ответа. А тем временем покупает «Самоучитель китайского языка» и начинает практиковаться в странных, произносимых сквозь сжатые губы звуках пекинского диалекта.

День проходит за днем, от китайцев – ни слова. Может, британская секретная служба перехватила его письмо и уничтожила? Она что же, перехватывает и уничтожает все письма, направляемые в посольство? Если так, какой смысл разрешать Китаю держать в Лондоне посольство? Или же секретная служба, перехватив его письмо, переслала его в Министерство внутренних дел с сопроводительной запиской, в которой говорится, что работающий в « Интернэшнл компьютерс» южноафриканец обнаружил прокоммунистические пристрастия? И теперь его выгонят с работы и вышлют из Англии по политическим мотивам? Если это случится, он протестовать не станет. Пусть судьба скажет свое слово; он готов принять его.

Во время наездов в Лондон он, как и прежде, заглядывает в кино, однако получаемое от этого удовольствие ему все больше и больше портит ухудшившееся зрение. Чтобы разбирать субтитры, приходится садиться в переднем ряду, да и там он щурится, напрягает глаза.

Он посещает офтальмолога и обзаводится очками в роговой оправе. Посмотрев в зеркало, он обнаруживает в себе еще пущее сходство с комичным изобретателем майора Аркрайта. С другой стороны, взглянув в окно, он с изумлением понимает, что видит на деревьях каждый листок. Сколько он себя помнит, деревья всегда выглядели расплывчатыми пятнами зелени. Может быть, ему следовало носить очки с детства? Не потому ли он так никудышно играл в крикет, не потому ли мяч вечно казался ему вылетающим ниоткуда?

В конечном счете все мы обретаем обличие наших идеальных «я», говорит Бодлер. Лицо, данное нам при рождении, медленно вытесняется желаемым, лицом наших тайных грез. Лицо, которое он видит в зеркале, это и есть лицо его грез – длинное, траурное, с мягким, ранимым ртом и пустыми глазами, укрывшимися ныне за стеклами.

Первый фильм, который он смотрит в новых очках, это «Евангелие от Матфея» Пазолини. Переживание тревожное. После пяти лет католического воспитания он полагал себя защищенным от притягательности образа Христова. Оказалось, что нет. Бледный, худой Иисус фильма, отшатывающийся от чужих прикосновений, расхаживающий босиком, изрекая пророчества и порицания, реален так, как никогда не был реален Иисус кровоточащего сердца. Он содрогается, когда гвозди пронзают ладони Иисуса, а когда гробница его оказывается пустой, и ангел возвещает скорбящим женам: «Не смотрите здесь, ибо он восстал», и взрывается «Missa Luba" [34], и простой народ, хромые и увечные, презираемые и отвергнутые, бегут и ковыляют по всей земле с озаренными радостью лицами, разнося благую весть, сердце его норовит взорваться, слезы непонятного ликования текут по его щекам, и он, прежде чем выйти в привычный мир, украдкой отирает их.

В другой свой приезд в город он замечает в витрине букиниста на Чаринг– кросс-роуд толстенькую книжицу в фиолетовой обложке: «Уотт» Сэмюэла Беккета, изданный «Олимпия-пресс». «Олимпия-пресс» – издательство печально известное: обосновавшись в парижском раю, оно публикует англоязычную порнографию, распространяя ее по подписке в Англии и Америке. Однако есть у него и побочное направление – издание наиболее смелых авангардистских сочинений, той же «Лолиты» Владимира Набокова. Трудно представить себе, что Сэмюэл Беккет, автор «В ожидании Годо» и «Эндшпиля», стал бы писать порнографию. Что же это тогда за книга, «Уотт»?

Он перелистывает ее. Книга отпечатана тем же солидным шрифтом «сериф», что и «Избранные стихи» Паунда, шрифтом, означающим для него интимность, основательность. Он покупает книгу, привозит ее в дом майора Аркрайта. И с первой же страницы понимает, что напал на нечто значительное. Сидя в кровати, прислонясь спиною к подушке, он читает и читает при сочащемся из окна свете.

«Уотт» ничуть не похож на пьесы Беккета. Здесь нет столкновения, конфликта – просто льется и льется повествующий голос, и излияния эти то и дело сдерживаются сомнениями, колебаниями, а ход повествования точно отвечает ходу его собственных мыслей. «Уотт» еще и смешон, смешон настолько, что он катается от хохота по кровати. И, добравшись до конца, начинает читать снова.

Почему никто не сказал ему, что Беккет пишет романы? Как мог он думать, что хочет писать в манере Форда, когда все это время совсем рядом присутствовал Беккет? В Форде всегда ощущалось нечто от накрахмаленной рубашки – не нравившееся ему, да только он не решался в этом признаться, – нечто, связанное с высоко ценимыми Фордом сведениями о том, в каком магазине Вест-Энда можно купить самые лучшие водительские перчатки и как отличить «Медок» от «Бона»; а вот Беккет бесклассов, внеклассов – таким хотел бы стать и он сам.

Тестировать написанные им программы приходится на «Атласе», находящемся в Кембридже, – по ночам, когда математики, обладающие приоритетным правом доступа к компьютеру, спят. Поэтому каждую вторую или третью неделю он укладывает в сумку бумаги, рулоны перфоленты, пижаму, зубную щетку и отправляется поездом в Кембридж. Там он поселяется в отеле «Ройал» – за счет «Интернэшнл компьютерс». С шести вечера до шести утра он работает на « Атласе». Рано утром возвращается в отель, завтракает и заваливается спать. После полудня бродит по городу, иногда заходит в кино. А затем настает время возвращаться на ночную смену в Математическую лабораторию – огромное, похожее на ангар здание, в котором стоит «Атлас».