На запад, с жирафами! - Рутледж Линда (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT, FB2) 📗
И вот спустилась ночь; мы — я и жирафы — остались около мотеля для цветных, посреди Пугающей Неизвестности. Бросив последний взгляд на Второго Сына, притаившегося в тени деревьев, я опустил крышу вагончика и пожелал Красавице с Дикарем доброй ночи. Желудок мой был полон и счастлив как никогда в жизни, и меня начало клонить в сон, даже несмотря на то, что я оказался заперт в кабине тягача посреди леса, на виду у человека с острой косой. Я закрыл окна, спасаясь от холода, растянулся на длинном сиденье и уже готовился предаться сытым грезам, как вдруг ручка на пассажирской двери задребезжала.
Я так и подскочил. Ручка повернулась, а следом открылась и дверь.
Рядом со мной уселась Рыжик — все в том же мужском пальто.
Тяжело дыша, она закрыла за собой дверь и прижала руку к сердцу.
— Я решила проведать тебя и жирафов… если ты не против. — Она обвела взглядом кабину, точно боялась наткнуться на Старика, и уточнила: — Ты тут еще посидишь немного, да?
— До самого утра, — сказал я.
Ее глаза округлились.
— До утра?
Я кивнул.
Она погладила себя по груди, бросив взгляд на Второго Сына: тот стоял на страже с косой в руках, и лунный свет вычерчивал его силуэт. Потом Рыжик потянулась и заперла мою дверь тоже.
— Я… не так уж часто встречалась с неграми. А ты?
Я посмотрел на Второго Сына и пожал плечами. Правду сказать, я в жизни не видывал черных, пока не отправился на поиски Каза по железной дороге. Если они и жили в моем уголке Техаса, то я даже не знал где, и оттого они казались мне куда смышленей всех белых, кого я знал. Но это вовсе не значило, что их встречали с распростертыми объятиями, особенно в Трудные времена, когда столько народу лишилось работы и хотело видеть, что хоть кому-то приходится еще хуже.
От мыслей меня отвлекла Рыжик: она стала растирать грудь усиленнее… Да и дыхание никак не восстанавливалось.
— Ты что, боишься? — спросил я.
Она покачала головой. Мое предположение ее разозлило. Но дышала она все равно неровно. Я стал извиняться, подумав, что рассердил ее, и тогда она начала задыхаться. Прижав ладони к груди, она хватала ртом воздух — таких отчаянных, рваных вдохов я не слышал с тех пор, как матушка с сестрой мучились от болезни. Я так перепугался, что застыл на месте — звуки, которых я надеялся никогда больше не слышать, парализовали меня.
А потом одышка замедлилась и вовсе затихла. Отбросив с глаз пряди волос, Рыжик шумно выдохнула и откинулась на спинку сиденья.
Я уставился на нее.
— Бывает, запыхиваюсь немножко, — призналась она.
Я не сводил с нее глаз. Увиденное никак не укладывалось в голове.
Рыжик снова вздохнула и сказала:
— У меня сердце пошаливает.
Я сразу понял: речь вовсе не о «шалостях», а об очень серьезных вещах.
— Это как?
— Говорю же, пошаливает. Каких только шуточек не выкинет!
Я отодвинулся от нее.
— Это не смешно.
— А я и не смеюсь, — пробормотала Рыжик.
Я не знал, что думать, а что делать — тем более, и, наверное, это читалось на моем лице. Потому что Рыжик схватила меня за руку и положила ее себе на сердце. Прямо на шелковую рубашку. На свои мягкие, округлые груди.
— У меня была ревматическая лихорадка. В детстве, — пояснила она. — И теперь сердце скорее трепыхается, чем бьется. Чувствуешь?
Если честно, последним, что я тогда чувствовал, было биение ее сердца.
— Что? — переспросил я.
— Сердце чувствуешь?
Я заставил себя сосредоточиться и стал ждать, когда же оно застучит. Не застучало. Теперь все мои мысли были лишь о сердцебиении. А когда я наконец его уловил… оно было таким: тук-тук… тук… тук-тук-тук… пауза… тук… пауза… пауза… пауза… пауза… тук.
Я так перепугался, что мне захотелось сильнее сдавить ее грудь, точно это помогло бы выправить пульс.
— И что, оно может вот так просто взять и остановиться? — потрясенно прошептал я. — И ты умрешь?
— Возможно. — Она снова улыбнулась своей натянутой улыбкой. — Но, скорее всего, не сегодня.
Сам не знаю почему, но на меня вдруг накатила злость. Я убрал руку.
— Тогда что ты вообще тут забыла?
Рыжик склонила голову набок и тихо спросила:
— Вуди, неужели ты никогда ничего не хотел так страстно, что готов был бы отдать ради мечты все — и даже свою жизнь?
Бывало, Именно об этом я и сам думал всего пару дней назад.
Но это — совсем другое дело.
Она обернулась к вагончику.
— А ты знаешь, что на воле жирафы живут всего двадцать пять лет, не больше? У них сердца быстро изнашиваются — ну еще бы, проталкивать кровь по такой длинной шее! Их счастье, что они об этом не догадываются, хотя глядят далеко и многое видят. Видят целый мир!
В ушах у меня все еще отдавался неровный ритм ее сердца, так что, когда Рыжик снова заговорила, я не сразу это заметил.
— А?
— Я говорю, помнишь отряд рабочих вчера в горах? — Рыжик сменила тему, решив больше не говорить о том, что может умереть в любую минуту — будто это была сущая мелочь, вроде бесед о погоде. — Такая прелесть! Будто бы целое войско вуди — таких же, как ты! Я тогда себя почувствовала Маргарет Бурк-Уайт, даже еще острее, чем обычно! Ты не видел ее снимков Пыльного котла? Ох, шкет, ты вполне мог и сам на них оказаться, с твоим-то лицом! — С этими словами она наклонилась ко мне и приподняла ладонями моя подбородок.
Я подумал, что уж теперь-то она наверняка поцелует меня в губы. Но нет: она обвела внимательным взглядом мое лицо — лицо парня с прерий, — точно делала фотоснимок одними глазами. Я был до того потрясен, точно в меня картечью пальнули. Никто на меня еще так не смотрел, да притом в лунном свете. Тогда я еще не понимал, что же это за взгляд такой. А теперь знаю, что он был преисполнен «любви к человечеству». Но в ту минуту, как любой семнадцатилетний мальчишка в порыве пламенных чувств, я принял все на свой счет, и кровь от горящих щек хлынула вниз, южнее пряжки ремня. Я весь залился краской — до того сильным было мое смущение — и возблагодарил небеса за то, что в такой темноте она ничего не увидит.
— Как же ты тут оказался, Вуди? — тихо спросила она. — Как выжил в Пыльном котле и урагане да еще стал водителем для жирафов? — Я не ответил, и она, улыбнувшись, опустила руки. — Ну и хорошо, что так. Я не знала, кому мне довериться в пути, но в тебе, Вуди Никель, я нисколько не сомневаюсь. — Рыжик снова взглянула на жирафов. — Наверное, не стоит к ним сегодня заглядывать. Но я так скучаю! — Она прижалась лбом к своему окну, вздохнула и закрыла глаза.
С водительского кресла толком не было видно, что творится за ее окном — я сумел разглядеть только тень Второго Сына в свете луны, изрезанном ветвями клена. Но зато Рыжик вся была у меня на виду — спасибо теням, в которых я мог укрыться. Я долго разглядывал ее, а когда открыл рот, чтобы заговорить, вдруг поймал себя на том, что ни разу не назвал ее настоящим именем. Большого труда стоило не произнести «Рыжик» вслух.
— Августа? — прошептал я вместо этого.
До чего непривычно было выговаривать это имя…
Но ответом мне было только медленное, мерное дыхание. Она уснула. В это мгновение мне и самому захотелось ее поцеловать. Притянуть к себе, нырнуть рукой в эти пламенеющие кудри, впиться в губы — по-настоящему, как взрослый мужчина, — будто мой поцелуй, лучший из всех, о которых я грезил еще с ночевок на платформе, мог что-то исправить. Но потом Рыжик свернулась на сиденье, точно мертвый жучок, а ее рыжие кудри упали мне на колено. Я застыл будто изваяние, слушая, как она дышит. Ничего не услышал. Решил поднести палец к ее носу, чтобы почувствовать тепло. Это тоже не вышло, и тогда я запаниковал. Убрал густые пряди, коснулся шеи, нащупывая пульс. И опять ничего. Сердце не билось… а потом застучало. И снова замерло. Каждый раз, когда оно пропускало удар, я и сам переставал дышать, пока не слышал заветного стука. Еще, и еще, и еще раз. Я застыл без движения на целую вечность. И наверное, в какой-то момент усталость взяла верх, и я забылся. Потому что вместо тревожного дыхания Рыжика я услышал матушкин голос:
