Платформа - Уэльбек Мишель (версия книг txt) 📗
– Марилиз Ле-Франсуа? Нет, я ее не видела. Она больна?
– Не больна, хуже. Она провела три дня в больнице, где ее пичкали транквилизаторами, но она не больна. На нее напали и изнасиловали в поезде, когда она возвращалась с работы в прошлую среду.
Через неделю Марилиз вышла на работу. Сразу чувствовалось, что она пережила тяжелейший стресс; в ней появилась какая-то заторможенность, движения сделались механическими. Она спокойно рассказывала о том, что с ней случилось, слишком спокойно и потому неестественно, говорила ровным голосом, лицо оставалось бесстрастным и неподвижным; она словно бы машинально повторяла свои показания следователю. Кончив работу в 22 часа 15 минут, она не стала ждать такси, а села на поезд в 22 часа 21 минуту, решив, что так доберется быстрее. Народу в вагоне ехало мало. К ней подошли четверо парней и стали говорить оскорбительные вещи. Похожи были на выходцев с Антильских островов. Она попробовала им отвечать, отшучиваться; они ударили ее по лицу так, что она едва не потеряла сознание. Потом двое бросились на нее, повалили на пол. Они насиловали ее грубо, безжалостно, всеми возможными способами. Когда она пыталась кричать, снова били по лицу. Это продолжалось долго – поезд проехал несколько станций; люди выходили, пересаживались от греха подальше в другие вагоны. Парни измывались над ней по очереди, смеялись, оскорбляли, называли шлюхой и блядью. Под конец в вагоне не осталось никого, кроме них. Тогда они начали плевать ей в лицо, потом дружно на нее помочились, ногами затолкали ее под скамейку и преспокойно вышли на Лионском вокзале. Две минуты спустя поезд стал заполняться новыми пассажирами, они вызвали полицию, та явилась немедленно. Комиссар большого удивления не выразил, сказал даже, что она легко отделалась. Такие отморозки, изнасиловав девушку, зачастую ее и приканчивают, загоняют, например, палку с гвоздями во влагалище или в задний проход. Эта линия железной дороги считается неблагополучной.
Руководство «Авроры» выпустило очередную инструкцию, напоминающую сотрудникам о необходимости соблюдать меры предосторожности и в случае задержки на работе вызывать такси – расходы компания полностью брала на себя. Охрану помещений и автостоянки усилили.
В тот день Валери поставила свою машину на ремонт, и вечером Жан Ив вызвался ее подвезти. Перед тем как уйти, он посмотрел в окно кабинета на беспорядочно разбросанные дома, торговые центры, транспортные развязки, башни. Далеко на горизонте догорал городской закат, окрашенный в неестественные сиреневато-зеленые тона.
– Такое впечатление, – сказал он, – будто мы заперты в этом здании, как сытые лошади в загоне, а вокруг джунгли, где рыщут хищники. Я был однажды в Сан-Паулу, там процесс зашел еще дальше. Это уже не город, а огромная урбанизированная территория: бидонвили, гигантские здания офисов, шикарные особняки, охраняемые вооруженными до зубов жандармами. Значительная часть жителей – а их двадцать с лишним миллионов – рождаются, живут и умирают, не покидая пределов этой территории. По улицам опасно передвигаться даже в автомобиле: могут напасть, когда ты остановишься на красный свет, или за тобой может погнаться вдруг банда на мотоциклах с пулеметами и гранатометами. Люди состоятельные перемещаются почти исключительно на вертолетах; посадочные площадки оборудованы на крышах банков и жилых домов. А все, что ниже, улица – во власти бедноты и гангстеров.
Когда они выехали на Южную автостраду, он тихо прибавил:
– Я вот все думаю, и меня все чаще одолевают сомнения: а тот ли мы строим мир?
Несколько дней спустя они снова возвращались вместе. Остановив машину перед нашим домом на авеню Шуази, Жан Ив закурил, помолчал немного, потом повернулся к Валери:
– Мне очень неприятно, но эта история с Марилиз… Врачи сказали, что она может работать, и правда, в определенном смысле она нормальна, припадков у нее нет. Но она совершенно безынициативна, будто парализована. Когда нужно принять решение, идет советоваться со мной; если меня нет на месте, может ждать часами и за это время пальцем не пошевельнет. Она же наше лицо, на ней связи с общественностью! Нет, так дело не пойдет.
– Но ты же ее не уволишь?
Жан Ив затушил сигарету и долго смотрел через стекло на бульвар; руки крепко сжимали руль. В последнее время он выглядел все более напряженным и потерянным; Валери заметила пятна у него на костюме.
– Не знаю, – выдавил он наконец. – Я никогда не сталкивался с такой ситуацией. Уволить – нет, это было бы подло; но придется подыскать ей другое занятие, где не нужно принимать ответственных решений, постоянно общаться с людьми. И потом, после этого случая у нее появились некоторые расовые предрассудки. Конечно, ее можно понять, но в туристическом бизнесе это недопустимо. В рекламе, в каталогах, во всякой информационной продукции коренные жители всегда предстают людьми гостеприимными, приветливыми, открытыми. Иначе невозможно: это наша профессиональная обязанность.
На другой же день Жан Ив поговорил с Леганом, тот эмоциям поддаваться не привык, и неделю спустя Марилиз перевели в бухгалтерию на место ушедшей на пенсию сотрудницы. Оставалось найти ответственного за рекламную кампанию «Эльдорадора». Жан Ив и Валери проводили собеседование вместе. Они отсмотрели человек десять и за обедом стали обсуждать кандидатуры.
– Пожалуй, мне приглянулся Нуреддин, – сказала Валери. – Яркая личность, участвовал уже во многих проектах.
– Да, он лучше всех; но мне кажется, он даже слишком талантлив для такой должности. Турагентство – неподходящее для него место; ему бы что-нибудь попрестижнее и связанное с искусством. У нас ему будет скучно, он долго не просидит. Нам нужен человек с меньшими запросами. Кроме того, он из семьи арабских иммигрантов, тут тоже могут возникнуть проблемы. Публику приходится завлекать кичем: восточное гостеприимство, чай с мятой, джигитовка, кочевники… Я замечал, что у таких, как он, это не клеится. Французы арабского происхождения вообще часто презирают арабские страны.
– Расовая дискриминация при приеме на работу… – усмехнулась Валери.
Жан Ив разволновался; после возвращения из отпуска он все время нервничал и потерял всякое чувство юмора.
– Глупости! Все так делают! – воскликнул он запальчиво. За соседним столиком обернулись. – Происхождение человека – составная часть личности, этого нельзя не учитывать. Для переговоров на местах я бы, например, не задумываясь взял иммигранта из Туниса или Марокко, пусть даже живущего во Франции гораздо меньше, чем Нуреддин. Такие люди принадлежат двум мирам одновременно, и в этом их сила. Собеседнику с ними всегда очень трудно. На родине их уважают, думают: раз они преуспели во Франции, значит, хитрее их не бывает. Как посредники они незаменимы. Но на рекламу я бы пригласил Бригит.
– Датчанку?
– Да. Рисовальщица она тоже способная. Настроена антирасистски – говорят, живет с ямайцем. Наивно-глуповата, в восторге от всего мало-мальски экзотического. Детей пока заводить не собирается. Короче, по-моему, то, что надо.
Возможно, еще одну причину он не назвал – Валери поняла это несколько дней спустя, заметив, как Бригит кладет руку Жану Иву на плечо.
– Ты права, – согласился он, когда они вместе стояли у кофейного автомата, – в моем личном деле теперь может появиться запись: сексуальные домогательства… Не волнуйся, это далеко не зайдет, у нее же есть парень.
Валери окинула его взглядом: ему бы волосы подстричь, он совсем перестал за собой следить.
– Я тебя ни в чем не упрекаю, – сказала она.
Интеллектуально он нисколько не сдал, в обстановке и в людях по-прежнему разбирался безошибочно, интуиция в финансовых делах его не подводила; однако выглядел он глубоко несчастным и подавленным.
Подошло время обрабатывать и анализировать анкеты, заполненные курортниками; многие отдыхающие приехали в городки «Эльдорадора» повторно, но в основном те, кто выиграл путевки в лотерею. Причины, по которым старая схема «Эльдорадора» все меньше пользовалась спросом, на первый взгляд трудно поддавались определению. Отдыхающих вроде бы все устраивало: и условия проживания, и место, и питание, и развлечения, и занятия спортом, однако ехать второй раз они почему-то не хотели.
