Платформа - Уэльбек Мишель (версия книг txt) 📗

– (Покупатель-практик: целиком сосредоточен на приобретаемом товаре, придает значение количеству, качеству и новизне.

– До­верчивый покупатель: слепо полагается на продавца, поскольку ничего не смыслит в товаре.

– Покупатель-сообщник: ему важнее всего взаимопонима­ние с продавцом; главное, установить с ним хороший личный контакт.

– Покупатель рвач: это манипулятор, он стремится выйти непосредствен­но на поставщика, во всем ищет выгоду для себя.

– Перспективный покупа­тель: внимательно присматривается и к продавцу, и к товару; уважите­лен, знает, что ему нужно, легко идет на контакт).

Валери была старше этих девушек лет на пять-шесть; не так давно она начинала в таком же тур­агентстве, а теперь достигла высот, о которых большинство из них и мечтать не смели. Они взирали на нее с глуповатым благоговением.

Возвращаясь с работы, я открывал квартиру Валери своим ключом; дожидаясь ее, изучал вечерами «Курс позитивной философии» Огюста Конта. Мне нравился этот нудный и насыщенный текст; одну и ту же страницу я нередко перечитывал три-четыре раза подряд. Недели за три я дошел до конца пятидесятого урока: «Предварительные замечания о социальной статике, или общая теория устройства человеческих об­ществ». Нужна же мне была какая-нибудь теория, которая помогла бы мне понять мое собственное положение в обществе.

– Ты слишком много работаешь, Валери, – сказал я как-то майским вече­ром, когда она сидела в гостиной на диване, ссутулившись от усталос­ти. – Надо хотя бы извлекать из этого пользу. Ты должна откладывать деньги, иначе они утекут у нас сквозь пальцы.

Она со мной согласилась. На другое утро она отпросилась на два ча­са, и мы вместе отправились открывать счет в банк «Креди агриколь» у Орлеанской заставы. Она написала доверенность на мое имя, а два дня спустя я приехал уже один беседовать с консультантом. Я решил откла­дывать ежемесячно из ее зарплаты двадцать тысяч франков: половину на страховку, половину на покупку квартиры. Жил я теперь практичес­ки все время у нее, держать мою квартиру не имело никакого смысла.

Она сама об этом заговорила в начале июня. Мы тогда почти целый день занимались любовью, в перерывах лежали в постели обнявшись; потом она брала мой член в руку или в рот, потом я снова углублялся в нее; мы оба еще ни разу не кончили, и я легко возбуждался от любого ее прикосновения, а ее влагалище оставалось постоянно влажным. Ей бы­ло хорошо, я это видел; ее глаза излучали покой. Часов в девять она предложила пойти поужинать в итальянский ресторан возле парка Монсури. Еще не совсем стемнело, стоял теплый вечер. После ужина мне на­до было забежать домой, чтобы утром явиться на работу, как подобает, в костюме и галстуке. Официант подал нам два фирменных коктейля.

– Послушай, Мишель, – сказала она, когда он отошел, – может, тебе переехать ко мне? Какой смысл нам и дальше играть в независимость? Или давай снимем вместе новую квартиру, если тебе так больше нравится.

Пожалуй, да: так мне нравилось больше; так я сильнее ощущал, что начинаю все с нуля. У меня не было опыта совместной жизни, у нее, впрочем, тоже. Человек привыкает к одиночеству и к независимости; не факт, что это хорошая привычка. Если я хотел испытать, что такое супружество, то случай представился явно подходящий. Я, разумеется, знал недостатки данной формы существования; знал, что в супружеской паре желание притупляется быстрей. С другой стороны, оно все равно рано или поздно притупляется, таков закон жизни; а тут возможно возникновение союза иного рода – многие, по крайней мере, на это рассчитывают. В тот вечер, однако, желание, которое я испытывал к Валери, притупляться не собиралось. Перед тем как расстаться, я поцеловал ее в губы; она широко открыла рот и полностью отдалась поцелую. Я скользнул руками ей в трусы, обхватил ягодицы. Она отстранилась от меня, оглянулась по сторонам: улица была пустынна. Тогда она опустилась коленями на тротуар, расстегнула мне ширинку и сжала мой член губами. Я прислонился спиной к ограде парка, чувствуя, что вот-вот кончу. Она выпустила пенис изо рта и стала ласкать его двумя пальцами, другой рукой поглаживая мои яйца. Я выплеснулся ей в лицо, она зажмурилась. Мне показалась, что она сейчас разрыдается; этого не случилось, и она слизала сперму, стекавшую у нее по щекам.

На другой же день я занялся объявлениями; жилье хотелось подыс­кать в южной части города, поближе к ее работе. За неделю я нашел то, что нужно: большую четырехкомнатную квартиру на тридцатом этаже Опаловой башни у заставы Шуази. Никогда прежде я не жил в квартире с таким видом на Париж; правда, никогда прежде к этому и не стремил­ся. Когда настало время переезжать, я обнаружил, что не дорожу ни еди­ной вещью в своей квартире. И нет чтобы обрадоваться, ощутить эдакое опьянение независимостью, нет, я даже слегка испугался. Получалось, я за сорок лет не сумел привязаться ни к одному предмету. И было-то у ме­ня всего-навсего два костюма, которые я носил поочередно. Ну еще кни­ги, само собой; но я мог запросто купить их снова, среди них не нашлось ни одной ценной или редкой. Я встречал на своем пути множество жен­щин; ни от одной у меня не сохранилось ни фотографии, ни письма. Не осталось у меня и своих собственных фотографий и никаких воспоми­наний о том, как я выглядел в пятнадцать, двадцать или тридцать лет. Никаких особенных документов: все данные о моей личности легко уме­щались в картонную папку стандартного формата. Неправильно думать, будто каждый человек уникален и неповторим; я, например, не видел в себе никаких следов этой самой уникальности. Люди в большинстве слу­чаев напрасно придают такое значение индивидуальным судьбам и ха­рактерам. Утверждение, что человеческая личность уникальна, не что иное как возвышенный вздор. О своей жизни помнишь немногим более, чем о некогда прочитанном романе, пишет где-то Шопенгауэр. Так оно и есть: немногим более.

5

Во второй половине июня дел у Валери опять прибавилось; работа с да­лекими странами осложняется разницей во времени: теоретически можно оказаться занятым двадцать четыре часа в сутки. Дни становились все жарче, лето выдалось великолепное; только пользоваться им не получалось. После трудового дня я наведывался в ресторанчик «Братья Танг», пробовал научиться азиатской кухне. Это оказалось сложнее, чем я думал; ингредиенты сочетались там в совершенно иных пропорциях, особым способом резались овощи, в общем, я столкнулся с другим миро­воззрением. В итоге решил обойтись кухней итальянской как более до­ступной для меня. Никогда бы не подумал, что буду находить удовольст­вие в стряпне. Вот до чего доводит любовь.

В пятидесятом уроке социологии Огюст Конт опровергает «нелепое метафизическое заблуждение», в силу которого семья представляется подобием общества.

«Домашний союз, – пишет он, – основанный на привязанности и благодарности, предназначен для того, чтобы самим своим существованием непосредственно удовлетворять заложенной в человеке потребности в сочувствии, и не связан с идеей активного и долговременного сотрудничества для достижения какой-либо иной це­ли. Когда же координация деятельности становится единственным обоснованием связи, союз вырождается в простую ассоциацию и в боль­шинстве случаев в скором времени распадается».

У себя в министерстве я по-прежнему работал по минимуму; мне все же пришлось организовать две-три значительные выставки, справился я с ними без труда. Кабинет­ная работа нехитрая, достаточно быть пунктуальным, быстро прини­мать решения и их придерживаться. Я давно понял: не так важно при­нять наилучшее решение; главное, как правило, принять хоть какое-нибудь решение, но быстро, по крайней мере на государственной службе. Я отвергал одни проекты, оставлял другие, руководствуясь весь­ма расплывчатыми критериями, но за десять лет ни разу не попросил до­полнительной информации; и в общем-то не испытывал угрызений сове­сти. В глубине души я не питал особого уважения к мастерам современного искусства. Большинство известных мне художников дейст­вовали совершенно так же, как предприниматели: они отыскивали сво­бодные ниши и старались поскорей их захватить. Подобно предприни­мателям они получали образование в одних и тех же учебных заведениях и формировались по одному образцу. Но были все-таки и различия: в ис­кусстве давали более высокие премии за новации, чем в других облас­тях; кроме того, художники нередко объединялись в стаи и этим отлича­лись от предпринимателей – одиноких волков, окруженных врагами: акционерами, чуть что норовящими сбежать, вышестоящими чиновни­ками, готовыми кинуть их в любую минуту. Рассматривая проекты, кото­рые ложились ко мне на стол, я редко чувствовал у их авторов подлин­ную потребность в самовыражении. В конце июня состоялась выставка Бертрана Бредана, которого я с самого начала настойчиво проталкивал, к изумлению Мари Жанны, привыкшей к пассивности и безразличию с моей стороны, тем более что ей самой творчество этого типа внушало глубочайшее омерзение. Художник не относился к числу молодых, ему было сорок три года, и вид он имел весьма потрепанный – напоминал поэта-пьянчугу в фильме «Жандарм из Сен-Тропеза». Прославился он тем, что набивал женские трусики тухлым мясом и выпускал в выставоч­ном зале мух, которых взращивал на собственных экскрементах. Впро­чем, успеха он не добился: во-первых, не располагал нужными связями; во-вторых, зациклился на всякой мерзости, работал в подустаревшем уже ключе «трэш». Я ощущал в нем какую-то подлинность; не исключаю, правда, что подлинным было его ничтожество. Он выглядел несколько неуравновешенным. Его последняя задумка была еще хуже предыдущих. Или лучше – это как посмотреть. Он снял фильм о том, что происходит с трупами людей, которые завещают свое тело науке, то есть, например, студентам для проведения учебных вскрытий. На демонстрации филь­ма, смешавшись с публикой, несколько студентов медицинского факуль­тета неожиданно подсовывали вам отрезанную руку или вырванный глаз, словом, шутили так, как и подобает юным медикам. Я имел неосто­рожность пригласить на вернисаж Валери, да еще после трудного рабо­чего дня. К моему удивлению, народу в зале собралось много, в том чис­ле весьма влиятельные особы: может, у Бертрана Бредана начинается полоса удач? Валери с трудом выдержала полчаса, после чего попросила меня уйти. Тут как назло перед нами возник студент, держащий на ладо­ни отрезанный пенис с тестикулами и волосками на них. Ее чуть не стошнило, она отвернулась и повлекла меня к выходу. Мы завернули в кафе «Бобур».