Вечер в Византии - Шоу Ирвин (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗

– Вот это новость! – Восторг, прозвучавший в голосе Клейна, казался почти естественным. – Слишком уж надолго вы оторвались от дел, Джесс. Если вам нужна будет помощь, вы ведь знаете, к кому за ней обратиться? – Клейн ласково коснулся его плеча. – Для друга ничего не жалко. Мы сейчас такие дела делаем, что даже у меня голова кружится.

– Слыхал. Может быть, я позвоню вам на этих днях, тогда поговорим.

Вот уж обиделся бы Мэрфи, услышав это обещание. Он гордился своей проницательностью и сердился, если его клиенты или друзья не слушались его совета. К Клейну он относился с презрением: «Этот несчастный маленький пройдоха, – говорил он о нем, – через три года от него и следа не останется». Но Мэрфи теперь не делает ничего такого, от чего кружилась бы голова.

– Здесь в саду есть плавательный бассейн, – сказал Клейн, – Приходите в любое время. Даже без предварительного звонка. В этом доме вам всегда будут рады. – Клейн снова ласково потрепал Крейга по плечу и повернулся к вновь прибывшим гостям. А Крейг отправился в гостиную.

Там было полно народу: в сад, где играл оркестр, из-за холода никто не хотел идти. Крейгу пришлось несколько раз извиниться, прежде чем он протиснулся к бару между креслами и диванами, вокруг которых теснились гости. Он попросил шампанского. Возвращаться в Канн надо было в машине, и если весь вечер пить виски, то ехать потом по темным извилистым дорогам между холмами рискованно.

Корелли и две его девицы стояли у бара.

– Лучше бы нам сегодня пойти к французам, – сказала одна из них, судя по выговору – англичанка. – Здесь одни старики. Средний возраст – сорок пять.

Корелли улыбнулся, осветив зал блеском своих зубов. Крейг отвернулся от бара и стал смотреть на публику. Вот Натали Сорель сидит в дальнем углу и увлеченно беседует о чем-то с мужчиной, присевшим на подлокотник ее кресла. Крейг знал, что она близорука, поэтому на расстоянии не увидит его. Но сам-то он видит достаточно хорошо, и, что бы там ни говорила английская девушка, никак не назовешь Натали Сорель старухой.

– Мне рассказывали, что каннские балы не такие, – продолжала англичанка. – Буйные. Бьют посуду, пляшут голышом на столах и устраивают оргии в плавательных бассейнах. Римская империя периода упадка.

– Так было в прежние времена, cara, [23] – сказал Корелли. Он говорил с сильным акцентом. Крейг видел его в нескольких английских фильмах и теперь понял, что Корелли озвучивают другие актеры. Не исключено, что у него и зубы не свои. От этой мысли ему стало легче.

– Да уж буйство – дальше некуда! Как на чаепитии у священника, – сказала девушка. – Может быть, сделаем реверанс и исчезнем? – Это невежливо, carissima, – возразил Корелли. – Кроме того, здесь полно влиятельных людей, которых молодые актеры не должны обижать.

– Как это скучно, милый. Крейг окинул гостиную взглядом, высматривая друзей, врагов, нейтралов. Кроме Натали, здесь была французская актриса Люсьен Дюллен; она расположилась в самом центре зала – словно безошибочный инстинкт довел ее именно до этого места, – в кругу постоянно сменявшегося почетного караула молодых людей. Красивейшая из женщин, каких Крейг когда-либо встречал. На ней простое открытое белое платье, волосы, стянутые на затылке тугим узлом, выгодно подчеркивали тонкие черты лица и изящные длинные линии шеи, нисходящие к прелестным плечам. Неплохая актриса, но для женщины с ее внешностью этого мало. Она должна быть второй Гарбо. Крейг не был с ней знаком и не хотел знакомиться, но ему доставляло огромное удовольствие смотреть на нее.

Вон огромный толстый англичанин. Молодой еще, ему чуть больше тридцати. Его, как и Корелли, сопровождают две молодые женщины. Истерически смеются какой-то его шутке. Крейгу показывали этого англичанина на пляже. Он банкир. Рассказывали, будто всего месяц назад в своем собственном банке в Лондоне он лично вручил Уолту Клейну чек на три с половиной миллиона долларов. Теперь понятно, почему эти две дамочки вьются около него и почему так смеются его остротам.

Возле камина Брюс Томас разговаривает с тучным лысым мужчиной. В нем Крейг узнал Хеннесси, режиссера фильма, намеченного к показу на фестивале в конце недели. Томас снял картину, которая уже полгода идет на экранах Нью-Йорка, а фильм Хеннесси, его первый боевик, пользуется небывалым успехом в кинотеатре на Третьей авеню. На фестивале ему уже сейчас прочат премию.

Йен Уодли – он так и не уехал в Мадрид – стоит и беседует с Элиотом Стейнхардтом и каким-то еще человеком – статным мужчиной в темном костюме, с бронзовым от загара лицом и копной черных с проседью волос. Человек этот показался Крейгу знакомым, но он никак не мог вспомнить его имени. Уодли выпирает из своего смокинга – сразу видно, что он покупал его в лучшие, и более молодые годы. Он еще не пьян, но раскраснелся и говорит быстро. Элиот Стейнхардт благосклонно слушает, губы его изогнулись в легкой усмешке. Ему около шестидесяти пяти лет, он небольшого роста, насмешливый, с резкими, лисьими чертами лица и ехидными глазами. У него на счету десятка два фильмов, имевших огромный успех еще в середине тридцатых годов, и, хотя нынешние критики высокомерно называют его старомодным, он спокойно продолжает выпускать один боевик за другим, как будто успех сделал его неуязвимым для поношений и смерти. Крейг относился к нему с симпатией и уважением. Если бы не присутствие Уодли, он подошел бы к нему и поздоровался. «Подойду после, когда он будет один».

На большом диване сидит Мэррей Слоун, критик, пишущий для рекламной киногазеты. Как ни странно, придерживается авангардистских взглядов. Волнуется, только когда сидит в темном просмотровом зале. Сейчас он беседует с каким-то незнакомцем. Круглолицый, коричневый от загара, улыбчивый, Слоун так влюблен в свою профессию, что порвал (он сам признался в этом Крейгу) с женщиной, с которой сошелся на Венецианском фестивале, из-за того, что она не слишком ценила талант Бунюэля.

«Что ж, – подумал Крейг, оглядывая зал. – Не знаю, умна или не умна эта английская красотка, но она права в том отношении, что ничто на этом балу не говорит об упадке. Богатая, пристойная, приятная публика. Какие бы встречные течения ни сталкивались в этом зале, какие бы пороки ни скрывались под элегантными нарядами, все тщательно прикрыто. Любимые и нелюбимые, состоятельные и несостоятельные – все соблюдают вечернее перемирие. Честолюбие вежливо соседствует с безысходностью, В старое время в Голливуде званые вечера были не такие. Те, кто зарабатывал по пять тысяч долларов в неделю, не приглашали к себе тех, кто зарабатывал меньше. Нувориши, поднявшиеся из пепла старого общества. Движение пролетариата к “Моэту”, “Шандону” и к блюду с икрой».

Он заметил, что статный мужчина, разговаривавший с Уодли и Элиотом Стейнхардтом, посмотрел в его сторону, улыбнулся, помахал рукой и пошел к нему. Крейг на всякий случай улыбнулся в ответ, стараясь вспомнить, где же он встречал этого человека и как его зовут.

– Здравствуй, Джесс, – сказал тот, протягивая руку.

– Привет, Дэвид, – ответил Крейг. Они обменялись рукопожатием. – Хочешь верь, хочешь нет, а я тебя не сразу узнал.

Мужчина засмеялся.

– Это из-за шевелюры. Меня никто не узнает.

– Да и неудивительно, – сказал Крейг.

Дэвид Тейчмен, один из первых знакомых Крейга по Голливуду, в те годы был лыс.

– Это парик, – объяснил Тейчмен, самодовольно поглаживая себя по волосам. – В нем я выгляжу лет на двадцать моложе. Чтоб женщины любили. По второму кругу. Кстати, о женщинах: в Париже я ужинал с твоей приятельницей. Это она сказала мне, что ты здесь, и я решил разыскать тебя. Я приехал только сегодня утром и весь день играл в карты. Подружка у тебя – ого! Поздравляю.

– Спасибо, – сказал Крейг. – Ты не сердишься, когда люди спрашивают, зачем тебе понадобилась эта грива?

– Нисколько. Мне сделали на кумполе маленькую операцию, и док на память о себе оставил в нем две дырки. Так что пришлось их прикрыть. Что и говорить, хорошего в этой косметике мало, однако не пугать же мне, старику, малых детей и юных девиц. Наш парикмахерский цех расстарался как мог, выдали мне лучшую шевелюру. Единственное, что эта чертова студия создала стоящего за последние пять лет.