В осколках тумана - Хайес Саманта (книги txt) 📗
Я больше не сдерживаю слез.
— Ты сказала, что им придется уехать? — Марри протягивает мне салфетку и забирает у меня нож. — Позволь, я сам этим займусь. А то опять порежешься.
Марри не зря интересуется судьбой подростков из Нортмира. Он думает, что я попрошу его остаться, чтобы защищать нас.
Я набираю воду в большую кастрюлю и ставлю на плиту.
— Разве у меня есть выбор, Марри? Я должна вернуться домой ради детей. Кроме того, мне пора на работу. — Я чуть было не добавила: «Ведь теперь я мать-одиночка», но вовремя сообразила, что нарвусь на ядовитое замечание. — Не мог бы ты резать лук помельче? А то Флора не станет есть.
Мы будто переносимся назад, в прежнюю жизнь, рядом из-за игрушки ссорятся дети, в кухне пахнет глаженым бельем и соусом для спагетти, а мы болтаем о всяких мелочах.
— Как в старые добрые времена, да? — улыбается Марри, а я отворачиваюсь, чтобы скрыть слезы, которые опять тут как тут.
Со звоном бросаю ножи и вилки на старый кухонный стол, который с незапамятных времен стоит в Нортмире.
— Послезавтра я возвращаюсь в Или. Устала мотаться туда-сюда. Устала всем угождать. Мне нужно навещать маму в «Лонс», а оттуда гораздо ближе. Кроме того, Флора ходит в балетную студию, Алекс в бассейн…
— Спокойно, спокойно! — Марри откладывает нож. — Мы живем раздельно, но я по-прежнему несу часть ответственности за детей. Ты же знаешь, что я готов тебе помогать.
«Почему ты не убедил меня в этом полгода назад?» — хочется заорать мне, но в кухню входит Алекс, и я сдерживаюсь.
— Проголодался? — обращаюсь я к сыну и поворачиваюсь к Марри: — Вытащи оттуда Дэвида. Это все, о чем я прошу, Марри.
Мы смотрим друг на друга. Марри упорствует в своей вере, что у нас есть шанс.
— Хотя бы ради мамы, чтобы он продолжил ее лечить. Кроме того, если ты забыл, в прошлом у нас не очень хорошо получилось изображать счастливую семью.
Я тут же жалею о своей грубости. Затыкаюсь и раскладываю салфетки, пытаясь успокоиться. Даже Марри не заслуживает такого отношения.
— Так ты хочешь, чтобы я остался его адвокатом? — Во взгляде его недоверие.
Чтобы избавиться от чувства вины за свою грубость, ожесточенно вспоминаю о ящиках с пивом, о бесчисленных бутылках из-под виски, о нескончаемых одиноких вечерах. Затем думаю о последней встрече с Дэвидом. Похоже, он не собирается ничего менять и, как ни странно, вполне доволен, как Марри ведет его дело.
— Нет, Марри. Я вовсе не хочу, чтобы ты оставался адвокатом Дэвида. Глупая идея. — Я набираю в стакан воды. Никаких других напитков в доме нет.
Марри косится на стакан, прекрасно понимая, на что я намекаю. Затем бросает взгляд на часы, и тут уж я понимаю его намек — в ближайший магазин он еще успеет.
— Я считаю, чем быстрее Дэвид найдет…
— Хорошего юриста?
— Нет, Марри. Другого юриста.
Он снова смотрит на часы.
— Закрыто, — говорю я.
— Что?
— Магазин уже закрыт. Ближайшая выпивка в получасе езды отсюда, если, конечно, ты не собираешься переплачивать в пабе или вламываться к соседям. (Марри молчит, и это кажется мне хорошим знаком.) Послушай, Дэвиду нужна помощь. Любой разумный судья с ходу разберется, что обвинение абсурдно. Дэвида ждут его пациенты.
Мы с мамой.
— Я подам апелляцию, — резко бросает Марри.
Так он не собирается воспользоваться возможностью и передать дело другому адвокату? Ведь вряд ли он получает от него удовольствие. Хочет угодить мне? Но на кону стоит нечто гораздо большее, чем моя благосклонность. В чем же причина? Господи, как все запуталось. Я закрываю глаза и молчу. Он тоже молчит. Не знаю, как долго мы так стоим. В чувство меня приводит шипение — это закипевшая вода выплеснулась на плиту из кастрюли с картошкой. Я открываю глаза, делаю глубокий вдох и понимаю, что все это время мы держались за руки.
Марри
Держать жену за руку — что в этом такого? Не повод для учащенного сердцебиения и потных ладоней. Господи, да мы держались за руки еще детьми. Уже через минуту вся романтика испарилась: подала голос чертова картошка на плите.
— Черт, ну и бардак! — Она вываливает содержимое кастрюли в дуршлаг.
Я торчу все на том же месте, зачарованно гляжу, как она толчет пюре.
— Ну же, вытри плиту, — косится на меня Джулия.
Вооружаюсь тряпкой и подхожу к плите. Лучше не раздражать ее сейчас, ей и так нелегко. Но в следующую секунду я вспоминаю, что теперь она любит не меня, а другого мужчину, — и вероятно, насильника, — и мое сочувствие как ветром сдувает.
— Готово, — без выражения говорю я.
Мы уже успокоились. За столом все молчат.
Грэдин набрасывается на еду, словно неделю не ел. Мальчишка интригует меня. Не сомневаюсь, под его диковатостью скрывается нормальный парень. Правда, сомнительно, что он когда-нибудь повернется к миру этой стороной своей натуры. И тут же напоминаю себе, что и настоящего Марри давно уже никто не видел.
Ужин проходит в звенящей тишине. Говорит только Флора. Машет руками, словно не замечая общей напряженности. Никто не обращает внимания на ее рассказ о сегодняшней поездке в больницу.
Бабушка сказала, ей очень жаль.
Что сказала бабушка? — недоверчиво показываю я. Пальцы завязываются в узлы.
— Очень смешно, Марри. — Джулия откладывает вилку и качает головой. — Бабушка ничего не может сказать. В том-то и проблема, черт побери, если ты не заметил.
С точки зрения Джулии, я все делаю неправильно. Если бы мне удалось добиться освобождения под залог, то наверняка это случилось бы слишком поздно или с большими оговорками. Надо было умолить Шейлу, чтобы она сама взялась за это дело.
Но возможно, мне удастся обернуть его себе на пользу. После рождения Алекса Джулия буквально зациклилась на стабильности. Мечтала, чтобы я сделал успешную карьеру. Однажды даже предложила завести еще одного ребенка. Мне идея понравилась.
— Ты никогда не изменишься, правда? — спросила она в тот вечер, когда я едва не упал с барного табурета. Помню, что с нею был Алекс. Он тоже это видел. — Еще одного ребенка? От тебя? Я жалею о том, что и этого родила. Зря я его так подставила.
С тем и ушла. Все правильно. Я ее не виню.
— Утром подготовлю апелляцию, — спокойно говорю я.
Именно это она хочет услышать. Я выйду из здания суда под ручку с доктором Добряком и, моргая от фотовспышек, поведаю миру, что без моей помощи ему бы не удалось снять с себя обвинения в чудовищном преступлении… И тогда Джулия меня зауважает. А может, снова полюбит. А если повезет, вернется ко мне. Как же хочется выпить.
— Ради тебя я вытащу Дэвида из тюрьмы, Джулия.
Я встаю и, не глядя, собираю грязные тарелки.
И только потом вспоминаю, что Флора сказала о Мэри.
Я всегда побаивался Мэри Маршалл. Даже больше, чем миссис Рейт, свою учительницу В детстве я был убежден, что у матери Джулии есть какой-то страшный секрет, мрачная тайна. Все из-за того, что ее глаза словно были обращены куда-то далеко, в иное время, иное место. И когда она взглядывала на меня, я пугался, что она вдруг возьмет и поделится со мной своей жуткой тайной.
У Мэри Маршалл стройные и сильные ноги, упрямый подбородок. Когда я заходил к ним, прозрачные глаза Мэри, напоминавшие драгоценные камни, наполнялись подозрительностью.
— Тебе что, некуда пойти, Марри? — спрашивала она. Этот вопрос повторялся столько раз, что в конце концов я понял, что мне и в самом деле некуда пойти.
Родителей вполне устраивало, что ферма Нортмир стала для меня вторым домом. И зимой и летом Джулия зазывала к себе целые толпы детей, они носились по двору, карабкались на сеновал или, подвернув джинсы, шлепали по ручью на восточном выгоне. Мэри не возражала против нашествия приятелей дочери, но меня она всегда выделяла. Сейчас-то я понимаю, что причина, скорее всего, крылась в том, что я был намного старше и странно смотрелся среди мелюзги.
