Ноль часов - Веллер Михаил Иосифович (е книги txt) 📗

— Стираем кастовую грань между ютом и полубаком? — съязвил он. — Кто мне объяснит, что тут все-таки происходит.

Объяснять взялся кок Хазанов. Он пригладил начесик и повел рукой вокруг: цинковые столы, лампы в сетках и вытяжка над плитой.

— Понимаете, Петр Ильич, в жизни страны каждый день происходят изменения, и народу от них жить только хуже. Партий сейчас много, дело это обычное. А толку от них мало. Ну, и мы, можно сказать, решили создать как бы собственную партию. Возможно, вернее, пока только ячейку. Ничего такого.

— И давно вы ее зарегистрировали?

— Откуда ж у нас такие деньги и связи на регистрацию. Вы сами знаете, это все грязные политические игры, мы в них и участвовать не хотим.

— Они что бы ни заявляли, все равно только о том и думают, как бы украсть побольше, — подал голос тихий Габисония.

— Значит, партия нелегальная? Запрещенная, можно сказать? — уточнил Ольховский.

— А кто, интересно, до революции регистрировал партии? — спросил в ответ доктор. — Ну, до девятьсот пятого года?

— И ты, Эскулап, — скривился Ольховский. — Тоже решил — Русь к топору призвать? Это что — новая редакция клятвы Гиппократа?

— Именно что клятва Гиппократа, — оживился доктор. — Народишко ведь вымирает, Петр Ильич. Врач обязан против этого бороться.

— Как же называется эта ваша, с позволения сказать, партия?

— Очень просто. Социал-демократическая.

— М-угу. Ясно. Здорово. И какова же ваша программа, господа, в смысле товарищи, социал-демократы?

— Во-первых, воры должны сидеть в тюрьме, — сказал Шура.

— Ну, это кино я тоже видел.

— Во-вторых, украденные у народа миллиарды долларов должны быть возвращены в страну и пущены на народные нужды, — сказал Мознаим.

— В-третьих, расстрел бандитов без суда и следствия, — непримиримо потребовал Хазанов, у которого двое быков на рынке засекли бумажник и спросили полтину баксов, а после категорического отказа удивились мягко, так что он рысил до трамвайной остановки и оглядывался.

— Равенство всех перед законом, — с обидой дрогнул Габисония, неизменно прихватываемый ментами, если он выходил в штатском, как лицо ярко выраженной кавказской национальности.

— И вообще борьба с коррупцией властей, — подытожил боцман.

Ольховский раздавил окурок в пепельнице и сжал ладонями виски.

— Ребята, — взмолил он. — Перед нами серьезные задачи, вы знаете. Надо срочно кончать ремонт, и чтоб ни одна сволочь об этом где не надо не знала. И только после этого нам предстоит тяжелейший переход по незнакомым местам. И только после этого — когда мы прибудем в Москву — мы должны сделать то, ради чего все это затеяли. А у вас детство в заднице играет! Честью прошу: не надо партий, не надо бардака, не надо всяких революционных советов!..

— Почему?

— Потому что чем больше такой демократии, тем меньше толку. Кто в лес, кто по дрова, пар в свисток. Один способ есть делать дело, один: единоначалие и дисциплина!

Тогда Беспятых вздохнул и, чувствуя потребность в каком-то жесте, надел фуражку.

— Вы не правы, Петр Ильич, — сказал он. — Людям необходимо уважать в себе личности, а не быть пешками. Им важно сознавать, что они не просто исполняют приказ, а реализуют свою собственную волю. Мы ведь все это делаем не потому, что вы приказываете, а потому, что все так хотят, потому, что ведь нет уже ни сил, ни охоты продолжать всю эту, простите, мутотень, которая из года в год творится. Так что я могу только порекомендовать принять положение вещей таким, как есть — поскольку это к нашей общей пользе.

— Вот что я вам скажу, товарищи социал-демократы. Кто хочет делать — делает, кто не может делать — болтает. Любая болтовня происходит за счет энергии, отнимаемой у дела. Вы — можете сказать конкретно: что вы делаете?

— Можно сказать, неуставными отношениями дополняем уставные. Для пользы дела. Работы на борту, моменты дисциплины. Моральная подготовка к решению задач в ближайшем будущем. Взять хоть сегодняшний инцидент. Принято решение: впредь не допускать.

— М-да, — крякнул Ольховский. — Мерси за помощь. Остается только одобрить, так, что ли? Ох не знаю, ребята… И какие же полномочия вы себе дали?

— Поскольку цель у нас с вами одна, — ласково улыбнулся Хазанов, — то полномочия наши самые широкие. Можно сказать, любые. Но — в рамках пользы дела.

— Так… И кто же у вас, так сказать, парторг?

— Я, — сказал Шурка.

На утренней поверке недосчитались электрика Рябоконя. Поиск следов не обнаружил. Чтобы он сходил на берег — никто не видел. Вахтенный таращил честные глаза. Все вещи были на месте, включая полный комплект парадной формы.

— В гражданке, у бабы где-нибудь, — недобро предположил Колчак.

— Началась демократия, — процедил Ольховский. — Шкуру, шкуру спущу!.. Сове-ет, па-артия… гниды. Ладно, подождем немного.

Он наорал на дежурного и пригрозил команде отменить послеобеденный сход в город, невзирая на убытки от отсутствия дневного заработка.

Ждать пришлось не далее как до обеда. Вестовой внес в командирскую каюту поднос для снятия пробы.

— Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться.

— Ну? — сказал Ольховский, проворачивая ложкой густой рассольник с ломтями рыночной говядины и конусом рыночной сметаны.

— Совет просил передать вам, что о Рябоконе беспокоиться не надо.

— В каком смысле?

— В таком, что, значит, как бы сказать, стукачом был.

Вестовой подвигал подбородком, вкладывая в это дополнительный смысл.

Ольховский поперхнулся так, что треугольничек малосольного огурца вылетел из горла и влип в полированную панель переборки.

— Точно, ребята все выяснили. Информатор он был. Сексот. А нам сейчас рисковать никак нельзя. Если наверх не докладывать — кто его хватится? А там видно будет. Неприятности никому ведь не нужны, товарищ капитан первого ранга.

Мгла рассеялась, и ясность позванивала под теменем, как в куполе крошечного храма.

— Так, — продышался Ольховский. — Что, значит… — одного уже пустили корюшке на корм?.. А я там у вас в плане когда стою?

Вестовой вытянулся и оскорбился подобным предположением.