Мастерская дьявола - Топол Яхим (книги серии онлайн .TXT) 📗

А то тут совсем негде укрыться, кроме как в лесу.

Я вышел на равнину, сердце во мне затрепыхалось, как маленький зверек, я весь покрылся испариной — до того мне и невдомек было, что поле может быть таким огромным.

Но потом я привык. Я смотрел вниз, прямо перед собой, не отрывая глаз от земли, и шел. Черный островок в сумраке был моей надеждой.

В душе я уже не раз говорил Алексу спасибо за шмотки. Иду теперь в них по этой равнине, как в защитном коконе. Флешка во мне закуклилась.

Алекс, и зачем было грозиться, что ты меня выпотрошишь? «Если кто-то скажет, что хочет убить тебя, — верь!» — так учил нас Лебо. Куда я иду? Тех, кого я знал, уже нет. И я сам не понимаю, куда иду. Не знаю, встречу ли там кого живого. К кому бы я питал какие-то чувства. Я вглядываюсь в студеную землю под ногами, и каждый шаг дается мне с таким трудом, что я даже не могу думать о Марушке.

Первый крест я увидел уже сквозь снежную пелену. Пошел снег. Ветер чуть не валит меня с ног. Но я радуюсь, хотя и остерегаюсь еще больше. Людей. Ничего, как-нибудь я отсюда выкарабкаюсь. Студеная земля меня наверняка выпустит. Не поглотит, не всосет.

Следующие кресты стоят цепью. Я прохожу между ними, поднимаю глаза: все в порядке, голова не кружится.

Черное пятно — это невысокий холм, поросший деревьями и кустарником. Чтобы подойти к его подножию, мне приходится протискиваться между крестами. Маленькие, большие, есть даже массивный двухметровый крест с перекладинами из бревен, а рядом — крошечный крестик из еловых веток. На нем полощется выцветшая розовая лента. Возле крестов — плюшевые игрушки: медведь, обезьянка, еще какие-то звери. Все заляпанные, потрепанные ветром и дождями. Основания крестов у земли укреплены камнями. Маленьких крестов с игрушками — больше.

Кажется, в этот момент я застонал. Громко, что было неосторожно с моей стороны. Я понял, что это очередное кладбище. Но мне нужно идти дальше. Обратно на равнину ни за что не вернусь.

Я отгибаю ветки деревьев — среди них тоже кресты. И камни, некоторые с надписями. Кириллицей и знакомыми мне буквами. Имена. Еврейский камень с вырезанной на нем звездой, подобные я и у нас видел.

Медленным шагом проходя между крестами, я поднимаюсь вверх. Имена вырезаны и на деревьях. Некоторые шрамы на них уже заросли, другие все еще белеют на коре. Но нигде не видно ни человечьих, ни собачьих следов, ни даже тропинки, вытоптанной козьими копытцами, — ничего такого.

Ветер. Даже если бы я решил вернуться с усеянного крестами холма обратно в поле, меня сдуло бы ветром, который гонит сюда с равнины мелкие колючие градинки. Я пробираюсь между большими и маленькими крестами, что растут тут гуще деревьев, на самую вершину.

И вижу: там стоит человек! Соскальзывая в снег, я прячусь от него за камнем.

Бородач, ватник до колен, сапоги. Точь-в-точь как партизаны из отряда Артура. Но автомата у него в руках нет. За спиной — тоже. При нем только мешок, откуда он достает что-то блестящее и бросает в снег между крестами. Посвистывая, он идет вперед. Ко мне.

Вдоль какого-то невысокого могильного холмика я отползаю подальше и укрываюсь за деревом.

Он насвистывает песенку, идиот! Ничего, с ним я легко справлюсь.

Я спускаюсь с гребня холма и слышу ржание лошади в овраге. Но вижу не лошадь, а массивную фигуру женщины в желтом комбинезоне. Приложив козырьком руку к глазам, она всматривается в морось. Ее взгляд устремлен в мою сторону. Было непростительной ошибкой, что как раз в этот момент я уцепился за тонкие корни деревьев. Они не выдержали, и я скатился вниз. Прямо к ее ногам. Так мы во второй раз встретились с Улой.

Да, мы узнали друг друга, вспомнив тот вечер в «Фальварке». Она не забыла кишащий крысами двор, куда мы все побежали. Тогда как раз объявили чрезвычайное положение. А сейчас какая обстановка? Она говорит, что президент, по всей видимости, подавил оппозицию. Но в Минске, а может, и еще кое-где продолжаются столкновения. Поэтому они избегали шоссейных дорог. При этом у нее уже несколько дней не берет мобильный. Все это она мне выкладывает постепенно.

Ее очень забавляет, что теперь в свою очередь она помогает мне встать на ноги.

Ну да, оба мы тут иностранцы.

Мало того, мы еще и коллеги.

— Мы на Черном холме. Говорят, так называется это место. Холм насыпали, чтобы закрыть кладбище, — растолковывает мне Ула. — В сущности, это огромный курган.

Я киваю.

Она явно рада меня видеть!

Конечно, ведь она смеялась, когда поймала меня за руки, чтобы помочь подняться.

Но вообще-то наше положение не из веселых, поэтому настроена Ула мрачно.

А я, наоборот, вполне доволен!

Ее нельзя назвать толстой. Большая, крупная — это да. Гораздо больше Марушки. На щеках и на лбу — морщины. Я думал, она просто устала, но она уже не то чтобы молода. Волосы светлые, однако чуть темнее, чем у Сары. И выглядит она в своем желтом комбинезоне очень даже неплохо.

Ясное дело, я рад, что нашел ее.

Мы лежим в видавшей виды палатке, высунув наружу головы. Между деревьями проглядывает кусочек поля, но я не смотрю в ту сторону. Какое-то время нет ни дождя, ни снега — это, по словам Улы, большая редкость. В котелке над костром греется вода. Рядом, говорит она, речка. Но есть нам нечего.

Двое мужиков у костра метрах в десяти от нас с аппетитом закусывают — сало, хлеб. Я узнаю бородача, на которого наткнулся в лесу. Его товарищ у костра страшно на него похож.

— Федор и Егор, — представляет их Ула. — Дураки, они даже навигатор сломали!

Она их терпеть не может. Да, они из партизанского отряда, который приставило к ее экспедиции Министерство туризма.

— Мы должны были закончить свой путь в Хатыни, — объясняет Ула. — Доставить туда образцы. Но эти мерзавцы говорят, что увидели пожар, и не хотят двигаться дальше. Поэтому мы остановились здесь.

Другие прикрепленные к Министерству туризма, как называют этих партизан, давно сбежали. Стащили, что могли, а остальное разломали.

Ула думает, что они стали отлынивать от работы, как только прояснилась политическая обстановка. Похоже, оппозицию порядком прижали.

Я рассказываю ей о себе. После моих блужданий в чистом поле мне так уютно тут, в спальном мешке, да к тому же еще в палатке! Описываю, как я был иностранным экспертом, как вообще оказался в этой стране. Сообщаю и о пожаре в музее — кое-что…

— Ула, партизаны не ошибались! Хатыни больше нет!

Однако об Алексе и Марушке я умалчиваю.

— Да-да, — кивает Ула, утыкая подбородок в тряпку, которая служит ей вместо подушки. — «Мастерская дьявола», я тоже здесь из-за нее.

Она показывает, где у нее образцы. Те, которые не потерялись по дороге, не утонули в снегу. С самого-то начала их было в два — нет, наверняка даже в три раза больше!

Ну да, она же исследователь, к тому же занимающаяся полевой работой.

Она самая лучшая!

Поэтому в Берлине выбрали именно ее.

Но теперь всему конец.

Я поворачиваюсь и, жмурясь, всматриваюсь в полумрак палатки. Туда, куда она показывает. Ящики, ящички. Но не такие, как у Кагана, допотопные, деревянные, ободранные. Это элегантные пластмассовые коробки. С двойной защитной крышкой. Синие, красные, желтые, аж в глазах рябит. Классные ящики, ничего не скажешь.

— Это ты с собой привезла?

— Угу.

Все ящики и полиэтиленовые пакеты, в которых ясно видны кости и полуистлевшие куски ткани, сложены в задней части палатки за нашими спинами, где образуют подобие стены. От ветра.

А спальных мешков и одеял я могу взять сколько угодно!

Их оставили тут коллеги Улы.

Мы закутываемся и ждем, пока закипит вода для чая.

И разговариваем на смеси языков.

Кажется, я уснул первым.

Открываю глаза и что-то чувствую, но не вижу. Ула держит меня за руку. Мы в тепле. Слышу, как фыркнула лошадь. Я не посмотрел, как она там, ничего, утром проверю, обещаю я сам себе. Среди звуков ночи мне чудится позвякивание — наверное, лошадка задела ветку или ударила копытом о камень.