Летние обманы - Шлинк Бернхард (читать полную версию книги .TXT) 📗
Размышлять о своем супружеском и семейном счастье он остерегался.
Как хорошо просто радоваться синему небу и синему озеру, зеленым полянам и лесу… Он полюбил этот вид, но не потому, что вдали высились Альпы, — он полюбил мягкие линии ближних гор, ласково обнявших озеро.
По озеру плыли в лодке девочка и мальчик, он — на веслах, а девочка сидела, свесив ноги в воду. Стекая с поднятых весел, капли воды ярко сверкали на солнце, от лодки и от ног девочки по водной глади разбегались круги. Дети в лодке — это, конечно, Майке, старшая дочь сына, и Давид, старший сын дочери, — молчали. С той минуты, как уехала машина, развозившая почту, ничто не нарушало глубокой тишины. Жена в доме, готовит завтрак, скоро кто-нибудь из внуков прибежит и позовет завтракать.
Чуть позже он подумал, что вывод об иллюзорности его счастья следует оценить не отрицательно, а, наоборот, принять как нечто позитивное. Что может быть лучше, чем такой вот итог, если ты решил уйти из жизни… А он решил уйти — ведь те несколько месяцев, которые ему остались, будут ужасны. Нет, терпеть боль — это он умеет. Он уйдет не раньше, чем боль станет нестерпимой.
Однако принять как нечто позитивное вывод о ложном характере своего счастья у него не получилось.
Идея со всеми вместе провести здесь лето — его последнее лето — была в то же время последней попыткой счастья, разделенного с близкими. Долго их уговаривать не пришлось — дети согласились приехать со своими семьями и провести месяц в доме на озере. Но все-таки без уговоров не обошлось. И жена тоже не сразу согласилась — она бы предпочла поехать с ним вдвоем в Норвегию, где она еще никогда не бывала, хотя ее бабка была родом из Норвегии. Как бы то ни было, вся семья в сборе, и старый друг обещал приехать на два-три денька. Да, он всех собрал и думал, что неплохо подготовил это последнее совместное счастливое лето. А теперь вот засомневался: не получилась ли опять вместо счастья лишь сборная солянка, набор ингредиентов?
3
— Деда! — Детский голосок и быстрые детские шаги — кто-то бежал через дорогу и лужок сюда, на озеро. А, это Матиас, младший сынок дочери, самый маленький из внучат, пятилетний бутуз, голубоглазый, со светлым чубчиком. — Завтрак готов!
Увидев лодку, а в ней брата и двоюродную сестру, Матиас принялся звать их, не умолкая ни на минуту, он с криком вприпрыжку носился по причалу, пока лодка не пристала.
— Бежим наперегонки!
Дети пустились бегом, дед медленно пошел за ними к дому. Еще год назад он бы со всех ног бросился за ними, а несколько лет назад, пожалуй, и обогнал внуков. Но разве не намного приятней идти себе не спеша и со стороны смотреть, как двое старших детей, взбежав по склону, пятясь, сбегают обратно, чтобы гонку выиграл малыш? Хорошо — именно таким воображение рисовало ему это лето, его последнее лето, в кругу близких людей.
Он уже придумал, как уйдет. Добрый приятель, врач, раздобыл по его просьбе коктейль, который дают тем, кто состоит в одном из Обществ добровольной кончины. Коктейль — название симпатичное. Раньше его никогда не тянуло попробовать коктейль где-нибудь в баре, стало быть, его первый коктейль будет и последним. Понравилось ему и то, как именуют члена общества, который подносит коктейль сотоварищу, решившемуся на добровольный уход из жизни, — «ангел смерти». Ну а он сам себе будет «ангелом смерти». Никакой шумихи — когда настанет его час, он вечером подождет, пока все соберутся в гостиной, потихоньку встанет, выйдет из комнаты, выпьет коктейль, бутылку сполоснет и припрячет, затем вернется в гостиную. Посидит, послушает их разговоры, заснет и умрет, будить его не станут, а утром увидят, что он умер, и врач скажет: от остановки сердца. Ему — мирная смерть без страданий, другим — мирное прощание, опять же без страданий.
Но пока еще время терпит. Ага, к завтраку накрыли в столовой. В начале лета он раздвинул там стол, воображая, как во главе будут сидеть они с женой, рядом с ним — дочь с мужем, рядом с женой — сын со своей женой, дальше — все пятеро внуков и внучек. Однако они не оценили по достоинству его систему и рассаживались где придется. Сегодня вот осталось незанятое место между невесткой и Фердинандом, ее шестилетним сыном, все ясно: малец капризничает, потому и отсел подальше от мамочки.
— Ну что тут у нас стряслось?
Но мальчуган лишь молча помотал головой.
Он любил своих детей и их супругов, и внуков любил. С ними было хорошо, ему нравилась их активность, нравились болтовня и забавы, даже ссоры и шум.
Приятней всего сидеть в уголке дивана и размышлять о своем, при этом он в кругу близких и в то же время сам по себе. Раньше он нередко работал в библиотеках или в кафешках, умея сосредоточиться, даже если рядом шуршали листками, слонялись, разговаривали. Иногда он участвовал, когда они играли в боча, случалось, брался за флейту, когда они музицировали, иногда вставлял реплики в их разговор. Они смотрели на него удивленно — да и сам он удивлялся, вдруг осознав, что играет, музицирует или о чем-то беседует вместе со всеми.
Жену он тоже любил. «Конечно, я люблю свою жену» — так он ответил бы, если б спросили. Было хорошо, когда она подсаживалась к нему на диван. Еще лучше, подумал он, смотреть на нее, когда она в кругу близких. Рядом с молодежью она словно молодеет, ни дать ни взять первокурсница, с которой он познакомился в университете, сам-то он в ту пору сдавал выпускные экзамены. В ней не было никакой искушенности и никакой фальши — того, что к Хелене его и влекло, и в то же время отталкивало. Он почувствовал тогда, что эта любовь очищает его от горького опыта отношений с Хеленой, сводившихся к тому, что он использовал женщину и женщина его использовала… Они поженились, после того как она окончила университет и стала учительницей. Родились дети, сразу, в первые годы их брака, и жена вскоре вернулась на половину ставки в школу. Рука у нее легкая — все спорится, за что ни возьмется. Со всем она справлялась играючи: растила детей, работала в школе, вела хозяйство в городской квартире и в этом загородном доме, а иногда еще и на весь семестр она приезжала вместе с детьми к нему в Нью-Йорк.
Что ж, подумал он, можно без опасений размышлять о своем супружеском и семейном счастье. Тут все удалось как надо. И в первые дни этого совместного лета все шло как надо. Внучата в своей компании, дети зять и невестка рады отдохнуть в своем кругу, жена с удовольствием занимается садом. Четырнадцатилетний Давид влюбился в Майке, ей тринадцать. Дед заметил, а остальные, похоже, не догадываются. Погода стоит прекрасная. «Каждый божий день как по заказу», — сказала недавно жена и улыбнулась, а гроза — вечером на другой день после приезда разразилась гроза — тоже была как по заказу; он сидел на веранде, любуясь великолепием тяжелых черных туч, глубоко потрясенный блеском молний, громом и, наконец, отрадной свежестью хлынувшего ливня.
И пусть опять он собрал свою солянку счастья, пусть счастье этого последнего их общего лета чревато несчастьем — не все ли равно? Он-то этого уже не узнает.
4
Ночью — в постели — он спросил жену:
— Скажи, ты была со мной счастлива?
— Я рада, что мы здесь. В Норвегии мы не чувствовали бы себя счастливее.
— Я не об этом. Со мной — была ли ты со мной счастлива?
Она приподнялась и поглядела на него:
— Ты про все годы, что мы с тобой женаты?
— Да.
Она опустилась на подушку.
— Мне было трудно привыкнуть к тому, что ты так часто надолго уезжал. Было трудно свыкнуться с тем, что я оставалась одна. Одна должна была растить детей. Когда Дагмар в пятнадцать лет убежала и полгода не возвращалась, ты был дома, верно, но в горе ты замкнулся, ты в одиночку переживал это несчастье, бросив меня одну. А когда Хельмут… Да ладно, что толку ворошить прошлое! Сам прекрасно знаешь, когда мне жилось получше и когда — плохо. Я ведь знаю, в какие времена тебе жилось хорошо, в какие — плохо. Когда дети были еще маленькие, а я вернулась в школу, тебе пришлось несладко. Да, тебе хотелось, чтобы я больше интересовалась твоей работой, читала, что ты пишешь. Еще тебе хотелось чаще спать со мной. — Она повернулась на бок, спиной к нему. — Мне и самой часто хотелось приласкаться к тебе.
