Псаломщик - Шипилов Николай Александрович (читать полную версию книги .txt) 📗
Снова я чувствовал ту послемятежную, смертельную усталость, как эпилептик чувствует приближение ауры.
«Или уйти?.. У меня есть путь… Возьму Алешу – и навсегда в деревню. Прокормимся, с голоду не сгинем!»
Но только где он, Алеша? Я подошел к компьютеру, открыл почту. Ничего, кроме шального письма:
«Глас: всем
Просто прошу о помощи братья. Я сам к сожелению так вот получилось живу в сша, так тут русских просто ненавидят, меня оклеветал американец, так меня даже не выслушав бросили в тюрьму, позже я спросил, адвоката, что происходит, так он мне прямо сказал, мне не верят потому-что я русский, каждый русский у них это выходит бандит и его можно запросто обозвать факин рашин и бросить в камеру, вы представляете ребята, что здесь твориться и вернуться на родину не могу потерял гражданство и не пускают на родину. Вот так и мучаемся мы русские, надо всем собираться в кулак. Люди здесь злобные, продукты все на химии, ребята не дай Бог если янки придут в Россию!!!»
Орфография и пунктуация сохранены. Это не Гендын, это не в его стиле.
«Ваши янки уже здесь! – мысленно ответил я господину под ником „глас“. – Ошибок понаделал, но слово „Бог“ написал с заглавной буквы! Может, зачтется!..»
И тут затренькал телефонный зуммер… уммер… уммер… уммер…
27
Трехэтажный особняк с полуподвалом в деревянном нашем Китаевске считался высоким еще лет пятьдесят назад. На темном, марксиански красном кирпиче стояло клеймо горнаульского заводчика Балдакова, которого в первые же дни революции чекисты утопили в отхожем месте, а черемуху в палисаднике вырубили пулями из пулеметов. Их преемники, примерно раз в двадцать лет меняющие аббревиатуру, прочно обосновались с той поры в этом доме, глаза которого были целомудренно зарешечены и зашторены. Все у них было другое. Даже аромат черемухи стал газом.
Случалось, что одно из окон китаевского отделения ФСБ слабо светилось ночами. Это работал член демократического союза писателей полковник Вельсапаров – мужчина с широкими в запястьях костьми рук и выпуклой полусферой лба. Внешне он был ярок. Но яркость эта опасно ослепляла людей. Она была оборотной стороной известной невзрачности сотрудников спецслужб. Тут у художника пошли бы в ход стронциановая желтая, каковой была кожа лица, и розово-красный краплак, чтобы передать цвет губ, и синяя лазурь на бритые щеки. Спектральные краски, возможно, даже бы и не понадобились. Он был метисом – смесью таджички-мамы и папы-афганца. К тому же чуточку косил на правый глаз, оттого что в детстве много читал, лежа на боку. И что бы ни говорил умствующий обыватель, а Григорий Климов ничего зря не брал в расчет, потому что многое в его «Князе мира сего» оказалось правдой.
С тридцать восьмого года в НКВД существовала инструкция за № 00134/13. Неспроста в ее номере дважды проставлено число тринадцать. Здесь были перечислены основные признаки дегенерации, с которыми дорога в «органы» и сниться не моги. Но времена менялись. Вельсапаров с его кишлачной внешностью был очень кстати на центрально-азиатском направлении.
Началось с того, что когда ему было восемь лет, семье пришлось уйти от гибели из Афганистана в Союз. Он привык к долгим отлучкам отца. Назывались они командировками. Однажды отец уехал и не вернулся. Лишь через много лет Курбан узнал о том, как и почему отец исчез навсегда.
Курбан поступил в педагогический институт. Он учился на учителя трудно – по ночам разгружал вагоны на угольном складе. К тому времени знал все тюркские наречия и фарси. По-русски говорил как хороший литератор. У него была врожденная способность болтать на чужом языке. В армии его направили в окружную разведшколу: стрельба, рукопашный бой, минное дело, радио. Позже и «гаврилку» – так он называл галстук – носить научился. Через год переводил оригинал Шекспира на русский язык. Он отучился в спецшколе, а тут и срок службы кончился.
Курбан уехал в Таджикистан и преподавал в горном кишлаке физику. Там женился на учительнице же, родились дети. И только навыки разведшколы начали забываться, как нарочным его вызвали в органы. Он бы не пошел на спецкурсы для «закордона», но ему рассказали о гибели отца-разведчика. Он чтил память об отце. Хотелось отомстить.
Для семьи и односельчан была придумана легенда, а его привезли в одну из центрально-азиатских столиц. Куратором Курбана стал полковник Эрастов. Он же и опекал шпиона Курбана в течение всей карьеры. Вместе были на войне в Афгане.
Возьмись художник живописать Эрастова, он извел бы много красок, а что в итоге? Лицо на портрете могло получиться похожим на июньское марево: пар – не пар, дым – не дым, вода – не вода, а туман в распадке. Лицо это, впрочем, имело все свойства воды: оно могло быть ледяным, текучим и газообразным. Эрастов был на шесть лет старше Курбана. В девяносто четвертом его с почетом изгнали из органов госбезопасности, сватали в милицию. Но уж он-то знал, какой подарок мечтает получить милиционер-чебурашка в день своего рождения. Не чеченскую бурку. Не девушку, в чем мама родила. Милиционер хочет, чтобы на какое-то время о его существовании забыло Главное управление собственной безопасности. Милиция – это бандиты в золотых погонах. Может, и были времена, когда под милицейской шинелькой часто и чисто билось идейное сердце. Он считал эти «органы» требухой. И вполне доволен был своим местом в службе безопасности одного из крупных финансистов края. В кругах звали его Пал Палычем. Потом – Палычем. Потом – Палачом.
Новый президент вернул Эрастова на государственную службу генералом. Эрастов вернул Вельсапарова, о котором был слух, что тот погиб в высоких кавказских горах, но в высоких чинах. Легенда гласила, что погиб он, выручая сына, который воевал в составе батальона специального назначения 12-й мотострелковой дивизии Минобороны России. Это горная группировка. Старожилы госбезопасности не припомнят случая, чтобы в органы возвращали после отставки и пребывания в небытии. Но вот друзья вместе, как и прежде. Эрастов поставил ему стол в своем кабинете.
– Как раньше… – сказал он. – Пока ремонт не закончится…
Только раньше они беззаветно служили иному богу.
Но, может быть, он оставил свой стол в кабинете Вельсапарова, поскольку табличку со своей фамилией с двери приказал снять и переправить на новое место.
Это он положил перед Курбаном Вельсапаровым кипу бумаг.
– Изучай. Вычисли мне его срочно.
Курбан вникал в распечатки крамольных текстов, оставленных Эрастовым.
«Так… „Интервью с анонимным мыслителем“… Беззаветный герой… – с тоскливой иронией думает о мыслителе.
Мысли, как тихо пущенные бильярдные шары от борта, откатывались от текста и, кажется, не касались одна другой. Где-то за окнами заведения, на древних улицах, заваленных обильными снегами, жили и вымирали беззаветные, безответные герои.
«А что такое „беззаветность“? Нет ли связи с Ветхим Заветом? Не атеистический ли это „пофигизм“, что называется? Или „беззаветные“ – это безбашенные?
Так он включился и пошел в арабский язык и нашел там, что беззаветно любить, быть беззаветно преданным, беззаветно верным – «самозабвенным» происходит от арабского – «инка:р аз-зава:т – «самозабвение», «отрицание себя», где арабское «инка:р», «отрицание», заменено русским «без».
Он остался доволен разминкой. Вопреки возрасту, полковник все же умел еще собрать внимание, как солнечный свет в линзу. Он вчитывался в высказывания «анонимного мыслителя».
«… Главные враги России – на самом верху. Они не берут взяток – они топят наши космические станции в океане. Они не задерживают выдачу лицензий на открытие „малого и среднего бизнеса“ – они продают нашему потенциальному противнику стратегические запасы оружейного плутония. Они проводят реформы, ведущие страну и народ к гибели…»
«Все это я где-то читал…» – Вельсапаров зевнул и смущенно оглянулся по сторонам.
