Продавец грез - Кури Августо (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Самоубийца был удивлен, почти шокирован. Слова, произнесенные незнакомцем, отдавались эхом в его сознании, хотя и без участия его воли. Возмутившись, он отреагировал резко:
— Кто вы такой, чтобы ликвидировать мое прошлое?! Какое право вы имеете на то, чтобы разрушать мое детство? Как это вы осмеливаетесь?
Обрушив на голову незнакомца злые вопросы, самоубийца ушел в себя и подумал: «А может быть, я сам и являюсь ликвидатором собственного прошлого?» Но тут же попытался отогнать возникшие мысли.
Заметив у самоубийцы эти признаки благоразумия, незнакомец осмелился спровоцировать его еще больше:
— Осторожно! Для человека, вознамерившегося покончить с собой, размышления опасны. Если вы собираетесь умереть, перестаньте думать.
Самоубийца смутился. Незнакомец издевался над ним. «Этот тип пытается подтолкнуть меня к самоубийству или еще к чему-то? Может быть, это какой-нибудь садист, жаждущий крови?» Он покачал головой, будто таким способом можно было развеять эти мысли, но размышления всегда несут с собой импульсивные желания. Незнакомец, почувствовав некоторую путаницу в сознании самоубийцы, заговорил мягким голосом, но не менее убедительно:.
— Не раздумывайте! Ибо если вы будете думать, то быстро поймете, что человек, замысливший самоубийство, собирается совершить несколько убийств: первым делом он убивает себя, а потом тех немногих, которые еще остаются. Если будете думать, то поймете, что вина, ошибки, заблуждения и несчастья суть привилегии сознательной жизни. Смерть таких привилегий не имеет!
Тут незнакомец вышел из состояния полной уверенности и вошел в состояние сильной озабоченности. Он сказал: «Номер четыре» — и укоризненно покачал головой.
Воля самоубийцы была парализована. Ему хотелось игнорировать мысли, высказанные незнакомцем, но они, словно вирус, проникали в его сознание. Что это за слова? Пребывая в полном смятении и пытаясь подавить в себе размышления, он снова набросился на возмутителя спокойствия.
— Кто вы такой, почему не щадите моих чувств, а наоборот, нападаете на меня? Почему вы не относитесь ко мне как к бедному душевнобольному человеку, достойному сострадания? — проговорил он и, повышая голос, изрек: — Убирайтесь! Я совершенно конченый тип.
Вместо того чтобы испугаться, странный человек потерял терпение и снова стал нападать на своего окончательно запутавшегося собеседника:
— Кто вам сказал, что вы слабый, что вы забитый бедняга, потерявший способность радоваться жизни? Или человек, лишенный привилегий… человек отчаявшийся? Или человек, который умирает из-за неспособности вынести тяжесть обрушившихся на него невзгод? Как по мне, то вы отнюдь не такой. Я считаю вас всего лишь человеком гордым, запершимся в темнице собственных эмоций и отгородившимся от несчастий куда больших, чем ваши собственные.
Самоубийца заложил руки за спину и, испугавшись, отодвинулся от самой опасной линии. После чего злым, срывающимся голосом спросил:
— Кто вы такой, что позволяете себе называть меня гордецом, погрязшим в темнице собственных эмоций? Позволяете себе утверждать, что я отгородился от еще больших страданий, чем мои собственные?
Самоубийца чувствовал, что незнакомец задел его самую болезненную струну, попал в самое сердце. Его слова, словно луч солнца, проникали в темные уголки сознания. В этот момент погрустневший самоубийца вспомнил о своем отце, который в детстве буквально угнетал его, заставлял много страдать, будучи человеком далеко не эмоциональным и замкнутым. Однако самоубийца никогда не касался этой темы. Ему было чрезвычайно трудно обращаться к душевным травмам прошлого. Под влиянием этих печальных воспоминаний он со слезами на глазах сказал более спокойным голосом:
— Помолчите. Не говорите больше ничего. Дайте мне умереть.
Поняв, что затронута какая-то глубокая рана, человек, задававший ему вопросы, тоже сменил тон:
— Я с уважением отношусь к вашей боли и не могу сказать ничего существенного о ней. Ваша боль уникальная и единственная, которую лишь вы способны по настоящему чувствовать. Она принадлежит только вам и больше никому.
Эти слова в точности повторяли размышления самоубийцы в форме, напоминающей причитания. Он понимал, что никто не может рассуждать о душевных травмах других. Понимал, что душевные муки его отца были уникальными и, следовательно, никто другой не мог их чувствовать и давать им оценку помимо него самого. Он всегда горячо порицал своего отца, теперь же впервые в жизни увидел его в ином свете. В этот момент незнакомец, к удивлению самоубийцы, вкрадчиво сказал ему нечто такое, что можно было принять как за похвалу, так и за порицание:
— Я вижу в вас также человека храброго, поскольку вы готовы отдать свое тело в обмен на долгую ночь сновидений в закрытой со всех сторон могиле! Это, несомненно, прекрасное заблуждение. — Тут незнакомец прервал свою речь, давая самоубийце время на то, чтобы тот осмыслил, с какими неожиданностями ему придется столкнуться в результате своих действий.
И несчастный еще раз спросил себя, откуда взялся этот странный тип, вознамерившийся сорвать его планы. Что это за человек? Что за слова он произносит! Бесконечная ночь сновидений в темной могиле… подобная перспектива казалась ему отвратительной. Однако, не желая отказываться от задуманного, он ответил резко.
— Не вижу причин, по которым я должен оставаться во всем этом дерьме, называемом жизнью! — процедил он сквозь зубы и сморщил лоб, раздражаясь оттого, что высказанные незнакомцем мысли беспардонно лезли ему в голову.
Незнакомец понизил голос и снова уверенно заговорил.
— Дерьмо, которое называют жизнью? Какая неблагодарность! Ваше сердце в эту минуту, надо думать, колотится в груди с особой силой, никак не желая расставаться с этой самой жизнью! — произнес он и, с величайшим мастерством изменив тональность, попытался высказать словами то, что говорило сердце самоубийцы: — Ну же! Ну! посочувствуйте мне! Я неустанно работало, проделав миллионы ударов, перекачивая вашу кровь, обслуживало ваши потребности… было вашим слугой, не прося ничего взамен. А теперь вы намерены остановить меня, не давая мне права на защиту? Послушайте, я было вашим самым верным рабом. И каково же мое вознаграждение? Какова плата за услуги? Глупая смерть! Вам хочется остановить мое биение только для того, чтобы прекратить ваши страдания. О! Да вы нечто большее, чем простой эгоист! Если бы меня попросили, я могло бы начать перекачивать еще и мужество! Не отворачивайтесь от жизни, ваше эгоцентричество!
И, подталкивая самоубийцу, незнакомец попросил его при слушаться к тому, что происходит в его груди, и убедиться в том, что его сердце трепещет в отчаянии.
Самоубийца почувствовал, как колышется его сорочка. Он не замечал, что его сердце может вот-вот разорваться. Было такое ощущение, что оно буквально кричало в груди. Самоубийца охладил свой пыл. Его взволновало воздействие, которое слова незнакомца оказали на его размышления. Однако, когда самоубийца, казалось, был окончательно побежден, он проявил тот минимум решительности, который у него еще оставался.
— Я уже приговорил себя к смерти. Это окончательно.
Тогда оборванец нанес ему последний удар.
— Вы себя уже приговорили? А вам известно, что самоубийство — это приговор самый что ни на есть несправедливый? Ибо тот, кто налагает на себя руки, исполняет приговор в условиях, когда приговоренный даже не имеет права на защиту. Почему вы сами себя приговорили, не дав себе же права на защиту? Почему вы не даете себе права поспорить с собственными иллюзиями, понять, какие потери вы понесете, побороть свои мысли, полные пессимизма? Легче всего сказать, что в жизни нет смысла… На самом деле вы просто несправедливы по отношению к себе самому!
Было видно: незнакомец очень хорошо знает, что люди, думающие о самоубийстве, не понимают, что означает конец их существования. Он знал, что если бы самоубийцы сознавали, в какое отчаяние впадут их близкие и какими ужасными будут последствия самоубийства, то вернулись бы к жизни и стали бы защищать себя. Он понимал, что никакое письмо, никакая предсмертная записка оправдательными документами быть не могут. Человек, который сейчас стоял на крыше здания «Сан-Пабло», оставил своему единственному сыну записку, пытаясь объяснить то, что никакому объяснению не поддается.
