Любовный недуг - Мастретта Анхелес (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Что она тебе сказала? – спросил у нее Антонио Савальса.
– Что постарается стать счастливой, – ответила Эмилия, на прощание помахав рукой невесте.
На следующее утро солнце рано заглянуло в окно к Эмилии Саури, забывшей перед сном закрыть деревянные ставни, и наложило арест на счастье, которое она впустила к себе накануне. Она чертыхнулась, не открывая глаз, и задумалась, почему ей так сильно хочется расплакаться. Потом она спросила себя об этом вслух, пересчитывая сквозь слезы балки на потолке, затем накрыла голову подушкой и проплакала, не останавливаясь и не открывая дверь, два дня подряд.
Родители привыкли к тому, что она с детства иногда нуждалась в уединении, и первую половину дня не слишком беспокоились. Но когда пробило восемь часов вечера, а Эмилия так и не вышла даже поесть, Хосефу Вейтиа словно прорвало, и она обрушила на мужа бесконечные восклицания вроде «Я же тебе говорила!» и атаковала ими его слух, пока сон ближе к трем часам ночи не выиграл эту битву.
Еще не совсем рассвело, когда она снова взялась за оружие. К полудню вторника Диего в четвертый раз поднялся из аптеки спросить, нет ли каких изменений в лучшую сторону и не покормят ли его на радостях заслуженной тарелочкой горячего супа, и увидел, что ярость жены сменилась полным отчаянием. Она уже полтора часа стучалась в дверь дочери и не слышала в ответ ничего, даже рыданий.
– Этот Даниэль просто придурок! – сказал Диего, к удивлению своей жены. – Я согласен с тобой, этот парень придурок!
– Я никогда этого не говорила, – уточнила Хосефа. – Я считаю его очень умным, но очень эгоистичным. Такие люди взяли себе за правило освобождать других, но думают только о том, как бы оказаться в центре внимания. Беднягу послали учиться в интернат, он получил в детстве мало ласки, а теперь это неприкаянная душа в погоне за славой.
– Именно поэтому он и придурок! – выкрикивал Диего после каждой фразы своей жены.
Но никакой реакции в ответ. Эмилия не показывалась из своей норы, не обращая внимания на скандал между родителями. Они с ужасом подумали, что она могла плясать там мертвая.
Диего, не выдержав этой глухой тишины, расплакался так горько, что Хосефа перестала его ругать и принялась утешать. Она гладила его и шептала что-то на ухо, когда вошла Милагрос Вейтиа и остановилась напротив них. Ей достаточно было взглянуть в лицо сестры, чтобы понять: что-то неладно с Эмилией.
– Она заперлась, – сказала Милагрос без капли сомнения в голосе.
– А я не могу найти запасные ключи, – объяснила Хосефа, как будто в ее доме впервые терялись ключи.
– Эту дверь можно вышибить одним ударом ноги, – сказала Милагрос.
– Отойди, Диего, – попросила Хосефа, зная, что ее сестра от слов сразу переходит к делу.
Понадобилось пять ударов подряд, чтобы добротная немецкая дверь, призванная стеречь вход в комнату ее племянницы, капитулировала.
В комнате Эмилии был полнейший порядок. Последние лучи солнца падали на латунную кровать с белым пикейным покрывалом. Но на ней не лежала Эмилия уткнувшись в подушку в море слез. Эмилии нигде не было видно. Нарушая тишину паралича, в который впали ее родители, Милагрос Вейтиа громко спросила, не убежала ли девочка через балкон. Она направилась к прямоугольнику окна, через которое свет падал прямо на тюлевые занавески. Диего оскорбил ее вопрос, он переживал как личную обиду тот факт, что кто-то мог предположить, что его дитя что-то скрывает от него.
Хосефа Саури, шедшая впереди сестры, внезапно остановилась, будто пол обрушился под ее ногами. В розовой ночной рубашке последних дней ее детства прямо на полу у кровати лежала Эмилия, неподвижно, как спящая красавица, безучастная к крикам родителей и попыткам Милагрос выломать дверь. Она спала уже бог знает сколько часов и выглядела утомленной. Устала быть взрослой, подумала Хосефа.
Диего Саури прикоснулся губами к ее лбу, и убедился, что у нее нет жара. Потом снизу вверх взглянул на лицо жены. Так же спала и она в молодости, как в обмороке, как бы перестав существовать. Хотя, конечно, у нее не было безответственных отца и тетки. Потому что, возможно, Хосефа была права, сожалея о свободе, которую Диего и Милагрос возложили на плечи своей девочки.
Хосефа как будто прочитала его взгляд.
– Есть некоторые новаторы, не способные понять главное, – сказала она ему.
– А что именно главное? – спросила Милагрос, повысив голос.
– У мужчин есть страсти, а у нас, женщин, есть мужчины, – ответила ей Хосефа, опускаясь на кровать. – Эмилия не мужчина. Вы не можете с ней обращаться, как если бы ее чувства были устроены так же, как у них.
Приводя доводы в свою защиту, Диего забрался прямо в ботинках на постель, чтобы быть поближе к жене. Но даже почувствовав так близко родной запах дерева и табака, запах любимого мужа, Хосефа продолжала обвинять его:
– Вы все смеялись надо мной, когда я была против того, чтобы вы стелили постель детишкам. Будто это простая шутка, что Даниэль лишил Эмилию покоя.
– Покой – это для стариков и зануд, – сказала Милагрос. – А она хочет счастья. Это труднее и быстрее кончается, но это гораздо лучше.
– Оставь свои речи, сестренка, – попросила Хосефа, вставая и направляясь к двери. – С некоторых пор я не выношу речей.
– Я дрожу от страха, когда она сердится на тебя, – сказал Диего Милагрос, когда его жена ушла.
– Не переживай! Она знает, что мы правы. Но дело в том, что ей трудно в этом признаться.
– Я сейчас уже не так уверен, что мы поступили правильно, не выдав замуж Эмилию, как выдают всех девушек. Все новое вызывает тревогу.
– Еще большую тревогу вызывает все старое. А больше всего меня тревожит старик Диас. Не знаю, что и делать. Если он не захочет уйти, будет дьявольская заваруха. Избирательная кампания – просто фарс. Этот человек хочет, чтобы снова выбрали его. И чем большее число людей преследуют, тем непримиримее они становятся. Некоторые уже готовы взяться за оружие.
– Только бы нас миновала судьба Христа-искупителя, – сказал Диего.
– Завтра из Мехико приедут люди от Мадеро, чтобы убедить Сердана отказаться от идеи поднять вооруженное восстание и ограничиться законными методами.
– Не думаю, что они чего-нибудь добьются, – сказал Диего. – Кому удастся убедить этот котел страстей? Он хочет быть героем. И это очень опасно. Герои несут людям только диктатуры. Посмотри, во что превратился тот великий герой Республики, каким был генерал Диас. Поверишь ли, мне просто страшно. Одно дело – жить в обществе, достойном так называться, бороться за справедливость для других, чтобы самому ее обрести, и совсем другое дело – война.
– Они уверяют, что война будет короткой, – сказала Милагрос.
– Не бывает коротких войн. Начать войну – это все равно что разодрать перьевую подушку, – высказала свое мнение Хосефа, которая вернулась, неся чайник с чаем. – Поэтому мне нравится Мадеро. Он за мир.
– Он переигрывает в своей наивности.
– Он хороший человек. Как ты, – сказала ему жена.
– С той разницей, что мне не хочется быть ничьим вождем.
– Я оставлю вас с вашим извечным единодушием по этому вопросу и пойду посмотрю, как там демонстрация, потому что уже очень поздно.
– Не ходи, Милагрос. Если ты пропустишь один день, ничего не случится, – попросила Хосефа.
– Я и так уже все пропустила. Я хочу только узнать, чем все закончилось.
– Я хочу с тобой, – сказала Эмилия, совершенно бодрая, поднимаясь с пола.
– А ты откуда вылезла? – спросила ее Хосефа, улыбнувшись.
Диего взял с кровати подушку и снял с нее наволочку, чтобы пощупать перья. Они были такими мягкими, такими покорными. И сравнить войну с разорванной подушкой! Только его жена могла до такого додуматься.
Милагрос попрощалась и сбежала вниз по лестнице. Через десять секунд она захлопнула за собой входную дверь.
– Она хлопает дверьми, будто хочет запечатать их навсегда, – сказала ее сестра.
– Как будто хочет вышибить их, – поправил ее Диего.
