Торжество метафизики - Лимонов Эдуард Вениаминович (читать книги полностью TXT) 📗
Два наших помощника заготовщика Дьяков и Остров успевают сожрать всю липкую кашу, какую могут. Дело в том, что заготовщиков назначают двоих на день плюс дядя Вася — начальник заготовщиков. А эти Дьяков и Остров — добровольцы-помощники. У них привилегия — пожирать лишнюю кашу, какая остается. Дядя Вася объясняет, что оба, как удавы, слабы на кишку. Дьяков может один бачок каши умять, то есть десять порций, утверждает дядя Вася. Сегодня удавам повезло, потому что вместо бачка на четверых мы уперли бачок на десятерых. Правда, хлеба им не хватило, и они просили у меня разрешения доесть мой. У меня оставался хлеб. Оба удава худые. Мы выходим, заготовщики вместе с отрядом.
Мы шагаем в колонне позади всех, я и Вася тащим бачок с питьевой водой. Бачок нам наполнили повара. Бачок у нас стоит в туалете, там, где мы умываемся, в углу. Бачок режет руки своими железными острыми ручками.
Солнце жжет после дождя, идущие впереди обрызгивают нам штанины, дежурные по территории зэки рассерженно сгребают дождевую воду прямо у нас из-под ног, от асфальта подымается пар, на наших самых прекрасных в мире розах капли дождя. «Шаг!» — орет Али-Паша, похожий на слона. Все это называется наказание. Все это называется триумф метафизики. Да-да, все эти каши, зверомордые офицеры, постноликие зэки, измученные глаза, народные лица, ложки, торчащие из нагрудных карманов, низкосрезанная щетина зэковских голов, синее неземное атмосферное небо, может быть, собравшееся из наших слез, все это — торжество зафизического мира, нефизического мира. Это восторг его и его упоение, ибо физическое преодолено в колонии номер тринадцать. Мы воспарили над Человеком здесь, мы преодолели (ну да, вынужденно, не желая этого), преодолели все человеческое.
«Шаг!» — кричит Али-Паша. И бормочет ругательство. И зэковские ноги с восторгом бьют в подержанный асфальт. Бум-бум-бац! Бум-бум-бац! И зэковские ноги с восторгом бьют. Мы пойдем туда, не знаем куда, уйдем в сияющее небо заволжских степей. Уйдем туда, куда поведут нас Хозяин и офицеры. Мы уйдем в небо к Хозяину всех Хозяев: бум-бум-бац! Бум-бум-бац! Экстаз. Идем туда, не знаем куда, чтобы принести или отнести то, не знаем что. Идем, чтобы идти. Маршируем, чтобы не останавливаться. И бачок качается в наших руках.
XXVII
В другой раз я был дежурным по отряду вместе с Акопяном. Хотя я подозревал его в том, что он настучал на меня еще в первые дни моего пребывания в 13-м отряде и что это он виновен в моем переводе в 16-й отряд, я все же не был уверен в его виновности. Да если бы и был, что, я мог отказаться дежурить с ним? Не мог. В определенном смысле он вполне неплохой парень. Он рассказывает о себе, что был боевиком в конфликте в Нагорном Карабахе. Сидит он, однако, по статье 162-й за разбой. И досиживает свои восемь лет. Неизвестно, был ли он боевиком и был ли именно в Карабахе, но он точно «весьма», как любят говорить русские, «весьма» осведомлен в различных видах и стрелкового, и легкого полевого вооружения. Разбирается в видах гранатометов и минометов. Об оружии он охотно болтает, но, будучи уже ученым, я его разговоры не поддерживаю. Неразумно поддерживать его такие разговоры мне, человеку, осужденному по статье 222-й, как раз за покупку автоматов и взрывчатых веществ.
Выглядит он мятым и выгоревшим, как будто его только что сняли с крыши поезда, идущего с Юга. Кепи на нем выгорело до охровой коричневости, как слабообожженный древний кирпич от солнца, и махрится по краям. Такого же цвета сильно побывавшего в употреблении кирпича его куртка и штаны. Бомж — можно охарактеризовать его. Среднего роста, сутулые плечи, армянские глаза-черносливы и щетина, неумолимо продирающая его щеки уже к середине дня, — вот Акопян. Он стоит справа от меня во второй шеренге крайним правым. Довольно часто он ходит работать на промку, и тогда его нет на послеобеденной проверке. Когда он есть, он не вертится, не сучит ногами, как Вася Оглы, но стоит себе покорно, потея под кепи лбом. Если не подозревать его в стукачестве, то следует согласиться, что он все-таки выдающийся, отличающийся от других зэков тип. В нем присутствуют и усталая надломленность армянского древнего народа, и вздорность, и авантюризм. И он нисколько не похож на известный русским тип хитрого армянина-торговца.
— Ты мне говори завтра, чего делать, — договорился я с ним накануне. — А то я первый раз дежурю по отряду.
— Да чего там делать, — отвечает он рассеянно. — Утром возьмем повязки, наденем их и сядем у входа. Главное — вскочить, когда офицер появится. И козлов замечать, чтоб предупредить пацанов. Чего там больше делать…
— А вызовы по радио надо слушать? В карантине мы слушали.
— Надо, — говорит он с отвращением. — Ну там еще туалет нужно вымыть и умывальники, мусор вынести…
Получилось, что много обязанностей.
Утром мы надели повязки и пошли к зданию оперативных дежурных на развод. Строевым шагом, как в балете, на ходу импровизируя. Там уже стояли по два дежурных от каждого отряда в две шеренги. Акопян встал в первой шеренге, я — во второй. Вышел офицер и протараторил речь, из которой я ничего не услышал, так как стояли мы далеко на правом фланге, а офицер вышел к левому. Затем мы повернулись кругом и пошли своим ходом почему-то без сопровождающих по нашей главной улице, по Via Dolorosa. Поравнявшись со своим отрядом, каждая пара дежурных отделялась от нас и уходила в калитку. И мы вернулись к себе. Пошли взяли две железные урны с водой для окурков с курительной территории и отнесли их в дальний угол локалки, туда, где проходит наша граница с 9-м отрядом. Там стоит наш большой ржавый ящик для мусора. Перевернули мы в ящик наши урны, отнесли их на место (курящие уже там суетились со своими крошечными бычками, у зэков они крошечные, с ноготь) и потом взяли ящик и пошли с ним по Via Dolorosa по направлению к бане. Прошли даже мимо бани. Там Акопян нашел мусорный контейнер нашего отряда, и мы, подняв наш ящик, вывалили его содержимое в контейнер. Так вот что интересно: наш мусор 13-го отряда даже не вонял особенно. Ну, вонял разве что горелыми корешками сигарет. А так никакой вони, стерильные отходы несчастных преступников. Чем они могут вонять? Даже и столовские отходы, эти каши и хлеб, никак не могли бы вонять, я думаю. Чему там вонять: печеные и вареные злаки. Мы шли обратно, побалтывая ящиком, и Акопян что-то наговаривал о том, что выйдет и, может быть, его опять потянет на старое, а я воспитательно и лживо говорил ему, что нельзя за старое браться (а сам думал: ну, конечно, конечно, продолжать то, что делали, нам не стать мирными коровами, армянин, не стать!).
Потом я сел на стуле в первой комнате нашего отряда, в той, в которую попадаешь, взойдя по ступенькам крыльца. Я сел у открытой двери рядом со столиком где хранились наши отрядные журналы записей, а над столом этим висело радио, хриплая, плохо узнаваемая музыка прерывалась командами по лагерю. Команды можно было лишь угадывать привычным ухом, а услышать было совсем нельзя.
Пришел наш отрядник майор. Я встал и сказал ему, что у нас числятся 94 человека списочного состава, из них на промке 16 человек, в клубе 22 человека, один на долгосрочном свидании, двое в ШИЗО, все остальные заняты работами в отряде и в локалке. Майор всего этого не дослушал, он уже был в своем кабинете, а я еще выговаривал все эти сведения. Акопян в это время курил. Он сел вместо меня, а я пошел «покурить», но так как я не курю, то я пошел на солнце погреться. Встал у стенки и начал согреваться. Поскольку там, у репродуктора, очень дуло бешеным сквозняком, а все время ходящие туда-сюда зэки не закрывали двери со стеклянными рамами.
Потом мы с Акопяном стали мыть туалет и умывальную комнату. Надо сказать, что так как все в отряде мылось и вытиралось по нескольку раз в день, то не такая уж была это и работа великая. Повозили тряпками. Меня удивило, что дежурные обязаны были вымыть и раковину обиженных, и их туалет. Оказывается, это не считалось зазорным или заразным, так же как пользоваться с ними одними спортивными снарядами, а вот сесть за их стол или пользоваться их ножом нельзя. Акопян мыл как привычный к труду крестьянин. При этом он говорил совсем не крестьянские речи. Довольно толково перечислил преимущества гранатомета многоразового действия РПГ-7, остановился на «выстрелах» к гранатомету, на бронебойно-камулятивных и других и даже на цене их, назвал цифру 25 долларов за выстрел. Я механически слушал армянина и тер квадраты пола в туалете. И думал, как он там бегал в пыльных карабахских горах, возил на ослах оружие. И я тер эти квадраты. Тер, думая об ослах и Карабахе.
