Зимний сон - Китаката Кензо (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
«Нагая Акико». Интересно было бы взглянуть на того, кто пожелал ее приобрести.
6
– Вы не станете возражать, если я перепродам ваше полотно?
На вид мужчине было лет пятьдесят. Весьма заурядная внешность, если не считать проницательных глаз. Фамилия его, равно как и положение в обществе мне были неизвестны. Он протянул визитную карточку, которую я едва удостоил вниманием.
– Я покупал не для продажи. Но когда она поселилась в моем доме, меня стали терзать опасения, что она проклянет меня. Я хотел попросить вашего разрешения продать ее, если мне вдруг станет страшно.
– Как вам угодно. Я не вправе за вас решать.
– Правда? Цепа, которую я за нее заплатил, не столь высока, и – видите ли, – продав картину, я получу весьма солидную выгоду.
– Очень надеюсь. Однако я допускаю и обратное.
– Исключено. Любой музей в Америке или Европе предложил бы за нее приличную цену.
– Это не моя забота.
– Понимаю. Человек улыбнулся.
Я взглянул на холст, где была запечатлена Акико.
Обнаженная на полотне была не столь живой, какой казалась в студии. Это уже не та картина, в которую я вылил всю свою душу, всю до капли.
– Картина не может никого проклясть.
– Если так, то я готов прожить с ней остаток дней. Похоже, мы договорились. Место, выбранное для портрета, мне показалось странным.
– Она переменилась с тех пор, как покинула мастерскую. И снова изменится, когда вы перевесите ее на другое место. Это полотно всегда будет таким.
Человек взглянул не на картину, а на меня. Я вздрогнул – столь проникновенным был его взгляд.
– Хорошо, – сказал он, внимательно меня изучая. – Я получил согласие автора.
До меня донесся голос Нацуэ, потом голос владельца галереи.
– Хотите попрощаться?
– Пройденный этап.
Затем я встал, и человек протянул мне на прощание руку. Немного помедлив в нерешительности, я пожал ее – не больше чем касание плоти о плоть.
Из галереи я вернулся в номер, который сняла для меня Нацуэ. Та молча шла рядом.
– Мы ее продали за семьдесят миллионов, – сказала моя спутница, когда мы оказались в номере. – Не знаю, много это или мало. У нашего покупателя вес в обществе и солидная репутация в кругу коллекционеров: он весьма разборчив. И все равно господин Йокояма колебался, продавать ли картину – не слишком ли мы поторопились.
У меня сложилось сходное впечатление. Йокояма – владелец галереи. Когда я вышел из тюрьмы, этот человек снабжал меня всем необходимым, чтобы я продолжал заниматься живописью.
– Господин Йокояма в этот раз не думал о торге. За картину предлагали сто миллионов.
– Раздевайся.
– Что?
– Меня не волнует картина. Я хочу увидеть тебя без одежды.
– Проснулось желание рисовать?
– Возможно. Не скажу наверняка, пока не встану перед холстом.
– Душ разрешишь принять?
Я кивнул. Нацуэ сняла деловой костюм. В ванную можно было пройти только через спальню, а спальню от гостиной отделяла дверь.
Не помню, сколько месяцев я не ходил по токийским улицам. Не было чувства, словно я прыгнул из горной хижины прямо в бурное море городского шума. Теперь для меня что улицы, что горные дороги – все стало едино.
Ярко светило солнце. Со вчерашнего дня я просидел в номере. На следующий день я должен был возвращаться к себе, в хижину. Этот распорядок продумала Нацуэ, но если бы я сказал, что хочу домой немедленно или десять дней спустя, возражать бы она не стала.
В гостиную вошла Нацуэ в махровом халате. Тело ее стало таким знакомым, куда более знакомым, чем Акико.
В тот вечер я вышел прогуляться один. Несколько минут ходьбы, и ты попадал на оживленные улицы Гиндзы. Тут были бары, пестрели витрины магазинов.
Улица была наводнена людьми. Они поражали числом, но больше в них ничего примечательного не было: обычная улица, по которой ходят обычные люди.
Я зашел в какой-то ресторан, сел за столик. Здесь подавали французскую кухню.
Пока я делал заказ, человек во фраке немного нервничал. Вино я выбрал двух видов: красное и белое.
Стол был накрыт, но блюда подавать не спешили. Перед едой я решил выпить хереса, но и его не торопились нести. Потеряв терпение, я окликнул официанта. Официант переговорил с человеком во фраке, два других «фрака» мигом удалились «за кулисы».
– Как вы намерены расплачиваться, любезный? – спросил первый «фрак», встав у моего столика.
– Как-нибудь.
– Боюсь, «как-нибудь» нас не устраивает.
В дверях появилась Нацуэ. Я предположил, что она шла по своим делам и случайно меня увидела.
– Идем отсюда.
– Почему же?
– Эти люди взглянули на твою обувь и сочли, что ты не в состоянии расплатиться по счетам. Вынесли о тебе свое суждение, как тебе это нравится?
– Это не так, мадам.
Лицо человека во фраке стало заливаться краской.
– Пошли. Есть заведения, где с клиентами куда более приветливы. Ноги моей здесь больше не будет.
– Приношу свои извинения, госпожа Косуги. Я немедленно позову управляющего.
– Нет надобности.
– Оставь это. Садись.
– Но как же…
– Мне хочется попробовать здешнюю кухню.
Хотя с человеком во фраке Нацуэ говорила весьма строго, она безропотно подошла к столу и села напротив меня.
– Не зовите управляющего, не нужно извинений. Если вы ставите под вопрос платежеспособность сэнсэя, позвоните в галерею Йокояма и назовите имя Масатаке Накати. Уверена, они примут за честь расплатиться по любым его счетам. Хотя зачем нам галерея Йокояма. Позвоните в любую галерею Гиндзы. Получите тот же ответ.
– Да что вы, у нас и в мыслях не было. Мы ведь не знали, что это ваш знакомый, госпожа Косуги.
– Вы имеете превратное представление о ситуации. Перед вами куда более важный человек, чем я. Это я должна просить позволения сидеть с ним рядом.
– Хватит трепаться. Заказывай, – прервал ее я. Нацуэ принялась молча созерцать меню.
– Мутон восемьдесят первого года? Его. должны откупорить и перелить в графин, – проговорила Нацуэ будто бы про себя. Вино, которое я заказал, было ей знакомо. – А почему ты не выбрал вино урожая 1982 года?
– Его час еще не пробил. Через несколько лет будет в самый раз.
– Вы слышали? Этот человек разбирается в винах, а не просто заказывает что подороже.
– Нам страшно неловко, мадам.
«Фрак» попеременно то заливался краской, то становился белее полотна.
– Нет резона на них срываться, – сказал я, когда «фрак» удалился из зала. – Заляпанные грязью рабочие ботинки. Рванье. Это я нарушил этикет, моя вина.
– Художнику позволительно выходить за рамки. Однако, я смотрю, ты научился адекватно оценивать свое поведение. Это уже прогресс.
– Я встретил себе подобных. Таких, каким был сам. Я имел в виду Оситу с Акико. Эти двое вместе взятые составляли одного меня прошлого.
– Побыл с ними и многое понял. Не городской я житель, и манеры совершенно тут ни при чем. Здесь, пожалуй, даже не столько город, сколько общество. Не мое все это.
Двое моих знакомцев тоже не принадлежали обществу. В городе, чтобы выжить, приходится с ним сродниться, полностью его принять. А если не получается, то ты все время выпадаешь из заведенного порядка вещей.
Вот так и со мной случилось.
Подали вино. Мы чокнулись бокалами.
7
Я ждал, когда включится зеленый сигнал светофора, и наблюдал за толпой. Проезжавшие мимо автомобили притормаживали, и на какой-то миг улица становилась безлюдна. А потом будто плотину прорывало: бурлящий поток снова выплескивался на дорогу.
Мне это показалось столь интересным, что я вновь и вновь переходил улицу. Перекресток был устроен таким образом, что машины останавливались сразу по всем направлениям и люди высыпали на проезжую часть. Затем сигнал светофора менялся, и перекресток снова пустел. В этот момент его окутывала мертвая тишина, а затем всё повторялось заново: мостовую топтали ноги бесчисленного количества живых существ. Вскоре снова все вымирало и воцарялось безмолвие.
