Дублинцы. Улисс (сборник) - Джойс Джеймс (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Все это время комната за сценой была полна возбуждения, как растревоженный улей. В одном из углов сбились в кучку мистер Холохан, мистер Фицпатрик, мисс Бейрн, двое служителей, баритон, бас и мистер О’Мэдден Берк. Как заявил последний, он никогда не видывал подобной скандальной выходки. После этого музыкальная карьера мисс Кэтлин Карни в Дублине закончена. У баритона спросили, что он думает о поведении миссис Карни. Тот предпочел бы не говорить ничего. Он уже получил свой гонорар и хотел быть со всеми в мире. Но он сказал все же, что миссис Карни могла бы вспомнить о других исполнителях. Служители и секретари с жаром обсуждали, как следует быть в антракте.
– Я присоединяюсь к мисс Бейрн, – сказал мистер О’Мэдден Берк. – Ничего не платите ей.
В противоположном углу были миссис Карни с супругом, мистер Белл, мисс Хили и молодая леди, ожидавшая своего выхода с декламацией. Миссис Карни сказала, что комитет обошелся с ней совершенно скандально. Она не жалела ни своего труда, ни расходов, и вот как они отплатили ей.
Они думали, перед ними одна девочка и над ней можно измываться как угодно. Ничего, она им покажет их ошибку. Будь она мужчиной, они бы не смели так с ней обращаться. Но ее им не провести, она сумеет защитить права дочери. Если дочери не будет заплачено до последнего пенса, весь Дублин будет об этом знать. Конечно, она сочувствовала всем маэстро. Но что же она могла поделать? Она обратилась ко второму тенору, и тот ответил, что, по его мнению, с ней нехорошо обошлись. Потом она обратилась к мисс Хили. Мисс Хили хотела бы быть в другой кучке, но ее останавливало то, что они с Кэтлин были большие подруги и ее часто приглашали в дом Карни.
По окончании первого отделения мистер Фицпатрик и мистер Холохан сразу же подошли к миссис Карни и сообщили ей, что оставшиеся четыре гинеи будут выплачены после заседания комитета, в ближайший вторник. Если же ее дочь не будет играть во втором отделении, комитет будет считать контракт нарушенным и не выплатит ничего.
– Не знаю ни про какой комитет, – гневно сказала миссис Карни. – У моей дочери контракт. Она получит четыре фунта и восемь шиллингов из рук в руки, или ноги ее не будет на этой сцене.
– Я очень удивлен вами, миссис Карни, – сказал мистер Холохан. – Никогда не думал, что вы с нами так поступите.
– А как вы со мной поступаете? – парировала она.
К лицу ее прихлынули пятна ярости, и вид ее был такой, словно она вот-вот вцепится в кого-то когтями.
– Я требую своих прав, – сказала она.
– Вы бы могли соблюдать некоторое приличие, – сказал мистер Холохан.
– Ах, вот как?.. А когда я прошу, чтобы моей дочери заплатили, я не могу услышать вежливого ответа!
Она вздернула голову и изобразила высокомерный тон:
– Вы должны обратиться к секретарю. Меня это не касается. Я большая шишка фу-фу-тратата.
– Я считал, что имею дело с леди, – сказал мистер Холохан, резко отходя от нее.
После этого поведение миссис Карни осудили в один голос, и все одобрили действия комитета. Она выжидала в дверях, одержимая яростью, споря с мужем и дочерью, с жаром жестикулируя. Она выжидала в надежде, что секретари снова подойдут к ней, выжидала до самого конца антракта. Но мисс Хили любезно согласилась проаккомпанировать одному-двум номерам. Миссис Карни пришлось посторониться, чтобы баритон и его аккомпаниатор могли бы пройти на сцену. На миг она недвижно застыла как каменное изваяние гнева, а когда со сцены донеслись первые звуки, она резко подхватила плащ дочери и бросила мужу:
– Найди кеб!
Он тут же вышел. Она, передав плащ дочери, пошла следом. У выхода она обернулась и вперила грозный взор в лицо мистера Холохана.
– Я с вами еще разберусь, – пообещала она.
– А я с вами уже разобрался, – ответил он.
Кэтлин безропотно следовала за матерью. Мистер Холохан начал расхаживать по комнате взад-вперед, пытаясь остыть; он чувствовал, как все лицо у него горит.
– Ну и дама! – повторял он. – Да, уж это дама так дама!
– Вы поступили совершенно правильно, Холохан, – молвил мистер О’Мэдден Берк, в знак одобрения опершись на свой большой зонтик.
Милость Божия
Два джентльмена, что были в уборной в тот момент, пытались поднять его на ноги – но бесполезно. Он лежал скрючившись внизу лестницы, по которой скатился. Перевернуть его им удалось. Его шляпа откатилась на несколько шагов, одежда была перепачкана грязью и жижей с пола, на котором он лежал ничком. Глаза были закрыты, и при дыхании он издавал хрюкающий звук. Изо рта сочилась тонкая струйка крови.
Те два джентльмена вместе с одним из служителей перенесли его по лестнице наверх и положили на пол в баре. Тут же его обступили кольцом. Управляющий бара спросил у всех, кто это и с кем он пришел. Никто не знал его, но один из служителей сказал, что этот джентльмен заказывал у него малую рюмку рому.
– Он был один? – спросил управляющий.
– Нет, сэр. С ним были еще двое.
– А где они?
Никто не знал этого. Чей-то голос сказал:
– Воздуха-то дайте ему. Он же в обмороке.
Кольцо зрителей раздалось шире и снова упруго сжалось. На плитках пола возле головы лежащего образовалась темная медаль крови. Встревоженный серою бледностью его лица, управляющий послал за полицией.
Ему расстегнули ворот и развязали галстук. На мгновение он открыл глаза, вздохнул и снова закрыл. Один из тех, кто перетащил его снизу, держал в руках перепачканный цилиндр. Управляющий спрашивал уже несколько раз, не знает ли кто-нибудь, кто этот человек или же где его дружки. Дверь бара отворилась, и вошел гигантский констебль. Толпа, шедшая следом за ним по переулку, сгрудилась у дверей, передние старались заглянуть в стекла.
Управляющий тут же начал рассказывать. Констебль, еще молодой, с грубыми неподвижными чертами лица, выслушивал. При этом он медленно водил головой из стороны в сторону, взглядывая то на управляющего, то на лежащую фигуру и словно опасаясь стать жертвой какого-то подвоха. Потом он стянул перчатку, извлек из-за пояса небольшой блокнот и, послюнив свинцовый кончик карандаша, приготовился писать протокол. С недоверчивыми провинциальными интонациями он спросил:
– Кто этот человек? Его имя, адрес?
Из кольца зрителей, раздвинув их, вышел молодой человек в костюме велосипедиста. Проворным движением он стал на колени рядом с пострадавшим и сказал, чтобы принесли воды. Констебль тоже опустился на колени помочь ему. Молодой человек отер рот пострадавшего от крови и сказал, что нужен бренди. Констебль несколько раз повелительно повторил приказ, и служитель наконец рысцой доставил стакан. Бренди с трудом влили неизвестному в горло.
Через несколько секунд он открыл глаза и посмотрел вокруг. Увидев обступившие лица, он словно понял что-то и попытался встать на ноги.
– Вам уже лучше? – спросил молодой человек в костюме велосипедиста.
– ‘Вунда, пвойдет, – произнес пострадавший, силясь подняться. Ему помогли встать. Управляющий заговорил про больницу, и некоторые стали давать советы. На голову неизвестному водрузили помятый цилиндр. Констебль спросил:
– Где вы проживаете?
Вместо ответа неизвестный начал подкручивать кончики усов. Он не придавал важности происшедшему. Просто ерунда, сказал он, мелкое происшествие. Он говорил очень неразборчиво.
– Где вы проживаете? – повторил констебль.
Неизвестный сказал, пусть ему найдут кеб. Данный пункт начал обсуждаться, и в это время из дальнего угла бара появился высокий светлолицый мужчина с подвижными манерами, в длинном желтом пальто. Увидев сцену перед собой, он воскликнул:
– Эй, Том, дружище! Что это тут стряслось?
– ‘Вунда, пвойдет, – отвечал неизвестный.
Пришедший обозрел его плачевное состояние и обернулся к полицейскому со словами:
– Не беспокойтесь, констебль. Я его доставлю домой.
Полицейский, коснувшись рукой фуражки, отвечал:
– Порядок, мистер Пауэр!
