Курение мака - Джойс Грэм (чтение книг TXT) 📗
Паренек произнес еще какую-то длинную фразу, которую Кокос либо не понял, либо не стал переводить. Когда мы начали расспрашивать его более подробно, он пояснил, что сам никого не видел, только слышал. Он сказал – она там в гостях. Я спросил Кокоса, что это значит, но тот в ответ только пожал плечами.
Когда для Кокоса и Бхана настало время уходить, я подумал, что на самом деле они не особо стремятся покинуть нас. Было ясно, что они чувствуют себя скверно, и выразилось это таким образом, который нас удивил.
– Ну так линяют они? – громко поинтересовался Мик.
– И довольно бесцеремонно, – сказал Фил. Меня переполняла горечь:
– Они нас бросают.
Подняв рюкзаки, они тихо переговорили друг с другом, стараясь не смотреть в нашу сторону. Затем неторопливо достали свои длинные армейские ножи. Я судорожно сглотнул. Но каждый положил нож плашмя на ладони, сделал шаг вперед и предложил его нам.
– Лианы рубить, – сказал Кокос, и его глаза увлажнились. – Стволы рубить. Возьмите.
Этот подарок озадачил меня. Так я и не понял, зачем они оставляли нам ножи: на случай, когда они нам пригодятся, или как извинение за то, что не могут довести поход до конца. Мы помедлили, прежде чем взять их в руки.
– Когда захотеть обратно, вы сообщить, – сказал Кокос. – Я приходить за вами.
– Ну конечно, – съязвил Мик. – Мы позвоним. Или у тебя есть адрес электронной почты?
По-видимому, что-то из этого саркастического замечания дошло до Кокоса, так как он добавил:
– Сообщение: Кокос, Чиангмай, приходить. Люди передать сообщение от поселок к поселок, и я приходить.
Я думаю, он сам хотел в это поверить.
– Спасибо вам обоим, – ответил я, хотя особой благодарности не чувствовал.
Они простились с нами церемонным поклоном, затем, по западному обыкновению, мы обменялись рукопожатиями, и они ушли. Мальчишка-акха, который наблюдал за нами с широко раскрытым ртом, скорее всего ни слова не понимая, повернулся к нам и произнес: – Ха!
Подарки выглядели устрашающе. Я взял один из клинков, Мик – второй. После того как мы, заткнув ножи за пояса, отправились в путь, я держал руку на рукоятке, в любой момент ожидая бандитского нападения из зарослей. Заслышав легкий шорох сухой листвы на прогалинах, я только крепче сжимал нож. Дремучая зелень джунглей над красным суглинком напоминала мне кадры виденных когда-то фильмов про вьетнамскую войну.
Но ничего не произошло. Мы шли больше пяти часов, и за все это время нам никто не повстречался. Правда, мы зашли еще в одну деревушку акха, в которой наш молодой проводник окликал каждого встречного, несомненно гордясь тем, что ему выпало провожать трех нелепых, потных бледнолицых к маковым полям.
А маки росли там в невиданном изобилии. Все прежние опиумные плантации, какие нам довелось видеть, были просто маленькими делянками. Здесь же склоны холмов были сплошь покрыты цветами. Я заметил, что посадки мака перемежались с бобами. По-видимому, это должно было сбить с толку любого, кто собирался выяснить, что именно растет на поле. Белые, красные и фиолетовые цветы были рассеяны по зелени, как белье, разложенное на просушку. Многие цветы уже начали сбрасывать лепестки. Под ярким солнечным светом они казались восковыми, создавая миражи райского сада.
Мы проходили поле за полем. Интересно, можно ли стать наркоманом в результате такой прогулки? Хотя я и пытался отметить положение солнца для ориентировки, это был напрасный труд. Мы шли по нескончаемым развилкам, пересекающимся под самыми разными углами; пробирались и по звериным тропам, и по усеянной красными опавшими листьями земле, где не оставалось следов. Теперь я уже не смог бы найти дорогу до ближайшей деревни.
– Я уже спрашивал тебя, как нога, – сказал я Филу по дороге, – и хотел бы получить прямой ответ,
– В норме. Спасибо за заботу. А как твоя пиявка?
– В норме так в норме.
Я сдался. «Спасибо за заботу». Откуда эта фальшивая учтивость? Раньше я и не подозревал, что хорошие манеры могут служить маской. Каждый раз, когда я пытался разгадать Фила и его двусмысленные замечания, он выскальзывал как кусочек льда.
О близости деревни нас оповестил шум. Мы были уверены, что в здешней глуши электричества нет и не может быть, и оттого не сразу распознали звуки, которые вполне мог издавать включенный на полную мощность громкоговоритель. Отчасти это напоминало пение, только совсем не похожее на тайские песни, слышанные нами в Чиангмае. Мужской голос выводил повторяющиеся рулады, замирал и вновь набирал вибрирующую силу. Не знаю, должен ли был этот голос нагонять страх, если да, то своей цели он достигал. У меня просто все внутри сжималось.
Через гряду холмов мальчик вывел нас к озеру. Склоны холмов были расчищены под поля и окутаны легкой дымкой. Бамбуковые хижины не стояли в беспорядке, а теснились двумя отдельными рядами, и, когда мы приблизились к ним, я заметил, что конструкция хижин отличалась от той, какую мы видели раньше. Крыши были крыты гигантскими сухими листьями, и все лачуги стояли на низких сваях.
Можно было догадаться, что деревня не принадлежала племени акха, и я почувствовал, как занервничал наш проводник, когда он направился к первому ряду хижин. Не могу вспомнить, как прошел эти последние несколько сот метров. Как бы то ни было, все, что предшествовало нашему появлению в деревне, оказалось напрочь сметено тем, что случилось потом. Потому что здесь, в этом невзрачном глухом углу, я нашел Чарли.
23
Чарли, Чарли, Чарли… Чудесная моя дочурка, окрыленная девочка. Едва появившись на свет, она зажала мое сердце в свой маленький кулачок. Огонек мой, шелковый флажок добра и любви в безразличном мире. Я ее нашел!
События тех мрачных минут, когда мы вступили в деревню, неизгладимо врезались в мою память. Солнце, набрав избыток энергии, дышало на землю нестерпимым жаром, и казалось, что все происходит при ослепительных вспышках электросварки.
Из деревни доносилась странная музыка – то нарастающая, то ослабевающая.
Сперва на нас залаяла собака. Она кинулась к нам, но мальчишка-проводник отогнал ее бамбуковой палкой. Собака заскулила, и на шум из хижины вышел мужчина – посмотреть, в чем дело. Обнаженный выше пояса, он был одет в поношенные мешковатые штаны, подвязанные на икрах. В руках он держал мотыгу и, завидев нас, остановился как вкопанный. Можно было подумать, что этот крестьянин только что стал свидетелем чуда. Во всяком случае, для него мы вполне могли сойти за лесных духов.
Мальчик из племени акха вышел вперед и быстро заговорил на каком-то непонятном языке, явно не тайском, хотя я различил пару знакомых слов, когда юный провожатый указал в нашу сторону. Крестьянин махнул мотыгой на ряд домов и жестом дал нам понять, чтобы мы следовали за ним.
Мы прошли мимо к хижинам. Женщины, сидя на корточках вокруг разложенного на земле холста, перебирали какие-то корешки в зеленых наростах. Не прерывая работы, они проводили нас взглядами.
Мужчина с мотыгой вошел внутрь хижины, стоящей в тени, и, ощутив важность момента, я протиснулся вперед, так чтобы оказаться перед мальчиком, намереваясь пройти в хижину как можно скорее. Единственная свеча, горевшая внутри, едва позволяла увидеть фигуру, сидевшую с закрытыми глазами в позе лотоса на бамбуковой циновке в самом дальнем углу. Внутри стоял тошнотворный запах, от которого меня замутило. Воздух вибрировал колдовской музыкой. Я скинул рюкзак и пристроился на полу рядом с циновкой.
– Шарлотта!… – сказал я. – Шарлотта…
Она была худой, кожа да кости, но при неверном свете я не успел разобрать, насколько скверно она выглядит. Ее глаза широко распахнулись, она узнала меня и тихо-тихо, почти не слышно откликнулась:
– Папа?…
– Да, это я.
– Я чувствовала, что ты идешь. Тогда я сказал, сам не зная с чего:
– Как почтальон к Кольриджу.
– Никакой это был не почтальон.
Затем она зевнула, вытянула ноги, растянулась на циновке и закрыла глаза. Ритм дыхания у нее изменился. Казалось, она уснула.
