Язык цветов - Диффенбах Ванесса (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Она подтолкнула меня в комнату, обняла за плечи и провела по кругу. Дети разбежались, а Рената, сидевшая на складном стуле в углу, наблюдала за нами с удивленной улыбкой.
Мамаша Марта проводила меня на кухню и усадила за стол, поставив передо мной две тарелки, доверху заполненные едой. На одной лежала целая запеченная рыбина со специями и какими-то корнеплодами. На второй – бобы, горох и картошка, посыпанная петрушкой. Она вручила мне вилку, ложку и вдобавок – тарелку грибного супа.
– Мы все давно поели, – сказала она, – но я тебе специально оставила. Рената сказала, что ты будешь голодная, а мне только дай кого накормить. Любимое дело.
Мамаша Марта села напротив, очистила мне рыбу от костей, ткнула пальцем горох и бросилась его подогревать, крича, что он слишком остыл. И на ходу знакомила со всеми, кто заглядывал в кухню: дочерьми, зятьями, внуками, подружками и бойфрендами разных членов семьи.
Я смотрела на них, молча кивала, но ни разу не опустила вилку.
Я заснула у мамаши Марты. Не нарочно. После ужина улизнула в пустую комнату для гостей, и тут плотный обед и вчерашняя бессонница меня доконали – не успела я прилечь, как отключилась.
Наутро меня разбудил запах кофе. Я потянулась и стала бродить по коридорам, пока не нашла ванную. Дверь была открыта. За прозрачной пластиковой шторкой мамаша Марта принимала душ. Увидев ее, я развернулась и бросилась прочь по коридору.
– Да заходи ты! – крикнула она мне вслед. – Ванная-то только одна! На меня не обращай внимания.
Рената была на кухне и разливала кофе. Она протянула мне чашку.
– Твоя мать принимает душ, – сказала я.
– С открытой дверью небось? – зевнула она.
Я кивнула.
– Ну извини.
Я налила себе кофе и встала, облокотившись о раковину.
– В России мама была акушеркой, – пояснила Рената. – Поэтому ей не привыкать видеть женщин голыми буквально через секунду после знакомства. Америка семидесятых пришлась ей по вкусу, и, кажется, она даже не видит, что времена изменились.
Тут на кухню вошла мамаша Марта в ярко-красном махровом халате:
– Что изменилось?
Рената покачала головой:
– Отношение к голому телу.
– А я считаю, что отношение к голому телу не менялось с рождения первого человека, – возразила ее мать. – Изменилось лишь общество.
Рената закатила глаза и повернулась ко мне:
– Мы с мамой спорим на эту тему с тех пор, как я научилась говорить. В десять лет я заявила, что не заведу детей, потому что никогда больше не хочу появляться перед ней голой. И пожалуйста, мне пятьдесят, детей нет.
Мамаша Марта разбила яйцо, и оно зашипело на сковородке.
– Я помогла появиться на свет всем своим двенадцати внукам, – гордо проговорила она.
– Вы и сейчас акушеркой работаете? – спросила я.
– Неофициально, – ответила она. – Но люди со всего города по-прежнему звонят в два ночи. И я никогда не отказываю. – Она протянула мне тарелку с яичницей-глазуньей.
– Спасибо, – сказала я. Съев яичницу, я пошла в ванную и заперла за собой дверь.
– В следующий раз предупреждай, пожалуйста, – попросила я Ренату, когда мы ехали в «Бутон» чуть позже тем утром. Впереди была целая неделя свадеб, и мы обе хорошо отдохнули и были сыты.
– Если бы я тебя предупредила, – ответила она, – ты бы не поехала. Сон и еда явно пошли тебе на пользу. Не станешь же ты это отрицать.
Я не стала.
– Мама – легенда в акушерских кругах. Она всякого повидала на своем веку, и роды у нее всегда удачнее, чем в современных больницах, даже если прогноз плохой. Со временем ты к ней привыкнешь, даже полюбишь. Почти все привыкают.
– Почти все, – повторила я, – но не ты?
– Я отношусь к матери с большим уважением, – задумавшись, ответила Рената. – Но мы слишком разные. Обычно люди считают, что между матерью и детьми существует биологическая совместимость, но так бывает не всегда. Ты не знакома с моими остальными сестрами, но взгляни на Наталью, мою мать и меня.
Она была права: эти трое были словно с разных планет.
Весь день, обрабатывая заказы, составляя списки цветов, записывая, сколько и чего нам понадобится для предстоящих свадеб, я думала о матери Гранта. Вспомнила бледную руку, высунувшуюся из темноты в тот день, когда мы к ней приезжали. Что за детство было у Гранта? Совсем один, рядом только цветы; мать то и дело проваливается в прошлое, блуждая по комнатам большого дома. Если Грант когда-нибудь со мной заговорит, обязательно спрошу его об этом.
Но Гранта не было на рынке всю неделю. И всю следующую неделю тоже. Его прилавок был пуст и выглядел заброшенным, белая фанера местами расслоилась. Вернется ли он или перспектива увидеться со мной навсегда отпугнула его? Поглощенная мыслями об отсутствии Гранта, я стала хуже работать. Тогда Рената начала садиться рядом со мной за рабочий стол и, нарушив обычную тишину, рассказывала длинные смешные истории про мать, сестер, племянниц и племянников. Я слушала вполуха, но постоянная болтовня помогала сконцентрироваться на цветах.
Новый год пришел и ушел в водовороте венчаний и букетов с серебряными колокольчиками. Грант по-прежнему не появлялся на цветочном рынке. Рената дала мне недельный отпуск, и я заперлась в голубой комнате, выходила лишь поесть и в туалет. Стоило мне вылезти из полудвери, как я натыкалась на оранжевую коробку, и непонятное чувство утраты захлестывало меня с головой.
Ренате моя помощь была не нужна до следующего воскресенья, но в субботу после обеда в дверь постучали. Я высунула голову и увидела недовольную Наталью в пижаме.
– Рената звонила, – сказала она. – Ты ей нужна. Велела принять душ и приехать как можно скорее.
Принять душ? Странная просьба. Наверное, хочет, чтобы я вместе с ней доставила цветы клиентам, и подумала, что я всю неделю провалялась в кровати и не мылась. В общем, так и было.
Я не спеша приняла душ, намылившись, вымыв голову и почистив зубы водой такой горячей, что еле вытерпела. Вытерла полотенцем покрасневшую, скрипящую чистотой кожу. Надела свою лучшую одежду: черные брюки и свободную белую блузку с манишкой, как у старомодных рубашек под фрак. Перед выходом из ванной подровняла волосы с неспешной тщательностью и феном сдула обрезки волос с рубашки.
У «Бутона» на пустом тротуаре сидела знакомая фигура с картонной коробкой на коленях. Грант. Так вот почему звонила Рената. Он повернулся ко мне и встал. Мы шли друг к другу, делая одинаковые короткие шаги, пока не встретились посередине крутого склона. Грант стоял выше меня. Мы все еще были далеко друг от друга, и я не видела содержимого коробки, которую он держал под подбородком.
– Выглядишь мило, – сказал он.
– Спасибо. – Я бы тоже сделала ему комплимент, но было не за что. Он все утро работал: это было видно по запачканным коленям и мокрой глине на ботинках. И пахло от него не цветами, а грязным человеческим телом: на треть потом, на треть дымом и на треть землей.
– Я не переоделся, – сказал он, вдруг устыдившись своего внешнего вида. – Надо было.
– Неважно, – сказала я. Мне хотелось, чтобы это прозвучало по-доброму, но получилось равнодушно. Лицо Гранта поникло, и я вдруг разозлилась – не на него, а на себя за то, что так и не научилась вкладывать в тон голоса нужные ноты. Я подошла к нему на шаг – неловкая попытка извиниться.
– Знаю, – ответил он. – Но я зашел, только чтобы отдать тебе цветы – для твоей знакомой. – Он опустил коробку, и я увидела шесть керамических горшочков с жонкилиями, чьи желтые цветы бодро тянулись к небу, раскрываясь из сердцевины. От них исходила головокружительная сладость.
Я потянулась и достала горшки, попытавшись взять все шесть в охапку. Мне хотелось захлебнуться в этих желтых лепестках. Я зарылась носом в лепестки. Лишь секунду они были у меня в руках, а потом центральные два выскользнули и упали на тротуар. Посыпались осколки, луковицы вывалились, а стебли согнулись под неестественным углом. Грант встал на колени и стал собирать цветы.
