Ящик водки. Том 4 - Кох Альфред Рейнгольдович (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
Год назад «МК» напечатал телефонные разговоры Коха с бизнесменами и чиновниками. Разговор с бывшим первым замом руководителя администрации Президента России, председателем совета директоров РАО «Газпром» и своим соавтором по невышедшей книге о приватизации Александром Казаковым Кох начинает так: «Сань, я педераст». Если Кох имел в виду не свою сексуальную ориентацию, а состояние души, то с этой самооценкой спорить совершенно невозможно.
Когда в конце 1997 года разгорелся хорошо срежиссированный книжный скандал, то один из соавторов, Александр Казаков, был уволен с должности первого заместителя руководителя администрации президента.
Александр Казаков во всей этой книжной истории был святее папы римского: он даже не получал гонорара. Однако его все равно уволили. Ведь нашим оппонентам нужен был лишь повод, чтобы убрать члена нашей команды. Была поднята истерия. В ней участвовала вся подконтрольная Гусинскому и Березовскому пресса, включая Минкина. Результат — казаковский инфаркт, больница, операция.
Я старался почаще навещать своего товарища в больнице. Однажды, пообещав ему приехать, я не смог этого сделать. Я позвонил ему и сказал: «Сань, я пидарас! Я тебя обманул и т. д.». Нормальный разговор двух мужиков. Однако меня подслушивали. Извратили, оболгали, вывалили эту прослушку в прессу, насмеивались.
И вот Минкин тоже юродствует над этой фразой. Ну да, Минкин же сам разговаривает исключительно в рифму, пушкинской строфой…
Финиш. Мне надоело копаться в минкинской блевотине. Да и кончился этот его опус наконец. Все. Ура.
P.S. Минкин свою статью почему-то назвал «Прощай, умытая Россия». Я не могу понять, зачем он переделал Лермонтова? Что он хотел сказать, заменив «немытая» на «умытая»? Я слышал разные версии. Например, такую: будто бы Минкин намекает, что Кох «умыл» Россию, вот она и «умытая». И прочие версии под стать этой. Короче — ерунда какая-то. А может, в этот раз опять — обычное минкинское невежество?
Тем не менее. Не могу удержаться и процитирую бессмертные строчки моего любимого Лермонтова. Они актуальны, как никогда:
Ох, где та стена, за которой можно спрятаться от всех этих подслушиваний, подглядываний, подозрений…
— В том интервью очень важна была интонация! Насколько я припоминаю, она была такая; «У вас там все обвалилось, все кончено — а мы, немцы, успели срубить вашего бабла и неплохо себя чувствуем в Нью-Йорке». Похоже, так это и прозвучало… Как тебе такой отзыв?
— То есть они хотели от меня еще и любви…
— Почему же народу не хотеть любви от писателя?
— Правду можно говорить только по отношению к тому, кого ты любишь? А всем остальным надо врать?
— Я тебе цитировал кого-то из великих, чтобы попытаться понять, почему тебя невзлюбили.
— Понимаю… А не является ли высшим проявлением любви говорение правды объекту любви? А, дядя?
— Ну не знаю, я не готов дать ответ. Наверно, нет.
— Ну понятно. Тот, кто любит Россию, должен все время врать про нее.
— Или молчать. Бывают же разные ситуации.
— Ты пришел на интервью, идет прямой эфир, ты заранее никаких вопросов не согласовывал. Тебя начинают спрашивать: какие перспективы вы видите в России? Как вы считаете, великий могучий русский народ с выдающейся русской культурой, с величайшей историей, самый лучший народ в мире — вот он как дальше будет развиваться? Все также бурно-поступательно и замечательно? Или как? И что отвечать, исходя из тезиса о любви?
— Давай я тебе отвечу вопросом на вопрос. Допустим, тебя пригласят на дискуссию про негров. Ты что будешь им рассказывать — все, что ты думаешь о неграх?
— Ну, в общем, да.
— Что — да?
— Буду говорить то, что я думаю про негров.
— Не ври.
— Почему — не ври? Почему ты считаешь, что у меня специальная особая жажда правды только по отношению к русским? Нет. Я и про негров буду говорить то, что я думаю.
— А если бы был расистом и считал, что вообще все негры тупые, — было бы корректно в этом признаваться?
— Во-первых, я такого о неграх не думаю.
— Хрен с ними, с неграми. Я это все к тому, что ты недобро беседовал с русским народом в Америке.
— Я не с русским народом беседовал, а с неким грузином, который проживает в Америке, — с американским гражданином. Это раз. Второе — что касается негров. Эти самые негры не очень-то сильно говорят о том, что они самые великие, что у них самая лучшая культура, что они специально особо духовные, у них специальное предназначение в отличие от всех других народов.
— Есть. Негры, которые живут во Франции, говорят, что они — подсознание Европы.
— Ха-ха! Вот если на эту тему зайдет дискуссия с неграми, ты будешь политкорректен или ты скажешь все, что о них думаешь, про их подсознание, про то, что им должно все прощаться? Что их прадеды были рабами и поэтому белые теперь по гроб жизни им должны? Или все-таки скажешь: идите-ка вы на хер, дорогие товарищи! Бери кайло и иди яму копать. А?
— Мне тяжело про негров рассказывать, потому что у меня к ним особое отношение.
— Если бы, допустим, я вел дискуссию с неким представителем русского народа — а я еще раз подчеркну, что не вел такой дискуссии, — который бы в этой дискуссии говорил: да нет, ну что ж, ну русские и русские, в общем-то, народ как народ, тяжелая такая непростая история, довольно много трагедий, скорее такая беспросветная, очень тяжелая жизнь у народа была, они в принципе с неграми вместе свободными-то стали, недавно совсем, долго потом еще не могли понять, чего с этой свободой делать, устроили какую-то поножовщину. Культура — да, есть, конечно, выдающийся элемент, вот, например, музыка — Рахманинов, Стравинский, Шостакович, Прокофьев. Литература.
— Насвисти что-нибудь из Прокофьева.
— Не, ну я не помню. Из «Ромео и Джульетты» можно насвистеть. Из «Александра Невского». «Петя и волк».
— «Петя» не считается.
— Не, ну не считается, так не считается. Я ж не претендую. Хотя считается, что это мирового уровня вещи до сих пор. Шостакович (Кох пытается напеть Ленинградскую симфонию). Ну Рахманинова, веришь, что я могу насвистеть? (Свистит.)
— А! Ну да! Ты же ходил у нас в музыкальную школу!
— Но вернемся к представителю русского народа. Так вот, наверное, я бы с ним посидел так, погоревал, бутылочку бы выпил. Мы бы посокрушались, пообсуждали бы наверно, что все не так беспросветно, шансы есть. Но если я перед этим в течение многих лет подряд слышу исключительно заливистые разговоры, особенно от Минкина, какой зае…ательский народ! Ну просто лучший в мире! Нету, блин, ни одного пятнышка, все прекрасно! Величайшая культура, огромное трудолюбие! Мудрость вековечная — ну просто тушите свет! И только плохие паразиты, правители подлые мешают еще ярче блистать светлому образу народа… Блядь, ну как с этим не пополемизировать? Ну сами себя сажали, ну сами себя расстреливали. Ну вот понимаешь? Вот если ты в дискуссию входишь, то ведь все зависит от контекста дискуссии, согласен?
— Я однажды вел престранную дискуссию с неграми… Это было очень смешно. Как-то в Нью-Йорке на Таймс-сквер я увидел кучу негров, которые собрали вокруг себя толпу и что-то орали в мегафоны. Я подошел послушать. Смысл выступления был такой. Настоящие евреи — это негры, а вот те, которые сейчас считаются евреями, они просто примазались. И как самозванцы должны отдать настоящим евреям, то есть неграм, все бабки и освободить всю занятую недвижимость. По негритянской версии, сам Христос был негр, и все апостолы тоже негры или на худой конец мулаты. В доказательство чего они мне предъявили, ты будешь смеяться, альбом ленинградского издательства «Аврора» с репродукциями древних икон, на которых все персонажи — темно-коричневые. И еще они мне говорят: «А ты думаешь, что ты, блядь, белый?» Я говорю — ну, в принципе да. Тогда они берут лист белой бумаги, прислоняют мне к руке и говорят: «Старик, вот это — белый цвет, а у тебя рука-то, в общем, далеко не белая. Ты фактически тоже цветной». Эта концепция, которую я услышал от негров, — она меня восхитила. Такое гнать! Молодцы просто…
