Бог ищет тебя - Елистратова Лола (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
– Может быть, погуляем? – спросил Дима.
– Вы читаете мои мысли.
И они пошли по улице Декабристов в сторону, противоположную «Англетеру», через Крюков канал – к дому Александра Блока на Чухонской речке, к Матисову острову. Над городом лежал туман, было сумрачно и тихо: зыбкая созерцательность, отсутствие внешних эффектов.
Пение вполголоса.
Главный герой – чувства.
Молодые люди почти не разговаривали. Ненужные слова разрушили бы тонкое звучание тающего снега: так, по крайней мере, казалось Лизе. Но Диму, возможно, это молчание тяготило, потому что он неожиданно попросил:
– Скажите мне хоть что-нибудь, Лиза.
– Что?
– Не знаю, – усмехнулся он. – Стихи какие-нибудь почитайте.
«Ему хочется поиграть в романтику, – подумала она. – Бизнесмен, бледнеющий от любви под окном Александра Блока: Незнакомка, Роза и крест. Бизнесмен, прижимающий руки к сердцу и читающий стихи при лунном свете. Смешно».
Она взглянула на него: все то же усталое, напряженное, недоверчивое лицо, глаза пристально смотрят перед собой.
– А какие стихи? – спросила она. – Серебряный век?
– Такое странное название – Серебряный век, – сказал он, не отвечая на вопрос. – А сейчас тогда какой? Медный?
– Не знаю. Нет, не медный. Наверно, серебристый, – она резко свернула с набережной Пряжки на Мойку и пошла вперед. Остановилась у решетки обветшавшего Великокняжеского дворца: в полутьме он был похож на романтическую руину, полуразрушенный замок Спящей Красавицы. Театральная сцена, оформленная для истории про грустную принцессу с золотыми волосами, про Снегурочку, Мелизанду, льющую слезы у воды.
Лиза вспрыгнула на постамент решетки и оттуда тоненьким голосом продекламировала:
Он поднял руки и снял ее с выщербленного постамента:
– Поскользнетесь.
На мгновение легонько сжал талию, но, поставив на землю, сразу же отпустил. Играет в Мечтателя из «Белых ночей» Достоевского, который гуляет с барышней по набережной?
– Лиза Кораблева, – сказал он вдруг, словно в завершение какого-то логического умозаключения. – Ко-раб-лева.
– Я же говорила вам, что это фамилия мужа, – объяснила она неохотно.
– Я понимаю, что это фамилия мужа.
– И что?
Он не ответил.
Она пожала плечами и опять пошла вперед по пустынной набережной Мойки. Она его не понимала, – хотя, впрочем, пыталась ли понять? Нет, надо сознаться, что она не делала в этом направлении ни малейшего усилия. Просто – плыла в тумане ранней весны, глядя, как непривычный бокал вина разукрашивает петербургский неоклассицизм орхидеями и павлинами северного модерна.
Дима остановился у Поцелуева моста.
Ему бы подойти к девушке и поцеловать ее в губы, как это делают сотни влюбленных на этом месте. Говорят, приносит счастье. Но нет, он не стал ее целовать, а облокотился о парапет набережной. Лиза тоже остановилась – чуть-чуть поодаль. Напротив них, через узкую Мойку, высилась темная масса Новой Голландии.
– Чего вы хотите, Лиза? – спросил он.
– Я? Ничего.
– Ну что ж, не хотите говорить, не надо...
– Да мне, право, нечего сказать.
Темная вода Мойки с безнадежной целеустремленностью заливалась в ворота, раскрытые над каналом Новой Голландии. Какой она выйдет потом, миновав треугольник острова? Сохранится ли память об этом узком проходе, когда сольется с Невой и помчится вдоль Английской набережной – к Исаакиевской площади, туда, где печальная гостиница «Англетер», и Сенат, и Синод, и Медный всадник, имя которому – Смерть, и ад, и мор, и власть над четвертой частью земли, и звери земные окружают его?
Час был поздний. Становилось все холоднее.
– Вернемся? – предложил Дима.
Вот и все: ностальгическая прогулка окончена. Ускорив шаг, они пошли вперед и, не заметив, миновали то место перед Юсуповским дворцом, где когда-то безжалостной восьмеркой отпечаталась на земле кровь раненого Рвспутина, выбегавшего из боковой двери. Они прошагали по нему, не думая, оставив четкие следы на снегу.
Но колебания бликов в полутьме еще окутывали Лизу, плыли и оседали, как туман. Сдвиг, произошедший в городе, по-прежнему чувствовался во всем вокруг. На минуту она даже перестала понимать, где находится: вывеска «Тульское оружие» на другом берегу Мойки вдруг показалась ей написанной на немецком языке, а серый классический особнячок с круглыми колоннами превратился в берлинский Арсенал, Нойе Вахе.
– Нет, нет, – оттолкнула от себя видение Лиза. Цвет стен был слишком серым, пропорции – слишком правильными, от них веяло зимой, ледяной коркой, Берлином, а в Берлине она была с Андреем, о котором больше не хотела вспоминать.
Андрей остался там, в зиме, а с тех пор мир непоправимо сдвинулся, по невскому льду пролегли извилистые трещины, и воды Мойки потекли внутрь странного треугольника Новой Голландии, похожей на темный элегический Остров Мертвых. Ни Берлина, ни Андрея больше не было – только мерцающий в полуночи Петербург и молчаливый незнакомец, идущий рядом по Синему мосту.
В гостинице он проводил ее до номера. У самой двери она подняла на него глаза.
Напряженная маска его лица.
Внезапное ощущение, что она может все, – прямоугольники стен заструились певучими овалами.
Он наклонился.
Сердце учащенно забилось у Лизы в груди.
Он осторожно поцеловал ее в обе щеки – в одну, потом в другую:
– Спокойной ночи, Лиза.
Слегка коснулся рукой ее волос. Опустил руку, быстро развернулся и пошел прочь, а она стояла в коридоре и смотрела, как все выше он шел и как дрожали ступени под ногой у него.
Мелизанда наклоняется из окна башни.
Пеллеас. О, Мелизанда! Какая ты красивая... Ты так красива – наклонись. Наклонись еще!.. Я хочу быть ближе к тебе...
Мелизанда. Я не смогу быть ближе... Я наклоняюсь, насколько могу...
Пеллеас. Дай мне хотя бы твою руку сегодня... пока я не уехал... Я уезжаю завтра.
Мелизанда. Нет, нет, нет...
Пеллеас. Да, да; я уезжаю, я уеду завтра... Дай мне руку, твою руку, твою маленькую ручку к моим губам...
Мелизанда. Вот, на... Но я не могу нагнуться еще ниже...
П е л л е а с. Моим губам не достать твоей руки... Мелизанда. Я не могу нагнуться ниже... Я сейчас упаду... Ой! Мои волосы падают с башни!
Длинные волосы Мелизанды низвергаются из окна и затопляют Пеллеаса.
П е л л е а с. Ах, что это? Волосы, твои волосы падают на меня! Все твои локоны, Мелизанда, твои локоны спустились ко мне с башни! Я держу их в руках, я трогаю их губами... я обнимаю их, они обвивают мне шею... я не разожму рук сегодня ночью...
Мелизанда. Оставь меня! отпусти!.. Из-за тебя я сейчас упаду!
П е л л е а с. Нет, нет, нет... я никогда не видел таких волос, как у тебя, Мелизанда! Смотри, смотри, они падают с такой высоты и затопляют меня до самого сердца... Они такие теплые и мягкие, словно падают с неба!.. Я больше не вижу неба за твоими волосами, их прекрасный свет затмевает свет небесный. Ты видишь, видишь, мои руки больше не могут их удержать. Твои волосы убегают от меня, рассыпаются повсюду... Они вздрагивают, колышется, они трепещут в моих руках, как золотые птички; и они любят меня, любят в тысячу раз больше, чем ты.
Мелизанда. Оставь меня, отпусти, сюда могут прийти...
3
ВОРОТА АЛЬГАМБРЫ
Вернувшись в номер, Лиза сделала то, что делала каждый вечер по возвращении в гостиницу: пошла к окну и села с ногами на подоконник, обхватив колени руками.
Она сидела тихо, неподвижно, опутанная длинными светлыми волосами, и смотрела в окно. Тонкие руки непроизвольно выкручивались, сжимали худые коленки; зимняя печаль опять возвращалась в сердце. Так ненадолго город сдвинулся, ожил, заструился, и вот опять – все та же холодная, привычная сцена: горестная фигурка, скрючившаяся на подоконнике, и там, за стеклами, – грозный незыблемый Исаакий в свете ночных прожекторов. А свет такой странный, мертвенный, что розовый мрамор на стенах собора, нежнейший под утренним солнцем, кажется жестким и серым, да и потом, ангелы... Да, хуже всего темные ангелы, плотным кольцом стоящие над куполом: от них исходит что-то тяжелое и мрачное, и слезы наворачиваются на глаза.
