Люди и Я - Хейг Мэтт (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
Мы не вмешиваемся в твои мысли. Мы пытаемся их восстановить.
Изабель ничего не знает о доказательстве. Не знает! Просто оставьте ее в покое. Оставьте нас всех. Пожалуйста. Ничего не случится.
Тебе не нужно бессмертие? Не нужна возможность вернуться домой или посетить какое-нибудь другое место во Вселенной, кроме затерянной планеты, на которой ты сейчас находишься?
Именно.
Тебе не нужна возможность принимать другие формы? Возвращаться к своей изначальной природе?
Нет. Я хочу быть человеком. Или настолько похожим на человека, насколько это возможно.
Никто ни разу за всю нашу историю не просил оставить его без даров.
Что же, придется вам обновить эту информацию.
Ты ведь понимаешь, что это значит?
Да.
Ты застрянешь в теле, которое не умеет себя восстанавливать. Ты будешь стареть. Мучиться от болезней. Ты будешь чувствовать боль и знать, что — в отличие от остальных невежественных представителей вида, к которому ты хочешь принадлежать, — сам выбрал это страдание. Сам навлек его на себя.
Да. Я это знаю.
Хорошо. Ты приговорен к высшей мере наказания. И тот факт, что ты сам о нем попросил, не делает его менее суровым. Ты отсоединен. Даров больше нет. Теперь ты человек. Если ты скажешь, что явился с другой планеты, у тебя не будет доказательств. Люди решат, что ты сумасшедший. А нам это безразлично. Твое место займет другой.
Не надо никого присылать. Это напрасная трата ресурсов. Миссия не имеет смысла. Алло? Вы слушаете? Вы меня слышите? Алло? Алло? Алло?
Ритм жизни
В любви вся суть людей, но они этого не понимают. Ведь если бы понимали, магия исчезла бы.
Знаю только, что она пугает. Люди боятся ее и потому устраивают викторины. Чтобы переключить мысли на что-то другое.
Любовь страшит, потому что затягивает с жуткой силой, как сверхмассивная черная дыра, невидимая снаружи, а изнутри бросающая вызов всем доводам разума. Вы теряете себя, как потерял себя я в сладчайшем из уничтожений.
Она толкает вас на глупости — на поступки, которые противоречат всякой логике. Вы отказываетесь от покоя ради страданий, от вечной жизни ради смерти, от дома ради Земли.
Я проснулся в ужасном состоянии. Глаза резало от усталости. Спина затекла. Колено побаливало, а в ушах ощущался легкий звон. Шумы, которым самое место в недрах планеты, исходили из моего желудка. В целом было ощущение, что я гнию заживо.
Короче говоря, я чувствовал себя человеком. Сорокатрехлетним мужчиной. И теперь, когда я принял решение остаться, меня переполняла тревога.
Тревогу вызывала не только моя физическая участь, но и знание, что в какой-то момент в будущем кураторы пришлют вместо меня другого. А что я могу теперь, когда у меня не больше даров, чем у среднестатистического человека?
Поначалу я сильно переживал. Но время шло, ничего не происходило, и мое волнение постепенно улеглось. Мыслями завладели тревоги помельче. Например, сумею ли я справиться с этой жизнью? То, что раньше казалось экзотикой, превратилось в рутину, подчиненную одному и тому же ритму. Вот он, этот исконный человеческий ритм: умываемся, завтракаем, заглядываем в Интернет, работаем, обедаем, работаем, ужинаем, говорим, смотрим телевизор, читаем книгу, ложимся в постель, притворяемся, что спим, засыпаем по-настоящему.
Принадлежа к виду, который, по сути, знал без году неделя, я на первых порах находил волнующим сам факт, что можно жить в каком-то ритме. Но теперь, когда я застрял здесь навечно, мне стала претить бедность человеческой фантазии. Я считал, что им надо как-то разнообразить ход событий. То есть когда человек чего-то не делает, главное оправдание у него: «Надо бы, но времени не хватает». Отлично работает, пока не осознаешь, что времени на самом деле хватало. Вечностью этот вид, конечно, не располагает, но у них есть завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. По-хорошему, чтобы проиллюстрировать, сколько времени в распоряжении человека, мне пришлось бы тридцать тысяч раз написать «после», перед тем как поставить финальное «завтра».
Человеку не удается себя реализовать из-за недостатка не только времени, но и воображения. Люди находят режим, который им подходит, и придерживаются его изо дня в день, по крайней мере с понедельника по пятницу. Даже если режим вдруг перестает их устраивать — как зачастую и бывает, — они все равно его соблюдают. Тогда они немного его меняют, добавляя больше развлечений по субботам и воскресеньям.
Первым делом я предложить бы людям иногда менять череду событий. Например, пять дней развлечений против двух дней тягомотины. Тогда — я математический гений, верно? — жить будет веселее. Пока же у них нет и двух веселых дней. Есть лишь субботы, потому что воскресеньям тесновато рядом с понедельниками, точно в солнечной системе недели понедельник — это погасшая звезда с непомерной гравитацией. Другими словами, одна седьмая дней проходит у людей очень даже хорошо. Остальные шесть не блещут, причем пять из них — это практически один и тот же повторяющийся день.
Труднее всего мне приходилось по утрам.
Утро на Земле не сахар. Вы просыпаетесь еще более уставшим, чем ложились. Спина ноет. Шея ноет. В груди тесно от тревоги, порожденной тем фактом, что вы смертный. И в довершение всего вам приходится переделать уйму работы, пока день еще даже не начался. Главная проблема в том, чтобы придать себе приличный вид.
Человеку, как правило, необходимо проделывать следующее. Он или она встает с постели, зевает, потягивается, идет в туалет, включает душ, наносит на волосы шампунь, потом кондиционер, умывает лицо, бреется, пользуется дезодорантом, чистит зубы (фторидом!), сушит волосы, расчесывает их, мажет лицо кремом, накладывает макияж, смотрится в зеркало, выбирает одежду исходя из погоды и ситуации, надевает ее, снова смотрится в зеркало — и это все до завтрака. Удивительно, что люди вообще встают с постели. Но они встают, каждый день, и так несколько тысяч раз за жизнь. Мало того, они делают это самостоятельно, без помощи техники: небольшая электрическая активность имеется лишь в фенах и некоторых зубных щетках. И все — ради того, чтобы убрать лишние волосы, уменьшить запах от тела и из полости рта и ослабить чувство стыда.
Подростки
Кроме гравитации, безжалостно давящей эту планету, меня мучила тревога Изабель из-за Гулливера. Она теребила нижнюю губу и устремляла в окно отсутствующий взгляд. Я купил Гулливеру бас-гитару, но музыка, которую он играл, была такой угрюмой, что дом жил под бесконечный саундтрек отчаяния.
— У меня это просто из головы не идет, — ответила Изабель, когда я сказал, что нерационально так себя изводить. — Помнишь, когда его исключили из школы? Он этого хотел. Он хотел, чтобы его исключили. Это было что-то вроде научного самоубийства. Знаешь, я волнуюсь. Он всегда плохо сходился с людьми. Помню самую первую характеристику, которую ему дали в детском саду. Там говорилось, что он избегает любых привязанностей. То есть да, он заводил друзей, но ему это всегда давалось нелегко. Разве ему не пора уже встречаться с девочками? Он красивый парень.
— Неужели друзья настолько важны? Какой в них смысл?
— Связи, Эндрю. Вспомни Ари. Друзья — это наши связи с миром. Просто иногда я боюсь, что ему нет места здесь. На свете. В жизни. Он напоминает мне Ангуса.
Ангус, по всей видимости, был братом Изабель. В тридцать с небольшим он покончил с собой из-за финансовых затруднений. Мне стало грустно, когда Изабель рассказала об этом. Грустно за всех людей, ведь их так легко загнать в угол. Люди не единственные во Вселенной, кто способен себя убивать, но они занимаются этим с особым рвением. Я задумался, не пора ли рассказать Изабель, что Гулливер не ходит в школу. И решил, что пора.
