Ларёк - Новик Майя (читаем книги онлайн txt) 📗
Бабкины руки на мгновение замерли.
— Еще бы не доставать, — сказала она, — вон глаза-то какие… — потом вдруг наклонилась ко мне, и, обдавая затхлой влажностью дыхания, зашептала, — А ты, кисонька не теряйся, чего там. Старый конь борозды не испортит. Оно, может, и к лучшему.
Я отстранилась. Мне вдруг стало смешно. Неужели, Лиана, ты в самом деле решила, что эта старая полуграмотная женщина тебе поможет? Еще раз спрашиваю, где твои мозги? А?
Я встала, расплатилась и ушла. Я не стала пить водичку из подозрительных пластиковых бутылок, которые мне всучил колченогий бабушкин сын, я вылила ее дома в раковину и решила навсегда забыть о существовании таких вот бабушек. Из ларька я уволилась. И вовремя. Буквально через месяц в нем порезали молодую женщину. Кажется, это сделал какой-то ее знакомый, заглянувший к ней посидеть, поговорить. Он нанес ей двадцать ножевых ранений, забрал три бутылки водки, блок сигарет и ушел. Она нажала на тревожную кнопку, охрана приехала только спустя десять минут. Посмотрели, вызвали «скорую». Она лежала на полу, и ей было очень холодно. Они ходили по ларьку, буквально переступая через нее, и ни движения не сделали, чтобы ей помочь. Им за это не платили. Спустя два месяца после преступления подонок все еще не был пойман, хотя в милиции знали и его имя, и где он живет.
Глава двадцатая
— Лиана, я тебя очень прошу больше в ларьках не работать, — сказала мама. — Мне не нравится эта работа.
— Угу, — я кивнула, потому что полностью была с ней согласна.
Совсем по-другому отреагировал на мое новое увольнение отец.
— Ну, и чем ты теперь будешь заниматься? Деньги-то где возьмешь? На что жить будешь?
Как-то, сидя на кухне, я завела разговор о том, что он постоянно раньше пугал меня будущим, запугивал самостоятельностью, приговаривая при этом:
— Хлебнешь еще самостоятельности-то этой, узнаешь по чем фунт лиха, обратно прибежишь к маме с папой, да поздно будет!
Я спросила, что он всегда подразумевал под этими словами? Отец удивленно посмотрел на меня.
— Как что? А разве ты досыта не нахлебалась? Дальше-то уж и идти некуда, мужа нет, работы — тоже. Вот тебе и вся твоя самостоятельность!
Настало время удивиться мне. Если все, что со мной произошло — это именно то, чем меня стращали всю жизнь, то чего, собственно говоря, бояться? Хуже не будет! Верно? Верно!
И я стала писать вторую часть моего «многострадального» романа.
— Лиана, так жить нельзя! — буквально через месяц стала уговаривать меня мама.
— Почему?
— Нельзя не спать по ночам — это вредно для здоровья, нельзя по восемнадцать часов сидеть за пишущей машинкой — это портит зрение, а его у тебя и так нет. Нельзя ни с кем не общаться, никуда не ходить и никуда не стремиться. Тебе нужно бросить курить и устроится на работу.
— Ну почему же я никуда не стремлюсь, я стремлюсь… — я кивнула на кипу бумаги, рассыпанную по софе и по полу. — А что касается работы, то куда мне идти? Подскажи…
Мама с отчаянием посмотрела на меня и ушла. Я никогда не могла разговаривать с ней нормальным тоном, потому что всегда получалась, что она права, а я — нет. То есть я где-то внутри себя ощущала уверенность, что я права, но доказывать эту правоту ей было то же самое, что медленно погружаться в трясину. Разговор становился бессмысленным, мы переходили на повышенные тона и через какое-то время разбегались по комнатам. Вскоре она перестала заговаривать о работе — наверное, поняла, что мне и в самом деле могут предложить только работу в ларьке. Ларька она боялась, хотя не знала и сотой части моих приключений.
Когда я думала, что все, что могло произойти, со мной уже произошло, я ошибалась. Однажды я заболела. Ночью я проснулась от дикой боли в животе. Голова кружилась. Я едва успела добраться до туалета, как меня вывернуло наизнанку. Я вернулась на софу и стала ждать, когда боль утихнет, но она не утихала. Через какое-то время я поняла, что мне конец. Я позвала маму, но та только вздохнула, глядя на меня.
— Ну что, надо ждать утра…
Отец оказался оперативнее — он сбегал в переговорный пункт на углу и вызвал «скорую». Врач первым делом спросила, есть ли у меня полис. Полиса не было. Она сосредоточенно помяла мне живот, и решила увезти меня в больницу, хотя никак не могла понять, что со мной. Следующие полтора часа меня возили из больницы в больницу на «Уазике». Я лежала прямо на носилках, покрытых клеенкой с кровавыми разводами, и мне было очень холодно. От боли я даже не могла соображать, куда мы едем. По-моему, все это продолжалось бесконечно. Наконец, доктор решила-таки, что у меня что-то с почками, и меня повезли через весь город в больницу «скорой помощи». Полчаса мне пришлось ждать врача в холодном коридоре с бетонным полом. Сидеть я не могла, я то вставала, то садилась, вертелась на месте, сползала с кушетки вниз. Наконец устроилась — казалось, что когда сидишь на корточках, боль немного тише. На стенах коридора были развешаны плакаты о том, что без полисов в больницу не принимают. Мать нашаривала в кармане последние двести тысяч, которые они насобирали с отцом на всякий случай и беспокойно посматривала на меня. Меня положили в больницу и без полиса — анализ крови был хуже некуда. Как оказалось, у меня камни в почках. Меня продержали почти двадцать дней и выписали. Все это время меня никак не лечили, лишь ставили «баралгин», когда становилось невмоготу от боли. Все это время у меня повторялись приступы. Новый приступ наступил сразу после выписки. «Скорая» помощь приехала, и снова отвезла меня в БСМП, однако в больницу меня больше не положили, вкололи обезболивающее и отправили на все четыре стороны. От обезболивающего мне стало плохо, начало рвать, боль раздирала изнутри. Я стояла у больницы, держалась за сосенку, желудок периодически содрогался в спазмах. Я даже не могла уехать домой, ну как сядешь в трамвай, если тебя рвет через каждые пять минут? Я уже пожалела, что согласилась приехать сюда. Умирать лучше дома. Врач в приемном покое посоветовал мне обратиться к участковому! Участковый принимал только с девяти утра, а меня привезли в пять. Кое-как я сообразила, что до Аленки недалеко, можно дойти пешком. Доплелась до ее дома, позвонила. Объяснила, что к чему, и почти без чувств повалилась на диван.
Так отныне и повелось. Раз в неделю, почти по расписанию, у меня начинался приступ. Начинался он обычно часов в шесть вечера, и апогей боли, то есть время, когда я уже не могла лежать, не могла стоять и начинала тихо подвывать, приходился на три часа. Отец вызывал «Скорую». Медсестра «скорой» вкалывала мне «Баралгин» внутривенно, отчего мое лицо становилось похожим на белую бумагу и я бежала до туалета: от «баралгина» у меня открывалась рвота, которая продолжалась до обеда следующего дня. От госпитализации я отказывалась, зная, что меня могут не принять. Потом меня отпускало, и я спокойно спала часов десять. В эти дни я поняла, что умереть под ножом или от пули гораздо легче, чем пережить и вынести болезнь. Что смерть пахнет не порохом и алкоголем, а блевотиной, болью и медикаментами. И что стариков нужно уважать не потому что они такие умные и мудрые (иногда это не так), а потому, что, несмотря на все перипетии жизни, они сумели дожить до своего возраста. Их никто не застрелил, и не сгубила болезнь. На то, чтобы сделать операцию или раздробить камни ультразвуком, у меня не было денег, потому что не было работы. На работу теперь было невозможно устроиться из-за приступов. Я даже представить себе не могла, что будет, если такой вот приступ случится в ларьке, особенно, если нет напарника. Чтобы оплатить визиты к врачу, мне пришлось продать обручальные кольца, единственную ценность, которая у меня была. Иногда приходили мысли о том, чтобы все разом закончить. Удерживало одно: я представляла, сколько людей этому обрадуются. Шишь! Я выживу! Если бы я знала в то время, что от этого умирают, я бы не надеялась на выздоровление с таким оптимизмом, но я этого не знала.
