Память (Книга первая) - Чивилихин Владимир Алексеевич (список книг TXT) 📗
Отметим, что самый старший по чину и возрасту Михаил Спиридов был майором Пензенского полка, Веньямин Соловьев — штабс-капитаном Черниговского полка, и оба они приходили на собрания «славян» к подпоручику Саратовского полка Николаю Мозгалевскому — очевидно, у хозяина квартиры были какие-то качества, позволявшие встречаться революционерам разных воинских соединений именно здесь.
Издалека и крепко полюбил я «славян»! Мысленно восстанавливаю обстановку этих собраний у Мозгалевского. Майор, барон-капитан, прапорщик, юнкера и солдаты в квартире подпоручика за общим политическим разговором! Причем «нижний чин» Анойченко говорил такие вещи, что сам майор Спиридов, «умная голова», прислушивался к нему, а хозяин квартиры, подпоручик Мозгалевский, согласно тем же показаниям его вестового, «подбодрял солдат и поддакивал Анойченко». Я выделил эти слова для дополнительной характеристики скромного подпоручика, того самого «недалекого малого», чью личность я решил несколько высветить ради уточнения малой истины, из суммы которых составляется большая. Демократизм, товарищеская обстановка встреч офицеров, юнкеров и солдат на квартире Николая Мозгалевского были вполне в духе «славян» и объяснялись их принципиальными взглядами на движущие силы будущего государственного переворота.
О юнкере Викентии Шеколле у нас речь впереди, а сейчас несколько слов об Анойченко, фигуре значительной и яркой. Очевидно, он был одним из самых сознательных и революционно настроенных солдат эпопеи 1825 года. Следы этого, бесспорно, незаурядного человека прослеживаются еще с 1820 года. Тогда он был рядовым лейб-гвардии Семеновского полка, стоявшего в Петербурге в качестве главной воинской части, охранявшей покой царской семьи. И вот даже для офицеров, будущих декабристов, уже не первый год вынашивавших планы восстания, цареубийства и государственного переустройства, стали неожиданностью волнения в созданном еще Петром I заслуженном полку. Причем против притеснений и жестоких наказаний, введенных новым полковником, ставленником Аракчеева, восстала первая «государева рота», а весь полк поддержал ее. После ареста и отсидки в крепости самые активные солдаты-семеновцы были рассыпаны по разным воинским частям. Анойченко попал на Украину и некоторое время служил в мушкетерской роте Саратовского полка, которой поначалу командовал Николай Мозгалевский, так что присутствие его на политических собраниях в квартире своего бывшего командира не было случайным. Солдат этот был полуграмотным человеком, но обладал природным умом и способностями политического агитатора. Он настолько выделялся среди своих товарищей, что во время Лещинского лагеря, где была выработана общая Платформа «южан» и «славян», а политические собрания стали непременной принадлежностью армейского быта, майор Спиридов счел нужным представить Федора Анойченко будущему руководителю восстания Черниговского полка подполковнику Сергею Муравьеву-Апостолу, отрекомендовав его как лучшего солдатского агитатора среди рядовых саратовцев. После подавления восстания Анойченко был насмерть забит шпицрутенами на плацу…
Итожу очевидное. Николай Мозгалевский был единственным в Саратовском полку офицером членом Общества соединенных славян; десятки его сослуживцев придерживались не столь передовых по тем временам убеждений. Он был беден, но бескорыстен и добр, исповедуя альтруистические правила «славян». И почему-то именно у него собирались офицеры и солдаты разных полков и рот для обмена политическими мыслями — майор Спиридов, капитан Соловьев, прапорщик Шимков, юнкер Шеколла, рядовые Анойченко, Юращ, Зенин и Шутов. Эти лица, запомнившиеся вестовому Мозгалевского, бывали «чаще других» — значит, приходили и другие. Викентий Шеколла приводил товарищей-юнкеров, которых вестовой Мозгалевского не успел, очевидно, узнать. Собрания у Мозгалевского были частыми, многолюдными, пестрыми по составу и довольно бурными. Правда, сам Николай Мозгалевский говорил мало, больше слушал других и поддакивал; что ж, бывают такие люди по характеру или манере поведения, но чтобы не понять смысла агитационных речей, целей и серьезности дела, нужно было, обладать поистине патологической непонятливостью…
И еще одно, очень важное: Мозгалевский еще до Лещинского лагеря принимал участие в идейно-организационной работе Славянского союза.
Многие «славяне» вступили в общество лишь в лагере при Лещине.
И еще сохранилось письмо декабриста-«славянина» Павла Выгодовского, адресованное Петру Борисову. Прочитав его, я помню, позвонил Марии Михайловне Богдановой — она у меня главный консультант и помощник.
— Мария Михайловна! Я где-то читал, что «славянин» Выгодовский был единственным крестьянином среди декабристов. А в его деле и описание дворянского герба, и даже справка об имении Выгодовских от 1701 года.
— Добрались и до Выгодовского? — как мне показалось, одобрительно прозвучал знакомый голос. — Он не был дворянином. И не был поляком. Он не был даже Выгодовским — только выдавал себя за дворянина Павла Фомича Выгодовского, по происхождению поляка. И документы у него были такие. На самом деле он был сыном русского крестьянина Тимофея Дунцова из села Ружичное Подольской губернии. Юношей ушел из родного дома, очевидно, в поисках образования и новой судьбы, сблизился с католиками ордена «тринитарского закона», выйдя из их богословской школы уже Выгодовским. Документы на имя безземельного польского дворянина дали ему возможность позже устроиться на казенную должность…
Дунцов-Выгодовский был единственным доставленным в Петербург «славянином», коего не пожелал видеть император. В бумагах декабриста, кроме «Правил соединенных славян», было при обыске обнаружено три письма — два от руководителя «славян» Петра Борисова и одно ответное . Письма эти общеморального содержания, за которым угадывается политическое общение, осторожный обмен взглядами двух единомышленников. И в то же время это свидетельство крепнущих товарищеских отношений между «славянами». В последнем своем письме Борисов благодарит .Дунцова-Выгодовского за рвение помочь «бедному страдальцу Л.», то есть Юлиану Люблинскому, который три года не был на исповеди и «здешние католические священники ужасно противу него вооружаются». Интересен постскриптум: «И я свидетельствую мое почтение, просим о ходатайстве от суеверов за нашего Юлиана. Ваш по гроб Сципион».
«Сципион» — это Иван Горбачевский. Некоторые «славяне» брали себе древнеримские имена-клички, а датировали письма по календарю французской революции. Петр Борисов подписывает первое свое послание «Протагора», называет Илью Иванова «Катоном», а Выгодовский датирует письмо мессидором — термидором, то есть июлем — августом, и свидетельствует, что должен был писать его вместе с Катоном. Копию письма он посылает Алексею Тютчеву, открывшему в эти дни Сергею Муравьеву-Апостолу Общество соединенных славян, и просит присовокупить свое «почтение и преданность» Бечаснову… А последний абзац письма П. Дунцова-Выгодовского к П. Борисову начинается словами, на которые следователи не обратили почему-то внимания. «К Н.О. я пишу особо, он от меня того требовал» (разрядка моя. — В. Ч.).
Кто такой «Н.О.»? Бесспорно, не постороннее лицо, которого не знали бы адресаты — Петр Борисов и Алексей Тютчев. И это был, конечно, человек их круга, их мыслей и дел — иначе зачем его упоминать в письме сколь дружеского, столь и политического свойства? Взялся, помнится, я за полный список декабристов, перебрал все имена-отчества и имена-фамилии. Под инициалами «Н.О.» мог подразумеваться лишь один человек — Николай Осипович Мозгалевский!
Мне было радостно, что я самостоятельно установил документальную связь Николая Мозгалевского со штатскими «славянами», и обращенные к Петру Борисову слова П. Выгодовского на этот счет долго не давали покоя. Вот эта полная фраза: «К Н.О. я пишу особо, он от меня того требовал, а прочим, в числе коих знакомее мне г(осподин) Бечасный, присовокупляю здесь мое почтение и преданность».
Очень интересно! Во-первых, были среди «славян» и «прочие», с которыми Выгодовский был менее знаком. Во-вторых, более знакомого Бечаснова он называет несколько официально. В-третьих, о Мозгалевском, своем ровеснике, пишет довольно почтительно — «Н.О.», не раскрывая, однако, полностью его имени-отчества. А главное — из письма следует, что Николай Мозгалевский имел какое-то право требовать от П. Выгодовского особого письма в Лещинский лагерь!
