Время повзрослеть - Аттенберг Джеми (список книг .TXT) 📗
— Вот что тебе будут говорить, Андреа. Тебе будут говорить, что ты вырастешь, найдешь работу, влюбишься, выйдешь замуж, купишь дом, заведешь детей: тебе нужно все это сделать, чтобы стать взрослой. Хочешь быть в этом клубе? Тогда играй по правилам. Только так. Таков этот путь.
Мы сели в вагон. Час пик уже был позади, так что нам удалось занять свободные места. Мы повернулись друг к другу лицом. У папы не хватало нескольких зубов, и вместо них зияли дырки. Мама заставляла нас чистить зубы щеткой и ниткой каждый вечер.
— Однако это многого не объясняет. Например, ты знаешь, что можно влюбляться чаще, чем раз в жизни? Андреа, парни будут сходить по тебе с ума, уж поверь мне. — Он провел рукой по моим волосам до самых плеч. — А еще можно не любить никого. И это тоже нормально, хотя жизнь тогда будет одинокой, так что станет легче, если все-таки полюбишь. Но нельзя быть кем-то, кем ты на самом деле не являешься. Нельзя.
Я кивнула, хотя еще ничего не понимала в любви. Мама, папа, брат — вот и все, кого я любила. Еще друзей. Любви в другом смысле слова я не знала.
— А еще: ты знаешь, что работа — это сущий ад? Ты знаешь, что бесполезно придерживаться правил, если хочешь добиться чего-то в искусстве? И что легче быть взрослым — таким, о котором я говорил, — если ты свободен, другими словами, если ты мужчина из западной страны, или ты белой расы, или богат. Все эти показатели облегчают жизнь, все возможности рядом, только протяни руку и возьми, — и тогда ты сможешь стать такой, как ты хочешь. Но если ты не белой расы, если ты женщина, если ты бедна или живешь в какой-то ужасной дыре, тебя могут поиметь. Вот поэтому я люблю твою мать, Андреа. Она борется за то, чтобы у всех были равные возможности.
Упоминание о маме как будто заставило лопнуть пузырь, в котором мы вдвоем засиделись. Где-то там, за пределами его голоса и метро, в котором мы находились, в реальном мире существовала наша семья.
— Кроме того, все те вещи, о которых я сейчас тебе рассказал, крайне ненадежны, и вся твоя чертова жизнь — прости за выражение — может развалиться прямо у тебя на глазах в один момент. Дети, работа, любовь — все это может исчезнуть, и что ты станешь делать потом, когда не будет хватать кусочка твоей личной мозаики? Как ты все это удержишь?
Вагон вдруг остановился между станциями, огоньки мигнули и погасли. Папа взял меня за руку и принялся повторять, что все в порядке, с нами все хорошо.
— Не говоря уже о твоих особенных тайных желаниях, которые волнуют тебя, как ничто иное. Не говоря уже об удовольствии. О нем никогда не говорят. Почему мы должны чувствовать себя плохо из-за того, что хотим чувствовать себя хорошо?
Огоньки зажглись, и вагон снова двинулся в путь.
— Но хуже всего другое: если ты и сам не знаешь, что тебе нравится. А вдруг ничто не приживается? Тогда ты проведешь полжизни, размышляя, что тебе следует делать дальше. И что потом?
Восемьдесят шестая улица. Он довел меня до школы, зарегистрировал у администратора, взяв вину на себя, заставил секретаря рассмеяться. Как же здорово у него все получалось.
На прощание он поцеловал меня.
— Незачем маме об этом знать, — сказал он.
Так и случилось. Ни разу в жизни я об этом не обмолвилась, да и зачем?
В тот день он ночевал дома, и на следующий тоже, и еще пару недель после этого, пока снова не исчез. Как-то вечером мама стала перемывать ему косточки, говорила грубые и жестокие вещи о нем прямо мне в лицо, и я расплакалась.
— Я люблю папу.
— Все любят, — устало бросила она, — но он наркозависимый.
— Я знаю, — ответила я.
Она встала на колени и обняла меня, но сделала это не ради меня, а ради себя самой.
Полгода спустя актер умер от передозировки. Когда в том году мы смотрели церемонию вручения «Оскара», его лицо промелькнуло на экране в памятном видеоролике. Папа молча плакал рядом на диване.
— Бога ради, в чем дело, Артур? — спросила мама.
— Я просто обожал его работы, — ответил он.
На следующий день папа отправился в реабилитационную клинику, как мне стало известно, уже в третий раз в жизни. Он выполнял все требования, ходил на собрания, но потом снова сорвался, и на этот раз навсегда — он и наркотики. Папа умер в гостиной в своем кресле, слушая музыку. В своем воображении я представляла себе, что это был фри-джаз, но мама выключила музыку задолго до того, как я вернулась, и я так и не узнала, что это было, а теперь, кажется, слишком поздно спрашивать.
На похоронах мама сидела, обнимая нас с братом, и повторяла сквозь слезы: «Что я теперь буду делать?» Она была подавленной и уставшей, но, по крайней мере, все закончилось. Я чувствовала, что она поддалась, слышала облегчение в ее голосе. Ждала ли она этого момента всю жизнь, чтобы переметнуться на другую сторону? Была ли она теперь готова, настало ли подходящее время для того, что случилось потом?
Воссоединение
Книга опубликована.
Это книга о смерти и умирании, о том, как примириться с потерей ребенка, который родился неизлечимо больным. Это мемуары, написанные с точки зрения матери, и я в жизни не стала бы их читать, ведь это кажется очень уж печальным, пусть и напрямую касается меня и моей семьи.
Мама прислала мне экземпляр книги с запиской: «Ты должна это прочесть. Вся наша семья уже прочла эту книгу, и, похоже, она нам помогла. Я не стану указывать, что тебе делать со своей жизнью, но, думаю, эта книга поможет тебе разобраться с тем, что происходит. Увидимся на День благодарения».
Я прочла книгу. Она оставила меня опустошенной. Я читала ее, сидя в прачечной своего дома, ожидая завершения программы стирки пуховиков, и утирала слезы тыльной стороной ладони. По меньшей мере три главы заставили меня рыдать. Я оплакивала эту мать, ее ребенка и всех их близких, окруживших их любовью, но также я оплакивала свою семью, людей, которых потеряла: отца, друзей, возлюбленных, а еще годы, которых мне уже никогда не вернуть. Эта книга — сохрани ее Господь! — своеобразное мозговыносящее столкновение со смертью.
И вот я уже публикую цитату из книги на «Фейсбуке» вместе с фотографией своей племянницы и прошу людей мысленно пожелать ей чего-нибудь хорошего. Поступок кажется грубым и слишком личным, но тут я ничего не могу с собой поделать. Это единственный способ обратиться к большинству людей, почувствовать себя не такой одинокой в этой ситуации. Я не обращаю внимания на отметки «Мне нравится», но знаю, что они там есть.
Моя коллега Нина застала меня за чтением книги во время ланча в нашем кабинете.
— Похоже, там все очень плохо, — сказала она.
— Так и есть, — серьезным тоном ответила я.
Нина улыбнулась и начала болтать о чем-то, несомненно, остроумном и веселом, но вдруг на нее что-то нашло — возможно, проблески мудрости, что удивительно, учитывая ее возраст и поглощенность собой. Но кто знает, может, это стало переломным моментом? Она осеклась и спросила меня, наверное, впервые в жизни:
— С тобой все в порядке?
Я позвонила Грете, своей невестке, чтобы поговорить о книге, но трубку взял мой брат Дэвид, и нам каким-то образом удалось избежать разговора о ней. Потом он передал телефон жене, и мы сразу, без обиняков, начинаем разговор на эту тему.
— Господи, эта книга! — сказала я. — Не уверена, что смогу прийти в себя после нее.
— А ты попробуй ее прожить, — ответила Грета.
Я пошла на свидание с мужчиной, с которым познакомилась в интернете. У него были холодноватые голубые глаза, он курил и все время болтал ногой, когда сидел. Он работал в сфере информационных технологий. Когда я спросила, читал ли он эту книгу, он ответил:
— Нет, зачем я стану читать такое?
— Не знаю, просто решила спросить. Пыталась найти кого-то, с кем можно ее обсудить.
В том, что он не хотел говорить о ней, не было его вины, но он действительно не хотел.
Я позвонила своему психотерапевту, к которой перестала ходить полгода назад, мы договорились о заключительном сеансе. Я сидела у нее на диване с книгой в руках, и она сказала:
