Человеческий фактор - Грин Грэм (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
— В таком случае решение — за вами. Вы будете выступать моим заместителем в этом деле. Но ради всего святого, Эммануэл, не предпринимайте никаких опрометчивых шагов.
— Я веду себя опрометчиво только в моем «ягуаре», Джон. Когда я ловлю рыбу, то проявляю величайшее терпение.
6
Поезд Кэсла прибыл в Беркхэмстед с опозданием на сорок минут. На линии где-то за Трингом шли ремонтные работы, и когда Кэсл наконец вошел в свой кабинет, ему показалось там необычно пусто. Дэвиса не было, но это не могло объяснить ощущения пустоты: Кэсл часто сидел один в комнате — Дэвис то обедал, то выходил в уборную, то отправлялся с Синтией в зоопарк. Лишь полчаса спустя Кэслу попалась на глаза записка от Синтии в его корзинке «Для входящих»: «Артуру нездоровится. Полковник Дэйнтри хочет вас видеть». С секунду Кэсл не мог понять, кто такой, черт подери, Артур: он не привык называть Дэвиса иначе как Дэвис. «Это что же, — подумал он, — Синтия, значит, начинает уступать долгой осаде? Поэтому она назвала Дэвиса по имени?» Он позвонил ей и спросил:
— А что с Дэвисом?
— Не знаю. От него позвонил один из этих ребят, занимающихся окружающей средой. Он сказал, у Дэвиса что-то с желудком.
— Перепой?
— Он бы сам позвонил, если бы дело было в этом. Я не знала без вас, как быть. И позвонила доктору Персивалу.
— Что он сказал?
— То же, что и вы: перепой. Они, кажется, провели вместе вчерашний вечер — перебрали портвейна и виски. Доктор Персивал заглянет к нему в обеденное время. А пока он занят.
— Но вы не думаете, что это что-то серьезное, нет?
— Я не думаю, что это серьезно, но и не думаю, что это перепой. Ведь если б было что-то серьезное, доктор Персивал немедленно поехал бы к нему, верно?
— При том, что шеф в Вашингтоне, сомневаюсь, чтобы у него оставалось много времени на медицину, — сказал Кэсл. — Я сейчас пойду к Дэйнтри. Какая у него комната?
Кэсл открыл дверь, на которой стояло «72». У Дэйнтри был доктор Персивал — Кэслу показалось, что они препирались, когда он вошел.
— А, Кэсл, — сказал Дэйнтри. — Я действительно хотел вас видеть.
— Я исчезаю, — сказал доктор Персивал. — Мы еще поговорим, Персивал. Я с вами не согласен. Извините, но это так. Я не могу согласиться.
— Вспомните, что я говорил насчет ящичков… и Бена Николсона.
— Я не художник, — сказал Дэйнтри, — и я ничего не понимаю в абстрактном искусстве. Так или иначе, я встречусь с вами позже.
После того как дверь за Персивалом закрылась, Дэйнтри еще какое-то время молчал, затем сказал:
— Не люблю людей, слишком скорых на выводы. Я привык верить доказательствам — достоверным доказательствам.
— Вас что-то тревожит?
— Ведь если б речь шла о болезни, он сделал бы анализ крови, рентген… А не ставил бы диагноз на фу-фу.
— Доктор Персивал?
Дэйнтри сказал:
— Просто не знаю, как тут быть. Я ведь не должен говорить с вами об этом.
— О чем?
На столе Дэйнтри стояла фотография прелестной девушки. И взгляд его то и дело обращался к ней. Он сказал:
— Вы не чувствуете себя иногда чертовски одиноко в этом заведении?
Кэсл помедлил.
— Ну, видите ли, — сказал он, — я в прекрасных отношениях с Дэвисом. А это многое меняет.
— С Дэвисом? Да. Я как раз и хотел поговорить с вами о Дэвисе.
Дэйнтри встал и подошел к окну. Будто заключенный в камере. Он угрюмо уставился вверх — неприветливое небо едва ли могло рассеять его сомнения. Он сказал:
— Серый денек. Вот теперь осень действительно пришла к нам.
— «И все вокруг стареет и гибнет» [строки из псалма «Пребудь со мною» Генри Фрэнсиса Лита (1793-1847)], — процитировал Кэсл.
— Откуда это?
— Из псалма, который я пел в школе.
Дэйнтри снова подошел к столу и посмотрел на фотографию.
— Это моя дочь, — сказал он, словно счел необходимым представить девушку.
— Поздравляю. Красивая девушка.
— Выходит замуж в этот уик-энд, но я едва ли поеду на свадьбу.
— Вам не нравится жених?
— О нет, он, должен признать, в порядке. Правда, я не встречался с ним. Ну о чем мне с ним говорить? О детском тальке фирмы «Джеймисон»?
— Детском тальке?
— Фирма «Джеймисон» пытается выжить с рынка фирму «Джонсон» — во всяком случае, так говорит мне дочь. — Он сел в кресло и погрузился в невеселое молчание.
Кэсл сказал:
— Похоже, Дэвис заболел. А я сегодня утром задержался. Неудачный выбрал Дэвис для болезни день. Мне придется одному заниматься почтой из Заира.
— Извините. В таком случае не стану вас задерживать. Я не знал, что Дэвис болен. Ничего серьезного?
— Думаю, что нет. Доктор Персивал обещал посмотреть его в обеденное время.
— Персивал? — переспросил Дэйнтри. — А разве у Дэвиса нет своего врача?
— Ну, если доктор Персивал посмотрит его, старушке Фирме это ведь ничего не будет стоить, верно?
— Да. Только вот… работая на нас… он, должно быть, несколько поотстал… я хочу сказать: в медицине.
— Ну, ему, наверное, не так трудно будет поставить диагноз. — Это прозвучало, как эхо другого разговора.
— Я ведь, собственно, хотел вас видеть, Кэсл, в связи… вы вполне довольны Дэвисом?
— Что значит «доволен»? Мы отлично работаем вместе.
— Иногда приходится задавать весьма глупые вопросы… сверхпримитивные… но я ведь отвечаю за безопасность. И необязательно думать, что под моими вопросами таится что-то важное. Дэвис играет, да?
— Немного. Любит говорить о лошадях. Сомневаюсь, чтобы он много выигрывал или много проигрывал.
— А как насчет выпить?
— Не думаю, чтоб он пил больше меня.
— Значит вы полностью ему доверяете?
— Полностью. Конечно, все мы склонны ошибаться. А что, была какая-нибудь жалоба? Мне б не хотелось, чтобы Дэвиса куда-то перевели, — разве что в Л.-М.
— Забудьте, что я вообще о чем-то вас спрашивал, — сказал Дэйнтри. — Я задаю такого рода вопросы обо всех. Даже о вас. Вы знаете такого художника — Николсона?
— Нет. Он из наших?
— Нет, нет. Просто иной раз я чувствую, что отстаю, — сказал Дэйнтри. — А вы бы не… впрочем, вечером вы наверняка спешите домой, к семье?
— Ну в общем… да.
— Если по какой-то причине вам придется задержаться на ночь в городе… мы могли бы поужинать вместе.
— Это у меня не часто случается, — сказал Кэсл.
— Да, да, очевидно.
— Понимаете, жена у меня нервничает, когда остается одна.
— Конечно. Ясное дело. Просто у меня мелькнула такая мысль. — Он опять посмотрел на фотографию. — Мы с ней время от времени ужинали вместе. Дай-то бог, чтоб она была счастлива. Ведь со стороны ничем не поможешь, верно?
Молчание окутало их, как издавна известный лондонский туман, отделив друг от друга. Ни тот, ни другой уже не видели под ногами тротуара — теперь надо было идти с вытянутой рукой, нащупывая дорогу. Кэсл сказал:
— Мой сын не в том возрасте, когда женятся. Я рад, что мне еще не надо тревожиться на этот счет.
— Вы ведь по субботам приезжаете сюда, да? Но едва ли, наверно, сможете задержаться на час или на два… а то ведь я ни души не знаю на этой свадьбе, кроме собственной дочери… ну, и ее матери, конечно. Она сказала — я имею в виду дочь, — что я могу привести с собой кого-нибудь с работы, если захочу. Для компании.
Кэсл сказал:
— Конечно, я буду рад… если вы действительно считаете…
Он почти никогда не мог не откликнуться на призыв о помощи, каким бы зашифрованным тот ни был.
На сей раз Кэсл решил обойтись без обеда. И терзал его не голод, терзало то, что весь распорядок дня полетел вверх тормашками. Но ему не сиделось на работе. Хотелось убедиться, что Дэвис в порядке.
Когда в час дня, заперев все бумаги в сейф, даже сухую записку от Уотсона, Кэсл выходил из огромного здания без вывески, он столкнулся в дверях с Синтией.
— Иду посмотреть, как там Дэвис, — сообщил он ей. — Не поедете со мной?
