Продавец грез - Кури Августо (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Закончив говорить, учитель почувствовал головокружение. Стресс, который он испытал во время своего выступления, ослабил его, но мы не позволили ему упасть. Соломон и Димас взяли его под руки и вывели из помещения.
Выходил он под горячие аплодисменты. В двухстах метрах от выставочного павильона находился виадук Европейский, под которым учитель собирался отдохнуть. На улице к нему подошел человек и враждебно заговорил:
— Я никогда за один день не слышал столько бредовых идей. Ваши речи — сплошное надувательство.
Мы были оскорблены словами этого типа. Учитель нас успокоил.
— Я ухожу, и пусть мои идеи остаются идеями сумасшедшего, а ваши — идеями мудреца, — ответил он незнакомцу и пошел прочь.
Когда он выходил, люди обращали внимание на странного человека и обменивались мнениями: «Уж не собирается ли он основать какое-нибудь новое общество? Где я возьму столько сил, чтобы урезать мои излишества?» Некоторые хотели уехать жить в сельскую местность, разводить там орхидеи, скот или попробовать вернуться в общество, сменить занятие: наняться добровольцем в филантропические институты, например, в онкологические или детские клиники. Но все те же излишества требовали от них отложить реализацию своих замыслов на будущее. Так что домой они вернулись в задумчивости. Спать сразу не ложились, хотелось избавиться от страха потерять себя. Понемногу я начал понимать, что учитель является не столько продавцом грез, сколько продавцом бессонницы.
Когда мы выходили из храма информатики, произошло еще одно событие. Некая хорошо одетая женщина, хотя и видела, что учитель едва держится на ногах, захотела с ним поговорить. Мы объяснили ей, что момент для этого не самый подходящий. Но учитель, эабыв о своем головокружении, решил выслушать удрученную женщину.
— У моей горячо любимой шестилетней дочки Жоаны рак. Врачи говорят, что жить ей осталось от силы еще три месяца. Мой свет погас. Я хотела бы умереть вместо нее. Я не могу оставаться дома. Здесь я оказалась, потому что впадаю в отчаяние каждый раз, когда вижу ее, а она у меня особенная. Иногда даже старается успокоить меня.
Мы были потрясены и в очередной раз устыдились своей бесчувственности.
— Дочь моя! — взволнованно начал учитель. — Я не обладаю такой сверхъестественной силой, которая позволила бы мне помочь маленькой Жоане. Но могу сказать, что три страшных месяца пролетят как секунды, тогда как три месяца, прожитых в довольстве, подобны вечности. Не хороните дочь в могилу своего страха. Ступайте домой, откройте ее для себя и позвольте ей открыть вас. Живите с ней полной жизнью, максимально насыщая ее радостью, все то время, которое ей отпущено.
Женщина ушла в приподнятом настроении, обуреваемая желанием превратить каждую минуту в уникальный момент. Мы не знали, проживет ли маленькая Жоана немного больше или нет. Но мы были уверены в том, что за следующие три месяца они смогут прожить более яркую и более активную жизнь, чем большинство родителей и за тридцать лет.
Я вспомнил, каким отцом я был. Захотелось разыскать Жоао Маркоса и просить его простить меня за легкомыслие и интеллектуализм.
Яд социальной назойливости
Пока мы вели своего учителя к Европейскому виадуку, Бартоломеу приотстал от группы. Какой-то репортер пожелал взять у нас интервью, чтобы разузнать побольше о личности и намерениях нашего учителя. Заметив, что Бартоломеу замешкался, репортер отозвал его в сторону и предложил дать интервью. Бартоломеу пришел в возбуждение, не понимая, в какую опасную зону вступает.
Журналист начал с прямых вопросов.
— Правда ли, что мужчина, которого мы слушали, призвал вас следовать за ним, не обещая никакого вознаграждения и никакой безопасности?
— Да, — просто ответил Бартоломеу.
— Это правда, что вы живете под каким-то мостом?
— Не под одним. Мы живем под многими мостами и виадуками.
— Как это? Кто вы такие? За кем идете?
Не зная, что ответить, Бартоломеу, недолго думая, ляпнул:
— Мы? Мы — группа творческих людей.
— Лицедеи, художники, скульпторы? — допытывался журналист, решив, что имеет дело с эксцентричной группой артистов театра. Но ошибся.
Пребывая в веселом настроении, несносный Краснобай ответил:
— Нет. Мы специалисты по усложнению жизни.
И он разразился своим знаменитым хохотом, который был слышен за пятьдесят метров.
Журналист почувствовал себя уязвленным. Что же касается моего друга, то он был чистосердечен и находчив. Через секунду он уже давал пояснения своим словам:
— До сих пор мы лишь усложняли жизнь, а теперь у нас наступил сложный процесс разусложнения. Это нелегко, но мы достигнем своей цели.
Краснобай был преисполнен энтузиазма, ибо это интервью было в его жизни первым. Он чувствовал, как его влечет, хоть и не очень сильно, яд социальной назойливости.
— Но кто лидер группы? Чем он занимается? — продолжал спрашивать заинтересовавшийся интервьюер.
— Я не знаю, кто он такой. Знаю только, что он продает грезы, — простодушно ответил Бартоломеу.
— Продает грезы? Как это? Этот субъект не опасен? Он не сумасшедший?
Ученик посмотрел вокруг и, сделав широкий жест, ответил:
— Сумасшедший он или нет, я не знаю, знаю только, что он говорит, будто все мы живем во всемирном сумасшедшем доме. Шеф хочет перестроить мир, — говорил Бартоломеу, демонстрируя, какие невероятно великие цели ставит перед собой его учитель.
На самом деле учитель хотел заставить людей испытать жажду перемен, ибо только от них эти перемены зависят.
Совершенно сбитый с толку, щелкопер продолжал задавать вопросы:
— Что? Этот оборванец утверждает, что мы живем в глобальной психиатрической лечебнице? И вы в это верите?
— Не знаю, удастся ли ему изменить мир, но мой мир он меняет, — чистосердечно отвечал Бартоломеу.
— Вы анархисты?
Бартоломеу ничего не знал о движении анархистов. Ему не было известно, что Пьер Жозеф Прудон, идейный вдохновитель этого движения, возникшего в 19 веке, выдвигал тезис о построении нового общества, способного расширить права человека и освободить рабочих от эксплуатации промышленным капиталом. В этом новом общественном порядке, созданном организованными рабочими, люди относились бы к своим партнерам справедливо и развивали бы свои возможности. Анархисты не признают ныне действующее правительство, его законы и распоряжения. Они предпочитают жить под собственным управлением. Без опеки государства человек, по их мнению, был бы свободен.
Учитель не разделял основной идеи анархистов. С его точки зрения, человек, не руководствующийся конституцией и не подчиняющийся государственным институтам, творил бы кошмарные жестокости, уродовал бы права других людей, убивал, грабил, жил бы по своим собственным законам и демонстрировал беспрецедентную дикость. Не хотелось ему также, чтобы возрождалось движение хиппи, возникшее во время американо-вьетнамской войны. Чувство разочарования, охватившее молодежь из-за этой войны, породило крушение надежд, связанных так или иначе с государственными институтами. А это, в свою очередь, породило движение за мир и любовь, однако же без каких бы то ни было социальных обязательств.
Проект торговли мечтами, наоборот, был насыщен обязательствами перед обществом, в особенности в том, что касается прав человека, свободы и психического здоровья. Поэтому тем, кто решил следовать за учителем, он рекомендовал не отказываться от своих общественных обязанностей. И лишь отдельных людей, возможно, наиболее экстравагантных, он брал себе в ученики.
Бартоломеу не знал, что мы не анархисты. И хотя этот экстравагантный ученик не понял сути вопроса, он дал ответ из области наивной философии.
— Послушай, дружок, я понятия не имею, анархисты мы или нет. Что мне известно, так это то, что до самого последнего времени я не знал, кто такой я сам.
— А теперь знаете? — продолжал интересоваться интервьюер.
Ответ нашего друга окончательно поставил репортера в тупик.
