Лесник и его нимфа - Нефедова Марина (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
Меньше чем через год после ухода отца мама устроилась на хорошее место, завела себе каких-то элитных знакомых – дефицитные лекарства нужны были всем.
Для Литы же с четырнадцати лет жизнь стала невыносимой. Особенно новая школа, в которой она должна была хорошо учиться. Она не вписалась в класс, с первого же дня влипнув в конфликт с его лидером, девочкой по имени Алиса. Этим она заслужила себе независимость и одиночество. Друзей у нее здесь не было.
Этот седьмой класс Лита еле пережила. Оказалось, что жизнь – это вопросы без ответов, самый главный из которых: почему со мной все не так?
В четырнадцать лет были в жизни небольшие просветы – например, книги, которые она читала по нескольку килограмм в неделю, или подружка детства, Манька. Они жили на Арбате в соседних домах, учились раньше в одном классе. Манька была единственным Литиным другом.
Ну и еще пара подружек была в музыкалке. И вот однажды одна из них, презрев фортепиано, на новогоднем чаепитии спела под гитару Окуджаву. После этого Лита, узнав несколько аккордов и выпросив у подружки на две недели гитару для тренировки, стала учиться играть – с перебинтованными пальцами, периодически впадая в отчаяние. Ей было очень нужно научиться. Потому что втайне от всех она писала музыку. На чужие стихи – брала их из толстой, раздобытой мамой в обмен на лекарства книги «Поэты Серебряного века». Читала и чувствовала, что вот для этого стихотворения может придумать музыку. И придумывала. И стихи начинали в этой ее музыке жить. Только чтобы их спеть, пианино не годилось. Нужна была гитара.
Лита попросила маму подарить ей гитару на день рождения. Было тут же поставлено условие: седьмой класс закончить на одни пятерки. Ну, максимум с двумя четверками. Условие было выполнено, гитару она заслужила.
Дальше все лето, сидя в душной Москве (мама хотела отправить ее в пионерский лагерь, но наконец-то Лита смогла категорически отказаться, из-за чего мама не разговаривала с ней три дня), она часами по добытому у знакомых самоучителю училась играть и, закрыв все форточки, чтобы, не дай Бог, какие-нибудь соседи не услышали, пела. Сначала она подобрала несколько песен Окуджавы, которого слушала все детство, потому что папа его любил. Потом Хлебников и Бальмонт зазвучали под гитару. Потом она написала несколько стихов сама. Родила музыку к ним. К концу лета она играла уже очень хорошо. Но слушателей у нее не было – Манька исчезла куда-то, все лето Лита не могла до нее дозвониться. А маме она не спела бы свои песни и под угрозой расстрела.
Когда они встретились с Манькой после лета, осенью восьмого класса, случилось то, чего Лита так боялась – Манька стала какая-то другая. Она очень скупо рассказывала о новых друзьях и вообще вела себя как человек, перешедший в новое качество. Лита с отчаянием поняла, что нить их дружбы почти порвана – и эту нить нужно срочно, пока есть возможность, спасать. Мало того, ей показалось, что это «новое качество» – результат какой-то новой Манькиной жизни, в которой Лите тоже должно было быть место. И тогда Лита сделала первый шаг к этой новой жизни – спела Маньке свои песни.
– Это действительно твое? – потрясенно говорила новая Манька, по-старому глядя на Литу.
Надорванная нить была завязана и стала еще прочнее. Маня курила на балконе, в первый раз обнаружив эту свою привычку, необходимость «нового качества», и восхищенно говорила:
– Слушай, это… это гениально! Я всегда знала, что ты… ну, ты меня понимаешь… У меня просто слов нет.
Теперь Лита имела полное право попросить:
– А ты познакомишь меня со своими друзьями?
На следующий же вечер они пришли с Манькой и Манькиным другом, молодым человеком странного вида, в большую квартиру. Там были люди, которые общались совсем не так, как Литины одноклассники. Ничего особенного они не делали, просто пили и разговаривали, но все отношения, как Лита сразу поняла, были по принципу «раз ты здесь, значит, ты – пипл, а раз ты пипл, значит, ты не чужой». Лите так надоело быть всем чужой, что она сразу и безоговорочно вошла в систему. Это было первое, ради чего она готова была перенять весь этот образ жизни. Второе – песни со старых кассет, от которых за два метра пахло куревом, было зачеркнуто «Алла Пугачева», «Александр Дольский» и торжественно Манькиной рукой нацарапано «Битлз». Жизнь обретала цвет и звук.
В начале восьмого класса мама ничего не замечала. Пока ей не позвонила классная Зинаида Петровна и не сказала, что ее дочь много прогуливает. Был большой скандал, во время которого Лита заявила, что она после восьмого класса пойдет работать уборщицей, а на школу ей плевать.
Постепенно выяснилось, что Лита снова стала общаться с отцом, он давал ей деньги, и она покупала себе странную одежду в комиссионках. В детстве она боялась выглядеть смешной. Сейчас стала выглядеть смешной специально.
Невзирая на школьное возмущение, она заявлялась в школу в рваных джинсах и старом растянутом свитере, с распущенными волосами и в хайратнике. Иногда нацепляла на голову шляпу или даже откопанную где-то тюбетейку. Ее выгоняли, водили к директору, пугали милицией, дома были страшные скандалы – но Лита была непреклонна.
Она начала петь в переходах. Сначала одна. Страшно было только в первый раз. Потом она перестала замечать вокруг себя людей. Она слушала, если удавалось стрельнуть у кого-то кассеты, записи западных джазовых и рок-певиц, но пела именно так, как хотела сама. Иногда, когда она пела, очень спешащие по переходу прохожие останавливались.
Первый настоящий шок мама испытала, когда ей позвонили из милиции, куда забрали Литу с какой-то тусовки. Весь ужас был в том, что ее дочь была совершенно пьяной.
Однажды она не пришла ночевать домой. На следующий день позвонила, сказала, что придет завтра, и бросила трубку. На третий день явилась как ни в чем не бывало. Бедная мама накинулась на нее, кричала и в конце концов обозвала Литу «шлюхой». С этого момента их отношения сломались окончательно.
Восьмой класс отличница закончила с кучей троек, шокируя учителей. Ее еле взяли в девятый – только потому, что мама умудрилась уговорить директора. «Вашу хиппи нужно в детскую комнату милиции на учет ставить, а не в девятый класс», – сказала ей директор. И все-таки Литовченко оставили в школе. Но ей это было как будто все равно. Ее уже знали немножко на Гоголях, Арбате и даже в питерском «Сайгоне». Это было важно. А не какая-то там школа.
Она делала все, чтобы быть не такой, как все. Могла станцевать рок-н-ролл на сиденье в автобусе. В тридцатиградусную жару ходила в черной куртке с длинными рукавами, а в мороз надевала плащ. В час пик в толпе могла во все горло начать что-нибудь петь. Одна во всем классе не вступила в комсомол. Выходила через окно и курила на переменах. Заставила себя презирать мнение одноклассников. Она как будто ничего не боялась. Несколько раз ее забирали в милицию. Один раз она получила сотрясение мозга – их били те, кто ненавидел пацифистов: не важно, какого те были пола и возраста. Полежав с сотрясением мозга в больнице, Лита не перестала везде ходить в хипповском прикиде, обращая на себя внимание. Только остригла чуть покороче свои длинные волосы. На вопрос мамы «зачем?» лаконично объяснила, что длинные волосы удобно наматывать на руку и бить головой об асфальт, а с короткими так не получится.
Вообще это был вызов миру, в котором «все, кроме рок-н-ролла, ложь».
Только внутри она оставалась все той же девочкой, которая больше всего на свете хотела ходить с папой в зоопарк.
С Кремпом они познакомились в начале Литиного девятого класса. Ей было шестнадцать, ему двадцать четыре. Они спели у кого-то в гостях вдвоем – этого было достаточно, чтобы понять, что они могут дальше существовать вместе. Он играл на гитаре и писал стихи. С ним было легко и можно было попасть туда, куда раньше она не попадала – на всякие тусовки.
