Двадцать первый: Книга фантазмов - Османли Томислав (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Хью подумал, что утром не успел выпить кофе и что, ожидая, пока привезут цветы, неплохо было бы его выпить и съесть пирожное, так что он заказал двойной итальянский эспрессо и сел на террасе кафетерия «Starbucks». Кофе американо он пил на работе, а эспрессо, к которому пристрастился на службе в Боснии, — при каждом удобном случае. Пирожное он съел быстро, а кофе пил медленно. «По-боснийски», — улыбнулся он про себя, глядя на серебристых белок, которые бегали повсюду, ловко прыгая по аккуратно подстриженным газонам и по широким кронам окружающих лужайку старых деревьев. «Да, — подумал Хью с удовольствием, вытянув под столом ноги и расслабленно посматривая на улочку с домами в английском стиле в элитном районе Вашингтона, утопающем в зелени, потянулся, подняв руки высоко над головой: — Да, до чего здесь спокойно!»
61
Профессор Климент Кавай стоял перед отверстием в полу церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Охриде, чувствуя холодное дыхание влажной земли, шедшее снизу. Старуха Царева, служительница церкви, носившая старинную местную фамилию, которая для профессора Кавая звучала с ономастической точки зрения как напоминание, если не о реальном, то, по крайней мере, мифологическом царском прошлом древнего города, подошла к отверстию, которое ранее было скрыто тяжелым ковром, затвердевшим от накапавшего на него воска, держа свечу в одной руке, другой взялась за кольцо в каменном полу и потянула… Поднятая крышка осталась стоять в вертикальном положении. Перед ними открылось помещение, из которого заструился воздух, поколебавший пламя свечи в руке Царевой, но не сумевший его погасить. Женщина взглянула на Кавая — профессор был бледен и взволнован.
— Тебе не обязательно туда лезть, — добродушно сказала старуха и добавила: — Недавно одного я туда пускала…
— Кого же, если не секрет? — почти машинально произнес Климент Кавай, даже не рассчитывая получить ответ.
— Ты знаешь Стефана Пипана? — ответила Царева, вопросительно глядя на профессора влажными глазами.
— Пипана? — ошеломленно переспросил профессор Кавай.
— Ну, да, кого же еще, — ответила женщина. — Так что ты решил, еще хочешь посмотреть подземный ход?
— Конечно, хочу! — отрезал Кавай и энергично ступил вперед, чувствуя себя ученым, готовым на жертвы ради науки, и делая вид, что его не очень-то и интересует, приходил ли сюда до него покойный Стефан Пипан или нет.
Когда глаза Кавая привыкли к темноте, царившей внизу, он заметил старую деревянную лестницу, уходившую в глубину. Профессор взял фонарик, включил его, глубоко вздохнул, торжественно посмотрел на старушку и начал спускаться в подвал церкви. За спиной раздался голос служительницы:
— Не пугайся, что я закрою крышку. Когда вернешься, сам ее без труда поднимешь. Иди прямо. Не заплутаешь. Увидишь, дорога сама тебя приведет куда нужно…
Кавай услышал, как тяжело опустилась большая крышка у него над головой. Одновременно исчезло трапециевидное освещенное пространство внутри подвала.
Он посветил фонариком перед собой, и слабый сноп света выхватил из темноты белую, грубо вырубленную мраморную колонну с бледными серыми узорами, за ней другую, потом третью… Климент понял, что церковь стоит на дюжине мраморных свай. В этот момент до него докатилось эхо от удара тяжелой крышки по мраморному полу церкви. Профессор продолжал идти вперед, и вскоре желтый кружок света уперся в тяжелую окованную железом дверь. Сначала Кавай попробовал толкнуть ее, но потом понял, что дверь открывается на себя, протянул руку к большому ржавому кольцу и тут заметил нечто необычное. Это было не простое железное кольцо, оно имело вид змеи, кусающей саму себя за свой собственный хвост. «Уроборос! — почти закричал профессор аналитической семиологии: — Змея, кусающая себя за свой собственный хвост, — это древний символ вечного возвращения. Что означает он в этом месте? Вход в бесконечность? Или некое бесконечное возвращение? Чье? Откуда?», — лихорадочно спрашивал сам себя Кавай. Он ухватился за кольцо, покрытое ржавчиной, почувствовал пальцами змеиную чешую и, немного страшась, попытался приоткрыть тяжелую дверь. Та не поддалась ни на сантиметр.
Преодолевая тревогу и стараясь внешне оставаться спокойным, профессор напряг мышцы и еще раз потянул кольцо, теперь уже изо всех сил. Тяжелая дверь медленно и со скрипом сдвинулась с места. Когда Кавай вошел внутрь, то заметил еще одну такую же. Он вспомнил старуху, которая рассказывала про три двери. Через какое-то время он убедился, что действительно есть и третья дверь, которая, в отличие от первых двух, открывалась от себя. Пройдя в нее, профессор, наконец, зашагал по широкому коридору с арочным сводом, извилистому, уходящему вперед, докуда хватало глаз.
Профессор узнал этот коридор по точному описанию в книге. «Значит, Нушич и в этом был прав», — заключил Климент Кавай и вспомнил, как недоверчиво отнеслись его коллеги к комедиографу как автору путевых записок. «На хороших комедиографов можно положиться, они ничего не выдумывают; их успех в том, что люди реагируют на то, что им знакомо». Климент Кавай продолжал идти еще минут двадцать, пока не достиг места, в котором выяснилось, что коридор имеет ответвление. Он пошел по нему, но наткнулся на стену.
Профессор подумал, что новый проход — это мираж, и попытался объяснить это явление, когда из глубины послышался стук, заставивший его ускорить шаг и вернуться. Он обернулся, когда стук стал совсем близким. В тот самый момент из того коридора, который он счел несуществующим, вылетела повозка и быстро покатилась в сторону выхода из тоннеля. Это была та же самая двуколка, с той же лошадью и тем же возничим, которых профессор видел утром на рынке. Кавай вспомнил, что от Царевой он слышал о призраке, который, пролетев по воображаемым параллельным коридорам подземного хода, продолжал двигаться в реальном мире, совершая свои странные прогулки на протяжении веков. Потом мимо Кавая проскакал русоволосый античный всадник в украшенном с двух сторон золотыми бараньими рогами блестящем шлеме, горяча черного, почти бешеного большеголового коня.
Призрачный колесничий и всадник позади него потерялись за поворотом, и профессор повернулся, намереваясь продолжить путь, но тут же остановился. Перед ним неожиданно возник человек в кафтане грубого сукна и в высокой шапке из домотканого холста цвета глины. Он стоял, скрестив руки на груди, почти касаясь ладонями плеч, склонив голову и смиренно глядя себе под ноги. На его лице краснела свежая рана — от удара кнута кучера, решил профессор, присутствовавший при известной сцене. Тихий дервиш доброжелательно посмотрел на Кавая и отошел в сторону, дав ему пройти. Профессор снова напрягся и рассеянно кивнул, почувствовав дружелюбие призрака, после чего дервиш повернулся и быстро зашагал дальше по коридору, туда, куда всего несколько минут назад ускакали разгоряченные кони и их разъяренные хозяева.
62
Когда зазвонил телефон, Станка Коева убиралась в гостиной. Она с тряпкой в руке подошла к телефону и нехотя сняла трубку. Постояла, нахмурив лоб, но потом ее лицо просветлело.
— Майя, дорогая! — закричала она в трубку. — Как ты там?
Станка стояла и кивала. Она и сама не понимала, почему, но звонок этой девушки вдруг стал для нее чем-то очень значительным. Ей казалось, что он соединяет ее с Горданом. Видимо, она почувствовала, что Гордан не представляет свое будущее без Майи, и поэтому начала видеть в ней нечто большее, чем просто девушку сына. Теперь, когда никого из них не было рядом, это ее предположение получило еще одно доказательство, и звонок Майи к ним домой приобретал в ее глазах все большее значение.
— Конечно, я дам тебе его номер, дорогая. Подожди немного, я поищу, где он записан, — сказала Станка Коева, выпустила тряпку из рук и начала рыться в куче бумаг, которые Деян оставил на столике неразобранными. Там были магазинные чеки, список дел, которые нужно было сделать в ближайшее время, визитные карточки и листочки с телефонными номерами, такие, как и тот, на котором был записан номер Гордана в Вене. Не найдя нужный листок, Станка положила трубку рядом с телефоном и начала перебирать бумажки обеими руками. Когда она, наконец, нашла его и снова взяла трубку, улыбка сползла у нее с лица, она вся потемнела. Всхлипывая где-то там, отчаянно далеко, Майя в муках бессвязно изливала ей свою душу — она практически призналась в том, что провела любовную ночь с незнакомцем.
