Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович (полные книги txt, fb2) 📗
— Хорошо… — расслаблено выдохнул Геныч. — Классно с тобой…
— «Хорошо», — с внезапным раздражением передразнила она. — Тебе-то хорошо, собачья рожа! Вынул и спустил! А мне весь кайф сломал! Неужто трудно было еще полминуты продержаться?!
— Трудно… — виновато ответил он. — думаешь, я не держался… Как ты меня взяла, да стала сжимать — я тут же едва и не кончил. Я и так старался…
— Генка ты, Генка, козел усатый, — вздохнула Тамара, приходя, очевидно, в себя. — Что ж ты, дурак хренов, всего десять резинок с собой взял? Ты что — в пионерский лагерь за веточками ехал, или как взрослый человек в колхоз?!
Геныч молчал.
— Ну ладно, — смягчилась она. — Ну-ка, дай… Ого, так ты все-таки кончил, или нет?! Он же у тебя и не опал вовсе! Ты, похоже, еще на многое способен. Иди вымой свое хозяйство, как следует. Попробуем еще раз повторить… Может, успею кончить вперед тебя. Иди — мойся на речку. Как следует мой — с мылом и не один раз! Понял?
— А ты?
— А я сейчас за тобой пойду. Вот только воды попью…
Что-то опять загремело и захрустело. В столовую белой тенью скользнула Тамара, принялась шарить над окошком, отыскивая свою кружку на гвозде. В одной лишь накинутой на плечи куртке, болтающая у пояса отвисшими, как пустые мешки, грудями с отвратительными, словно гниль, бесформенными черными сосков, она тяжело дышала и до меня доносился горячий запах самки, только что принимавшей самца. Останется ли к концу этой смены хоть одна девица, которую я не наблюдал в натуральном состоянии? — подумал я. Меня передернуло от отвращения при виде совокупившейся женщины — и одновременно пронзило жгучее желание овладеть ею самому. Войти в нее яростно и наслаждаться ощущением недавнего присутствия другого мужчины… Напившись, Тамара вышла. Жуткие белые ее ягодицы медленно растворились в темноте Я сидел ошеломленный. Оглушительное желание сейчас же, немедленно овладеть женщиной — причем все равно какой! — казалось, схватило изнутри все мои внутренности и жестоко скрутило в том месте, которое принято скрывать от посторонних. Меня бил озноб и волнами плыл жар. Я хотел Тамару, я хотел кого угодно, я хотел и ничего не мог с этим поделать…
Никогда прежде я не испытывал такого наваждения, как этой ночью. Или, может быть, я слишком долго не занимался сексом? Успокаиваясь, я попытался подсчитать время… Выходило, что Инна уехала в экспедицию почти за месяц до моего колхоза, а перед этим мы тоже не помню когда играли в постели: за последний год научная работа и мысли о будущем настолько завладели моей женой, что она охладела практически ко всему остальному…
Тамара смутно стояла перед глазами. И еще я вспомнил кого-то, тихо совокуплявшегося прямо на лугу. Утреннюю Ольгу, спящую умиротворенно со звездами на груди… И ощутил острейшую, никогда прежде не испытанную в жизни тоску.
Я знал, что у меня ничего этого не будет. Ничего — ни быстрого и дикого полового акта на природе посреди уснувшего лагеря, ни мимолетного контакта со случайной понравившейся женщиной, ни даже звезд, нарисованных в порыве страсти губной помадой на первом попавшемся месте… тьфу черт, да что мне эти звезды-то дались! Поднявшись и пройдя к кухне, я зачерпнул воды и стал медленно пить, пытаясь успокоиться.
Чушь это все. Чушь: я женатый человек, у меня нормальная семья, и мне не нужно никаких развлечений на стороне… И не я ли уверенно рассказывал обо этом Кате еще пару дней назад?! Да — я мог рассказывать об этом по дороге с фермы. Разводить отвлеченную философию на мелкой воде. Но сейчас только что видел настоящую женщину, горячую после занятий любовью, превратившуюся в один огромный орган чувств и снова ждущую самца — любого, хоть меня самого… И теория рухнула и рассыпалась…
Я вздохнул. И все-таки обидно, чертовски обидно… Мне исполнилось только двадцать четыре года, но я был устроен так, что сам отсек себе возможные удовольствия в жизни. И по сути дела, не имел ничего скучной семейной жизни, которая практически сошла на нет. Ведь разве нормально, что каждым летом Инна пропадает в своих бесконечных экспедициях? Именно летом, когда ожившая природа требует физических удовольствий… Получилось так, что я сознательно выбрал себе жизнь, практически лишенную естественных радостей. И, возможно, выбор не был верным — если впервые увиденная человеческая самка, вызвала во мне такую бурю желаний… Которых не должно быть у нормального, адекватного человека… Новая жизнь… Надо же.
Но моя жизнь уже твердо определена. И в ней ничего нельзя изменить…
Почему я вдруг подумал об этом сейчас? Бесстыдная ли Тамара тому причиной? Или вчерашний ночной разговор с Лавровым? Пусть не о женщинах, но все равно о смысле жизни, об ошибках и невозможности их исправить.
Даже если так, даже если так — что я могу сделать, чтобы изменить свою жизнь? Хоть в малом, хоть в большом все определено и рассчитано на много лет вперед. Я буду работать в НИИ, ни шатко ни валко, поднимаясь постепенно от простого инженера до начальника группы, сектора, отдела… Я не лучше других, но и не хуже, и у меня это получится. Одновременно Инна станет защищать свои диссертации, достигать научных степеней. Мы будем жить в своей квартире, довольные своей неторопливой и насыщенной неторопливыми событиями жизни. Серьезной и продуманной. Но я не буду никогда счастлив так, как бываю в минуты подобные сегодняшнему вечеру, когда моя душа парит со звуками, рожденными моими пальцами… И нет из этого выхода, и так будет всегда.
Странно — начав размышлять о женщинах, я вдруг пришел опять к своей гитаре и своей жизни вообще…
Но стоит ли что-то в ней менять? Не приведут ли перемены только к худшему? То, что у сейчас есть, более-менее налажено. Если бы я решил что-то изменить, то разрушить все можно быстро, а создать новое? Хотя нет, моя жизнь настолько прочна, что с ней ничего не может произойти. Даже ели я того захочу сам. Даже… Я не успел додумать эти тягостные мысли.
Снаружи послышались шаги, шорох травы и хруст веток. Эти возвращаются сюда… — подумал я и стремительно вышел из столовой. Еще одного испытания чужим сексом мне было уже не выдержать. Но едва увидев медленно двигающийся силуэт, понял, что испугался зря.
— Это ты… — тихо констатировал я.
— А это — ты?
— Как видишь…
Наш диалог был столь смешон своей полной бессодержательностью, что мы с Викой рассмеялись. Что-то невнятное мелькало между нами, если мы могли узнать друг друга по необъяснимым признакам в кромешной тьме. И вообще, увидев ее голой — не подсмотрев тайком, а вполне открыто видя и даже общаясь — я уже не мог относиться к ней, как прежде. Что-то опасное, тайное и томительное стало отзываться в моей душе рядом с этой женщиной.
— Классно, — засмеялась она. — Похоже мы с тобой в последние ночи только и делаем, что ловим друг друга в столовой…
— Да уж, — засмеялся и я.
— Ночь любви, — сказала Вика, кивнув в строну реки, где недавно исчез белый силуэт Тамары. — Видел?
— Слышал, — вздохнул я. — Я тут сидел и задремал, когда они явились, и мне было уже уйти…
— И ты получил удовольствие? — спросила Вика. — То есть нет, прошу прощения! Святым такие удовольствия противопоказаны.
— Нет, почему же… Полезно было кое-что новое для себя узнать… А ты почему бродишь? — спросил я, желая переменить тему.
— По тому же самому, — ответила Вика. — Из-за этой дуры, целки-невредимки.
— Кого-кого? — не понял я.
— Да Людки, кого же еще…
— А чем она тебе помешала?
— Костя ей ноги раздвинул наконец. В нашей палатке, ясное дело. А она, как ни странно, девушкой оказалась… Впрочем, именно такие обычно и бывают старыми девами. Ну, в общем, не может этим заниматься при посторонних.
— А что… Не девушка может?
— Женя, Женя… — Вика укоризненно покачала сверкнувшими под луной волосами. — Откуда ты свалился? Ты что — никогда к девушкам в общежитие не ходил, что ли?
— Честно?… Не ходил… Так уж получилось. Таков уж я уродился.
Святые иными не бывают…
