Осени не будет никогда - Липскеров Дмитрий Михайлович (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
– А потому что он сукой был, твой дед!
– А вы кто?
– Мы – родители твои! – ощерился папаша.
– А чего вы оба чернявые, а я рыжий? – поинтересовался Слизкин.
Здесь Андрюшкин отец вдруг задумался, а мать сделала вид, что вопрос не ей задан, а просто в пространство проговорен.
Отец все думал, шевеля губами, будто что-то подсчитывал… Неожиданно русский Клайд нанес ловкий удар своей подруге ногой в живот, приговаривая: «Утроба грязная! Сука немытая!..»
Мамаша взвыла, скорчилась и к сыну оборотилась.
– Что ж, ты сынок, мать свою позволяешь обижать!
Слизкину не понравилось действие отца, он хотел было применить Абрека матери в помощь, но сначала поинтересовался:
– А кто папа мой? Настоящий?
– Да-да! – поддержал Андрюшку убивец деда. – Где ты рыжего-то нашла, любительница цветного кино?!. Разве этот шисенок похож на меня, на мужика?! Меченный он! Шельма! – Он вновь попытался ногой достать материнское брюхо, но Слизкин был начеку и ослабил поводок, чем не преминул воспользоваться Абрек, вонзивший свои клыки в лодыжку лже-папаши.
– А-а-а! – кричал мужик на весь лес. – Менты поганые! Пыткой мучаете!
– Так тебе и надо! – подзуживала мать.
– Ну, все! – прикрикнул Андрюшка. – Вставайте!
– Ты, сына, руки освободи маме!
– В наручниках пойдете!
– Сдашь нас? – изумилась престарелая Бони. – В ментуру?
– Я ж тебя, Дрюня, воспитывал! – зажалился отец. – Мамка твоя выпивала, а я тебе молочко в магазине покупал!
– Во-во, – вспомнил Андрюшка. – Бабуля говорила, что вы меня грудного магазинным молоком вскармливали. Что у меня оттуда болезни все!
– Жива, падаль старая! – воскликнула мать.
– Надо было ее с дедом тогда!
Лицо милиционера Слизкина помрачнело.
– А ну, пошли!
– Да как же ты можешь!
– Христопродавец!
Здесь кавказец Абрек свой голос подал, клокочущий злобой и поражающий обилием обертонов.
Пойманные родители поднялись с земли русской и поковыляли в сторону цивилизации. Иногда Слизкин позволял Абреку раз-другой куснуть за мягкие места преступников, чему псина была чрезвычайно рада.
– Морозов ты! – причитала мать.
– Павлик! – вторил отец. – Пионер гребаный!
– Шагайте, шагайте! – не оскорблялся Андрюшка.
– Надо было тебя в шайке банной утопить во младенчестве!
– Я пыталась достать его гвоздем, – сообщила мамаша. – Когда он еще в утробе был! Живучий, сучонок! Сейчас бы и воспоминаний не осталось!.. Жаль, гвоздик короткий был!..
Так, обругивая Андрюшку, на чем свет стоит, они были явлены монинскому участковому, на лице которого выразился праздник Первого мая, особенно, когда из-под телогреек были извлечены иконки и крест батюшки.
– Ну, Слизкин! – жал рядовому руку участковый. – Ну, потряс! Ну, удивил!
– Абрека благодарить надо, – скромно ответствовал Андрюшка. – Я что, я при собаке!
– Да, молодец ты преогромный! Собаку-то ты воспитал!
Слизкина наградили денежной премией в размере десяти американских долларов и дали три дня отгулов, которые он провалялся дома, мучимый вопросом: похож ли он на современного Павлика Морозова?
Баба Нина рассказала, что Светофора в больницу увезли, в Москву.
– А что с ним?
– Гормон какой-то у него большой. Вот и растет парень без остановки. Вымахал за два двадцать!
«Чемпионом мог бы стать, – прикинул Слизкин. – В NBA играть, миллионы зарабатывать, а тут какой-то гормон…»
После отгулов, в рядовой день, он встретил Катьку, сильно беременную, и когда она призналась, что понесла от Светофора, Андрюшка еще раз подумал, что все в жизни связано, что каждый – часть каких-нибудь событий, или события – часть твоей жизни…
– Может, мне аборт сделать? – спросила Катя.
– На таком-то сроке? – пожал плечами Андрюшка.
– Или искусственные роды?
– А как же Светофор? Вдруг он умрет?.. Что ж, тогда о нем и памяти не останется?
– А я как же? Одна?
– Рожай! – смело предложил Слизкин. – Поможем! Общественность и все такое!
– Ты извини меня за то…
– За что? – Андрюшка сделал вид, что не помнит.
– Ну тогда, в раздевалке… Я еще сказала… Ну, что у тебя… яиц нет… Ты извини, я просто злая! Есть у тебя яйца…
«Какие же бабы дуры! – думал милиционер Слизкин, сидя на ступеньках поселкового отделения и лузгая семечки. – Дуры!!!»
Два часа назад ему вручили повестку в военкомат, и он точно знал, что не будет косить на здоровье, а исполнит священный долг каждого россиянина, охраняя покой таких дур, как Светофорова Катька.
На медкомиссии Слизкина неожиданно вызвал к себе военный комиссар.
– Знаю, что болен, – признался подполковник. – Знаю, что в армию не силком идешь, а по убеждению. А еще, парень, я ведаю, что ты с животными управляешься, как в цирке. Правда?
– Ну, конечно, не как в цирке, – скромно ответил призывник. – Так, кое-что…
– Поедешь в Москву, там тебе службу определят!
– С Абреком? – обрадовался Андрюшка.
– Кто такой?
– Да кобель мой! Абреком зовут! Выдающихся способностей служебный пес!
– Кобеля дома оставишь, – отказал подполковник.
– Да как же!..
– Приказ!
Слизкину выдали проездные деньги и конверт.
– Два дня на дорогу, явишься по адресу на конверте, туда же конверт и отдай! – отдал последнее распоряжение подполковник.
Были проводы, на которые пришла Катька на сносях и монинский участковый.
Бабка Нина щедро лила мужчинам водку, украдкой смахивала старушечьи слезы, а Катьку наставляла, чтобы, когда родит, тотчас младенца к груди приложила.
– Сейчас разрешают! А из сиськи он молозиво глотнет, в котором вся его будущая силушка.
– А почему «он»? – поинтересовалась Катька, которой трудно было на чем-нибудь сосредоточиться, кроме салата «оливье» с обилием в нем качественной колбасы.
– А вижу я тебя насквозь! – призналась бабка Нина.
– Понятно. Зачем я на ультразвук ходила?
Монинский участковый сказал тост, смысл которого заключался в том, чтобы Андрюшка служил от души и не посрамил чести сельской милиции!.. Перепил и спал прямо за домом в свекольной ботве.
А потом Слизкин ехал сутки в купейном вагоне в столицу нашей Родины Москву, обозревая по пути с верхней полки необъятную Россию, в которой, когда ненастный день – повеситься хочется, а лишь солнышко выйдет из-за православных туч, непонятная радость завладевает душой…
За пять долларов Слизкина провезли через всю столицу, доставив по указанному на конверте адресу к большому зданию.
– Пентагон! – объяснил таксист.
– Ага, – расплатился приезжий.
Он вошел через огромные двери, за которыми находилась пропускная система, через нее даже генералов прогоняли. Глупость, конечно! Офицеры звенели наградами и звездами, лишь на Слизкине магнитная рамка передохнула.
При нем вскрыли конверт, забрали паспорт, а потом его повели к лифтам два прапорщика.
– Да не сбегу я, – удивился Андрюшка.
– Так надо, – ответил один из прапоров.
Другой поинтересовался, почему Слизкин такой рыжий, на что он резонно ответил, что папа рыжим был. Гены.
– Так просто?
– А чего тут мудрствовать!
Его привезли на одиннадцатый этаж и провели по длиннющему коридору к кабинету 1152, возле которого сидели мужики совсем не призывного возраста.
Принимали по очереди, и Андрюшка целый час зевал, пока не назвали его фамилию.
– Слизкин, – вызвал голос тихо, совсем не как в военкомате. – Зайдите, пожалуйста.
Таких больших кабинетов Андрюша еще никогда не видел. Все деревом зашито, огромный стол человек на сорок, картины на стенах с изображением батальных сцен и большой портрет Президента страны на стене.
Ну, подумал Андрюшка, глядя на приоткрытую комнатку под вождем, сейчас и маршал сам явится!
Ошибся. Из комнаты явился в большое пространство маленький толстый человек в штатской одежде, причем, в джинсах и толстовке «Nike», обтягивающей выдающийся живот.
