Сиамский ангел - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Голый, разглаживая грязную простыню, тихо смеялся.
— Вот она, твоя чайка… — и показал на черное пятно, действительно — крылатой формы. — Летит, летит…
И тут же оказалось, что рядом сидит на кухонной табуретке бабушка-полячка. Она всегда была очень старой — такой и осталась. Бабушка пела песню, которой Марек нигде больше не встречал, а только помнил просторную кухню, давно бездействующую дровяную печь и угол за ней, где пристраивался с книжкой, и уверенный негромкий голос, выводящий слова:
— Чайка смело пролетела над седой волной, окунулась и вернулась, вьется надо мной. Ну-ка, чайка, отвечай-ка, друг ты или нет? Ты лети-ка, отнеси-ка милому привет…
Или это была бабушка-еврейка?
Окно кухни во сне выходило на пустое морское побережье. Было лето, и вдоль берега громоздились вставшие дыбом острые льдины. От них тянуло холодом.
*
Марек не любил опаздывать, само как-то получалось.
Она уже сидела в кабинете и разглядывала таблицу на мониторе. Цифры ей не нравились.
Повернулась к двери, взглядом поздоровалась. И вернулась к таблице.
Ее компьютер стоял ближе к окну. Цокольный этаж позволял видеть все на тротуаре, у входа в контору, почти не вставая со стула. Она и поглядывала. Пока не увидела что-то раздражающее.
Фыркнув, она встала и молча вышла.
Марек задумался — ночная суета виной ее хмурому поведению или что другое? Он включил свой компьютер, ввел код и понял — локальные сети сбрендили. Машина требовала, чтобы юзер поочередно нажимал разные не относящиеся обычно к загрузке кнопки.
В дверь без стука заглянуло лицо.
Сперва Мареку показалось, что из памяти вынырнул сон. Лицо было черно-белым, рябым. Потом мелкие пятна встали на свои места, да и человек приоткрыл дверь чуть шире.
Марек уставился на пустой монитор, держа на роже выражение «каменная задница». Он узнал посетителя. Узнал еще до того, как посетитель, не здороваясь, вперся в кабинет.
Он был высок, даже несколько громоздок в своем светлом расстегнутом пиджаке и светлых же мешковатых брюках, он сутулился и шаркал подошвами, а смуглое лицо было разукрашено полосками белого пластыря, хотя человечество уже додумалось до телесного. Кроме того, посетитель был черноволос, а борода у него росла со скоростью взгляда, и щеки там, где не светились пластырные полоски, были уже в густой вороной щетине.
Очевидно, она заметила посетителя на входе в контору.
Марек подумал, что сейчас этот мужик спросит про нее и надо будет ответить что-то такое — угадать, какой ответ нужен ей. Пришла, но вызвали к начальству? Пришла, но уже на весь день ушла? Еще вообще не приходила?
Последнее не канало — на стуле о пяти колесиках висела ее кофточка, та, ночная. Это что же — она даже не зашла домой переодеться? Или хоть оставить кофточку — ведь лето же, кому с утра нужен трикотаж с длинными рукавами?
Марек сделал вид, что с головой, по плечи, погрузился в монитор.
— Я вот принес, — сказал посетитель. И положил на ее стол пластиковую папочку, в которой узнавались газетные вырезки. — Это нужно сделать быстро, я плачу по срочному тарифу.
— Понял, — ответил Марек. — Передам.
А сам удивился — неужели ночной громила оказался всего-навсего банальным рекламодателем? Допустим, он на рынок новое слабительное пропихивает — вот, публикации принес, чтобы она по готовым образцам составила рекламный текст. И весь город, начитавшись, дружно сел на унитазы.
— Передай. А я еще ночью стихи написал. Хочешь, прочту?
Вот тут Марек чуть не свалился со стула.
Когда-то давным-давно — даты плохо цеплялись за его память — красивые, юные, пылкие, в развевающихся плащах, с огненными глазами, влетали с мороза в жаркий уют маленьких комнат: послушай, я написал та-акие стихи! И с уст — с уст! — срывались божественные строфы, и почти не глядя на исчерканную бумажку, зато отчаянно размахивая правой рукой, в которой та бумажка была зажата, чеканил ямбы неукротимый поэт… И друг взирал — взирал! — на него снизу вверх, влюбленными глазами…
Потом Марек догадался, что такие сцены даже в пушкинские времена случались крайне редко. Если вообще случались. И, чтобы человек выслушал твои стихи, нужно, по меньшей мере, чтобы у него на тот момент, когда тебе приспичит, не оказалось решительно никаких дел; чтобы он сам уже думал, чем бы таким необременительным заняться; и это должен быть человек не слишком образованный, а то еще начнет цепляться к технике, к запятым и все на корню загубит.
Осокин вот как раз и есть этот образованный человек. Как бы образованный! Из одного института и даже с одного факультета вылетели. Лет пять назад Марек сдуру прочитал ему свои стихи. Обоим этого раза вполне хватило. А теперь Дима Осокин и вовсе умный сделался, расхаживает по конторе с таким видом, будто ему на все наплевать с высоты собственной гениальности. Но в чем проявляется эта гениальность — никто не знает. И никогда не узнает.
Зато он теперь мачо. Он носит широкий ремень и джинсы-стрейч, которые выразительно обтягивают низ живота, и чтобы все это заметили, он и майки, и джемпера заправляет в эти самые джинсы, а не носит навыпуск.
Он — мачо, и он не переживет, если женщина, проходящая мимо по коридору, не остановит взгляда на его мускулистых стройных бедрах, если не обернется и не оценит крепкий стальной зад.
Он — мачо! Он и с рокерами дружит только затем, чтобы ходить в тугих кожаных штанах, он катает девчонок на чужих мотоциклах и позволяет им прижиматься к своей прекрасной спине! Когда они слезают с мотоцикла — девчонки уже готовы, девчонки уже хотят эту спину!.. Всеми десятью коготками, и теснее, теснее!..
Молчание Марека посетитель принял за одобрение. И достал из кармана светлого летнего пиджака тот самый классический скомканный листок, который породило воображение Марека совсем для другой эпохи.
Он заговорил — сперва невнятно, потом дикция выправилась:
— Прочь ложный стыд. В тираж секреты. Не впопыхах, но сей же час беды прекраснейшей приметы предам на суд ушей и глаз, — пообещал он, и Марек рассеянно кивнул.
Случилось то, что в конторе уже случалось неоднократно: Бог послал графомана. Это что! Однажды Марек сидел в кабинете один, работал, и тут в дверь (кстати говоря, тоже без стука) въехала целая вавилонская башня. Здоровенный дед требовал внимания.
— А вы, собственно, кто? — спросил Марек.
— Я человек-легенда!
Человека-легенду выставляла из конторы вооруженная охрана. И она же получила нагоняй за то, что пропускает, не спросив документов, всевозможных городских сумасшедших.
Тут же, по аналогии, Марек вспомнил самого из них популярного — Повелителя Вселенной. Тот совершал обход памятников и перед каждым, встав в красивую позу, пел гимн собственного сочинения с обращением к Солнцу и прочими возвышенными затеями. Кстати, с литературной точки зрения все это было не так уж плохо.
А посетитель, не заметив, что Марек отвлекся, продолжал:
— Плоть — злая горечь шоколада. Губ обреченная волна. Глаза — награда и засада. Души свободная цена…
Какая связь у него в голове образовалась между плотью и губами, еще можно было предположить. С глазами тоже он выразился вполне внятно. А вот цену души пристегнул, скорее всего, ради размера и рифмы. Эти штуки Марек по себе знал.
И вдруг…
— Закатный ангел. Знак спасенья. Кромешной тьмы святая стать. Мой черный сон и озаренье. Предсмертный крик и благодать…
Что?.. Как-как?..
Марек даже рот приоткрыл.
— Правда, гениально? — спросил посетитель. И все испортил.
— Гениально, — согласился благовоспитанный Марек, мгновенно возненавидев посетителя за этот пошлый вопрос.
— Тогда я еще прочту. Слушай… Тоже этой ночью написал.
— Извини, мне текст сдавать, начальство уже требует.
Марек схватил со стола первую попавшуюся распечатку и выскочил в коридор.
Закатный ангел! Ну да — только почему это пришло в голову ему, в оклеенную пластырем дурную голову? Кромешной тьмы святая стать! Да, так, именно так — но за что, за какие добродетели этот кабриолетовладелец получил ночью, после налета на «Марокко», такую награду?.. После того, как дал Аське оплеуху, что ли?.. После того, как схлопотал боевые шрамы, украшающие мужчину?.. За что, Господи, ему-то — за что?..
