Школа Стукачей - Килластор Винсет (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Если вы провели в тюрьме хотя бы месяц, цвет вашего лица становится молочно-белым. Этого нежного эффекта не добиться никакими дорогими кремами. Вновь прибывших в зону всегда узнают в основном по этому туберкулёзному цвету лица и одежде, которую вам очень стараются выдать не по размеру.
Этапников выстраивают полукругом перед одноэтажным кирпичным зданием, похожим на обычное здание школьных мастерских.
Мы ждём распределения по баракам, в которых нам предстоит провести ближайшие несколько лет жизни.
Выбритые тупым лезвием, в одинаковой дешёвой хб одежде, мы похожи на счастливых жителей северокорейской деревни, пришедших на встречу с дорогим товарищем Ким Ир Сеном.
Я много видел фильмов, как перед новосёлами в зоне выступает какой-нибудь чин со злым лицом, угрозами и злой собакой на поводке.
В нашем же случае появляется человек совершенно гражданской наружности — в свитере, какой носит и мой отец, и в роговых очках.
«Геолог, однако»: думаю я — «или завклубом».
Завклубом начинает говорить. У него мягкий голос, и манеры слабохарактерного человека с беспокойной душой.
— Вы прибыли в Папскую колонию усиленного режима № 64–32.
«Ого — папская! Да мы в Ватикане»- догадываюсь я. «Обязательно напишу об этом книгу. Название уже есть — «Папские нунции». Это будет бестселлер.
Правила внутреннего распорядка, этот зэковский устав мало изменился со времён Берии, хотя версию, которую зачитывает нам геолог, подписана министром Щёлоковым, самому впоследствии осуждённому и лишённому звания героя социалистического труда, поэту Щёлокову, который однажды скажет очень глубокую, хотя и противоречивую фразу: «Работа милиции, и как искусство, и литература, призвана внушить людям непоколебимый оптимизм, веру в лучшие проявления человеческих душ, стремлений, желаний, помыслов. И если говорить юридическим языком, произведения, прославляющие пошлость, порнографию, способствующие насилию, уже сами по себе представляют уголовные деяния».
Такой вот он был весь легкоранимый, главный мент великой страны. Ежовы, Берии, Щёлоковы — сколько министров внутренних дел закончили с пулей в голове? А значит не им меня судить.
Вообще, тот факт, что правила поведения для осуждённых преступников пишут другие преступники и есть по видимому то самое зло, из-за которого наша система так и не стала «исправительной».
Бегло прочтя правила на русском, завклуб переходит на узбекский и повторяет те же угрозы о невероятно страшных последствиях, которые ждут нарушителей щёлковских заветов.
Тут же я узнаю, что Пап по-узбекски звучит — Поп. Зона наша на самом деле попская. И хотя налёт религиозности остался, он более поповский, чем папский. У меня украли мою не рождённую книгу.
После этого завклубом интересуется, нет ли у кого высшего образования. Видимо для участия в художественной самодеятельности.
Вступать в сотрудничество с администрацией считается крайне дурным тоном, и если вы планируете стать вором в законе, это может навсегда испортить ваше резюме.
Я все же поднимаю руку — графа Монте-Кристо из меня все равно не выйдет, кроме того я недолюбливаю блатных. Они хотят, что бы я соблюдал воровской закон. А я нет.
Я преступил через закон гражданский, чтобы оказавшись вне закона — в зоне — начать вдруг соблюдать какой- то другой, опять же навязанный мне большинством закон?
Как говорил святой апостол Павел — «пока не было закона, не было и преступления». Старик, похоже, тоже был не подарок.
Хотя, признаться вам честно, это только официальная версия причины моей «ссучености». Основная же — этот тот самый случай, когда меня остановили во дворе поликлиники двое крепких парней, классе эдак в шестом. Мне кажется, нужна была справка, чтобы записаться в какую-то идиотскую секцию или кружок.
Парни заставили меня сидеть с ними на карточках минут двадцать, пока выясняли «кто я есть по-жизни». Как вскоре выяснялось — мой «пожизненный» статус абсолютно не соответствовал новеньким красно-белым румынским кроссовкам, купленным матерью за неделю до событий.
Ноги от непривычного тогда сидения на корточках, затекли намертво — поэтому чтобы снять коры и передать лучшему представителю идущих по жизни, мне пришлось сесть жопой на асфальт. После этой встречи, услышав от людей что вроде «правильных понятий» мне сразу хочется сделать им какую-нибудь гадость. Пацан я неправильный.
И так под недовольные взгляды соседей по строю, я поднимаю руку.
Предатель. Стукач. Сука.
Я заявляю, что с отличием окончил ташкентский институт иностранных языков, что значилось также в моем личном деле, с моих же, впрочем, личных слов. Какая им разница — какого курса меня выперли. Дипломов при поступлении в тюрьму, к счастью не спрашивают. Хотя в некотором роде, годы за решёткой это, безусловно, своего рода образование.
Геолог — завклуб, исходя из совершенно скрытой от меня логики, спросил – «Ты компьютер сможешь подключить?». Человек явно находился под впечатлением, что в «инязе» нас обучали управлять всеми видами автотранспорта, стрелять из всех видов стрелкового оружия, приёмам боевого джиу-джитсу и, разумеется, созданию локальных компьютерных сетей, куда же без этого.
Я уже сделал шаг из строя и чувствую не самые добрые взгляды у себя на спине. Поэтому шагать я могу только на одну клетку вперёд.
Я пешка на чужой доске.
— «Конечно» говорю я таким уверенным тоном как будто только и делал до этого, что подключал компьютеры.
Человек в очках делает отметку в блокноте и говорит: «Тебя вызовут».
Этим распределение по баракам заканчивается.
Дорогу в мой барак мне указывает парень лет двадцати. В отличие от моей лысины у него короткая стрижка.
— Я Нодыр-нарядчик — тянет руку он.
— А я — специалист по компьютерам.
Нодыр-нарядчик начал изучать русский, только попав в зону. Его речь полна довольно смелых, а порой даже поэтических оборотов.
— Ты сын Аскарова? — спросил он меня сразу после этого.
— Какого Аскарова?
— Хозяин Аскаров?
— Какой хозяин?
— Ты щас говориль — хозяин же! Возле штап!
Так значит человек в очках — не завклуб? ХОЗЯИН?! А я так развязано с ним держался?
Это был не геолог. О ужас!
Хозяин — это начальник колонии. Ещё из инструкций, полученных в Городском Управлении Милиции у Радика, я знаю, что власти у Хозяина в зоне больше чем у Кастро на Кубе.
— Аскаров, Хозяин. Аскаров. Да. Хозяин. А ты его сын? Ты сын Аскаров?
— Откуда ты взял, что я его сын?
— Э, он очках ходит, ты очках ходишь. Ты — Аскаров сын. Он тебя хороший барак куйди, да. Семнадцатый барак — хорошо.
Логика у Нодыра железобетонная. Раз я ношу очки, так же как начальник колонии майор Аскаров, значит я его сын. Грехи молодости.
Ладно, сын так сын. Иметь в зоне отца Хозяином не самый худший вариант. Люди эксплуатировали звание «сын лейтенанта Шмидта».
А я с первых дней стал сыном майора Аскарова.
К этому надо добавить, что тогда я знал о компьютерах гораздо меньше чем сейчас. Все, что я умел — это включить компьютер в розетку и, затаив дыхание, смотреть, как мистическим образом происходит загрузка Windows.
Через два дня меня вызвали в штаб. Теперь я увидел отца в форме со всеми регалиями и в пиночетской фуражке нового образца.
У майора Аскарова было два огромных как аллея для игры в боулинг кабинета. Один за зоной — для гражданских, другой в зоне — для решения царственных вопросов по управлению колонией.
Во втором офисе он бывал лишь два раза в неделю, чтобы вершить суд над нарушителями, и мягким голосом материть офицерский состав. Этот офис и поступил в моё полное распоряжение.
Каждый день, после утренней проверки я приходил туда с умным видом, и, закрыв дверь за собой, подолгу грелся у батареи. Сына Аскарова старались не беспокоить.
Чтобы распаковать коробки и соединить между собой провода у меня ушло восемь дней. Все шло превосходно. Портило мне жизнь только то, что компьютер никак не хотел включаться. Вернее лампочки загорались, но злосчастный Windows никак не появлялся из таинственных недр компьютера. Я начал считать дни до разоблачения.
