Зона - Довлатов Сергей Донатович (читать книги полные .TXT) 📗

– Тестю, – говорит, – преподнесу на именины, старому козлу…

Мы вышли из кабины. Темнеющая между сугробами лежневая дорога вела к поселку.

Он встретил нас гудением движка и скрипом полозьев. Обдал сквозняком пустынных улиц. Собак здесь попадалось больше, чем людей.

Путь наш лежал через Весляну. Мимо полуразвалившихся каменных ворот тарного цеха. Мимо изб, погребенных в снегу. Мимо столовой, из распахнутых дверей которой валил белый пар. Мимо гаража с автомашинами, развернутыми одинаково, как лошади в ночном. Мимо клуба с громкоговорителем над чердачным окошком. И потом вдоль забора с фанерными будками через каждые шестьдесят метров.

Дальше, за холмом, тянулись серые корпуса головного лагпункта. Там возвышалось двухэтажное кирпичное здание штаба, набитого офицерами, стуком пишущих машинок и бесчисленными армейскими реликвиями. Там, за металлической дверью, ждала нас хорошо оборудованная гауптвахта с цементным полом. Да еще – с голыми нарами без плинтусов.

Уже различимы были ворота с пятиконечной звездой…

– Мы тебя на поруки возьмем, – сказал Фидель, – увидишь.

– Ладно. На гауптвахте отсижу. А в трибунале, я подозреваю, очередь лет на двадцать…

Мы шли через ров по обледеневшим бревнам. Я сказал:

– Посмотри документы. Неужели там указано время?

– Нет, – сказал Фидель, – а что?

– Куда, – говорю, – нам спешить? Пойдем к торфушкам.

Подразумевались женщины с торфоразработок. Сезонницы, которые жили в бараке за поселком.

– Да ну их, – говорит Фидель.

– А что, возьмем бутылку, деньги есть.

Тут я заметил, что Фиделю это не по вкусу. Что он поглядывает на меня с тоской.

– Идем, – говорю, – с людьми побудем.

– А с пушкой что делать?

– Автомат под кровать.

Фидель идет, молчит. Я говорю:

– Идем. Покурим, выпьем. Бардаки я и сам не люблю.

Спокойно посидим в тепле, без крика.

А Фидель говорит:

– Слушай. Вон он – штаб, рядом. Пять минут через

болото. Пять минут, и в тепле.

– На гауптвахте, что ли?

– Ну.

– Где пол цементный?

– Что значит – пол?! Имеется топчан. И печка. И температура по уставу должна быть выше шестнадцати градусов…

– Слушай, – говорю, – не по делу ты выступаешь.

Гауптвахта – впереди. И топчан, и шестнадцать градусов,

и военный дознаватель Комлев… А сейчас пойдем к торфушкам.

– Приключений искать? – твердит Фидель с досадой.

– Ах, вот как ты заговорил! Вот что делается с человеком, которому пушку навесили! Давай приказывай, гражданин начальник!..

Тут Фидель как закричит:

– Чего ты возникаешь? Ну чего ты возникаешь? Да пойдем куда угодно! Куда хочешь, туда и пойдем…

Мы направились в кильдим. Поднялись на крыльцо, отряхнули снег и вошли. Пахло рыбой и керосином. В углу темнели бочки. На полках лежали сигареты, мыло, консервы. Золотился куб халвы с оплывшими гранями. Возле рас каленного отражателя дремала кошка. Ниже возился петух.

Неутомимо и бешено клевал он мраморной расцветки пряник.

Тонечка протянула нам две бутылки вина. Фидель опустил их в карманы галифе. Потом мы взяли немного халвы и две банки свиных консервов.

Фидель сказал:

– Купи селедки.

Тонечка говорит:

– Селедка малость того… С запахом.

Фидель спрашивает:

– С плохим, что ли, запахом?

– Да с неважным, – говорит Тонечка…

Мы вышли из кильдима. Поднялись в гору. И вот оказились перед бараком с тусклой лампочкой над дверью.

Подошли к окну, стучим. Тотчас же высунулось плоское лицо. Женщина с распущенными волосами трижды кивнула, указывая на дверь.

В прихожей стояло ведро, накрытое куском фанеры. В углу на стене темнели брезентовые плащи. Под ними лежали черпаки, веревки и крючья…

В бараке – тепло. Чугунная печка наполнена розовым жаром. Из угла в угол косо протянута труба.

Нары завалены пальто и телогрейками. Прогнившие балки оклеены цветными фотографиями из журналов. На тумбочках громоздится немытая посуда.

Мы скинули полушубки. Присели к дощатому столу. Рядом кто-то спал, накрывшись одеялом. У окна сидела женщина в гимнастерке и читала книгу. Она даже не поздоровалась.

– Шестнадцатая республика, – загадочно высказалась о ней первая девица.

Затем позвала кого-то из глубины барака:

– Надька! Женихи соскучивши…

И добавила:

– Будьте как дома, если уж пришли…

Ее малиновые шаровары были заправлены в грубые кирзовые прохаря. На запястье синела пороховая татуировка: «Весь мир – бардак!»

Возникла подруга с бледным и злым лицом. Она была в малиновой лыжной куртке, тесной суконной юбке и домашних шлепанцах.

Мы вынули бутылки и консервы. Девицы принесли эмалированные кружки и хлеб. При этом они беспрерывно смеялись.

На окне чернел транзисторный магнитофон, выделяясь среди прочего хлама.

Девица в красных шароварах назвалась Зиной. Подруга в юбке сказала басом:

– Амосова Надежда.

– Как работаете, – поинтересовался Фидель, – надеюсь, с огоньком?

– Пускай медведь работает, – ответила Надежда.

Зина высказалась еще более решительно:

– Тяжелее хрена в руки не беру…

Фидель уважительно приподнял брови.

Наступила пауза. Потом Зина спросила:

– Мальчики из ВОХРЫ?

– Нет, – сказал Фидель, – мы артисты. Вернее, лауреаты. А вот мой саксофон.

И он помахал автоматом над головой.

– Мальчики, – спросила Зина, – вы немного чокнутые?

– Ага, – говорю, – мы психи. Кукареку!

Фидель разлил вино, звякая стеклом о борта эмалированных кружек.

– Будем здоровы! – сказал он.

– Будем здоровы! – говорю.

– Будете, будете, – сказала Зина, – мы проверяемся. Так что, не бойтесь…

Кто-то ходил у нас за спиной по бараку. Кто-то просил, чтобы выключили магнитофон. Кто-то гремел черпаками в сенях. Кто-то пил воду…

Затем явились леспромхозовские парни. Увидели наши полушубки. Долго бродили под окнами, что-то замышляя…

Но мне было все равно. Потому что я неожиданно вспомнил минувшую зиму. Здесь тогда проходили очередные сборы надзорсостава. Мы были размещены в сорокаместной палатке. Койки стояли в два яруса. Внизу было жарко от печки, а наверху гуляли сквозняки.

Каждое утро мы беспорядочной толпой шли в столовую головного лагпункта. Потом тренировались в спортивном зале или листали методички.

Поужинав около семи часов, мы разбредались, кто на танцы, кто в знакомые дома. Большинство шло в местный клуб…

Грохочет оркестр. Разгоряченные девушки ищут в толпе офицеров. Рядовые в душных мундирах топчутся у стены. Они распространяют запах лосьона и конюшни. Их прохаря сияют, как фальшивые драгоценности.

Но вот смолкает радиола. Солдаты едут в кузове батальонного грузовика. Теперь они с необычайной развязностью говорят про женщин. Я слышу голос в темноте:

– А помнишь рыжую на шпильках? Я бы на ту рыжую лег…

– Ты бы лег и на кучу дерьма, – раздается в ответ.

Завтра – обычный день…

Однажды вечером я шел пешком из клуба. Музыка доносилась все слабее. Фонари не горели. Дорога была твердой от первых морозов.

Помедлив, я неожиданно свернул к дощатому зданию библиотеки. Крутыми деревянными ступенями поднялся на второй этаж. Затем отворил дверь и стал на пороге.

В зале было пусто и тихо. Вдоль стен мерцали шкафы.

Я подошел к деревянному барьеру. Навстречу мне поднялась тридцатилетняя женщина, в очках, с узким лицом и бледными губами.

Женщина взглянула на меня, сняв очки и тотчас коснувшись переносицы. Я поздоровался.

– Что вас интересует? Стихи или проза?

Я попросил рассказы Бунина, которые любил еще школьником. Расписался на квадратном голубоватом бланке. Сел у окна. Включил изогнутую лампу, начал читать.

Женщина несколько раз вставала, уходила из комнаты. Иногда смотрела на меня. Я понял, что внушаю ей страх.

Тайга, лагерный поселок, надзиратель… Женщина в очках…

Как ее сюда занесло?..

Затем она передвигала стулья. Я встал, чтобы помочь. Разглядел ее старомодное платье из очень тонкой, жесткой, всегда холодной материи и широкие зырянские чуни…