Короткие истории. Тексты (СИ) - Хлямин Леонид (е книги TXT) 📗
Она:
- Нас в институте всегда пугали третьим курсом.
Я:
- Лучше бы вас пугали Третьим Рейхом.
Иринка писала о себе:
- Я не долбоеб! Я просто панкую!
ЛЕТОМ 2011-го…
В перерывах днем я медитировал, - лежал с закрытыми глазами на лавке в раздевалке. Лавка собой представляла две толстых грубых доски, в промежуток между ними помещалась свободно рука. Лежать было неудобно. Лежал я, подложив обычно под голову панаму, грязную и пыльную. Помнится, я в ней еще ездил на раскопки когда-то. Под панамой находилась моя сумка; в ней помещалась как раз вся моя одежда: сменная и цивильная. Еще оставалось достаточно места, чтобы положить еды и несколько бутылок с питьевой водой.
Времени у нас было свободного, обеденного - с двенадцати до часу. Иногда до пятнадцати минут второго можно было «долежать», зависнув в раздевалке, внутри которой жутко воняло, было много саранчи (в тот год она свирепствовала), воняло опять же носками и обувью, с характерным запахом цемента и песка, перемешанного с потоотделением присутствующих. Сейчас я с большой теплотой готов вспоминать тот тяжкий запах и тех людей, с которыми пришлось вместе делить тот период жизни; небольшой, но по-своему интересный, полный на всякие события.
В пятнадцать минут второго появлялся взбудораженный мастер Леха. Молодой, на пару-тройку лет, может, старше меня, - окончил так называемый «Горхоз». И если я не успевал вскочить, то он выкрикивал всего одно слово: «Время!» - и я уже схватив рукавицы, выбегал в коридор к выходу, и держал путь на объект.
Также выходили и остальные засидевшиеся в раздевалке.
Мастер подгонял.
Леху рабочие-строители не любили за его глупую выебистость и напускную любовь к командованию.
«Он даже в армии не служил», - говорили мужики, - «а все туда же...»
Для них, для работяг, это было важно: такие вещи в их довольно узкоммировоззрении занимают обычно главные места.
Что касается меня, то мне было все равно, так как знал, что здесь я ненадолго – подзаработаю и уйду; хотя, с другой стороны, - я уверен, здесь так все рассуждали, поскольку работали на объекте по вахтовому набору. Лишь одна бригада женщин-отделочниц работала от какой-то фирмы, - их просто кинули на этот объект, как они потом мне сказали, когда я помогал им двигать арматуры скреплений, носил раствор, чтобы они могли упаковать «шубой» известки стены и потолок.
Хорошие женщины – Елена и Наталья. Обоим за сорок лет, примерно. Мы подружились. Они рассказывали мне про своих дочерей, про то, как тяжело их учить в колледже, и как им приходится почти все заработанное здесь, тратить на них.
Елена, когда искала Наталью, говорила: «Где эта Манда Ивановна?»
Меня это, конечно, смешило. Они дружили, на самом деле, но грубость многолетнего строительного коллектива, видимо, играла свою роль. А потом, стоит учитывать тот факт, что многие работают на стройке не от самой хорошей жизни, и в прошлом у них бог знает чего наворочено у этих людей, поэтому не надо их судить, и уж тем более воспитывать, они по более твоего видели, скорее всего. Лучше посмейтесь вместе с ними, улыбнитесь им, угостите их сигаретой.
Помнится, я купил Елене и Наталье тонких сигарет, когда ходил за водой, и почти торжественно вручил их. Такого знака внимания, признались отделочницы, они не помнили давно в своей жизни.
«И че ты тут забыл, Леонид!» - говорили они мне. – «Странно все получается…»
Пришел я в конце июня. Если не ошибаюсь, устроился я двадцать седьмого числа. (Трудовой книжки сейчас нет под рукой, чтоб уточнить). Но, не важно.
Пришел работать, ибо моим планам на жизнь не суждено было сбыться в тот момент. А задумано было много.
Они окончательно рухнули в середине июня, а именно четырнадцатого числа, когда моя девушка, сидя на железном парапете, на набережной у самой почти воды, сказала мне, что уходит, что она не знает, чего ей хотелось бы дальше, и все в таком духе.
Все было конечно, мне понятно. Такие разговоры «задушевные» мы проходили.
Но этот разговор был особенным…
Легко и непринужденно она все это сказала, болтая ногами. Платье ее розовое развивалось, оголяя ноги чуть выше положенного. Я стоял рядом, все это слушал, обнимая ее, обнимая болтающиеся ноги, и пытался сохранять спокойствие и душевное равновесие, сказал, как сейчас помню одну важную вещь: «Я за тебя еще поборюсь, все равно». Звучало все это конечно, безнадежно, но вполне трагично и достойно, как мне теперь кажется. Да и тогда казалось также. Она в ответ на это гордо улыбалась, почти смеялась; улыбалась тому, что я полностью в ее власти, - и вот он я – стою и обнимаю ее коленки, а она беззаботно и даже величаво сидит на железном ограждении.
После той финальной нашей встречи я не видел ее уже чуть более двух лет. Доводилось лишь пару раз видеть в кино, в эпизодических сценах, - добрые люди донесли мне эту информацию, что она все-таки снялась, и я не удержался и как-то посмотрел. Чего мне вполне достаточно.
Не без добрых людей мир. Ой, не без добрых.
Встретил меня в мастерской прораб Палыч. Как звали его полностью - не помню, да и не нужно оно нам в данном повествовании это помнить. То ли Владимир Палыч все же, то ли Виктор Палыч. Да, вроде, Владимир.
Палыч был (и, надеюсь, есть) веселый пожилой мужик, очень даже крепкий, с кучей советских предрассудков, заматерелый и в меру глупый. Глупый, чисто в «социалистическом» плане, что мне позже сыграло на руку.
Вообще, глупость людская, я считаю, отличная черта, - с такими людьми просто, если конечно, не собираешься с ними иметь каких-либо более серьезных дел, помимо обычной совместной работы. А если человек по-советски глуп, то есть имеет множество пережитков прошлого в своей голове, то это замечательно, - я сразу же найду к такому человеку подход, и подыграю ему, где мне надо.
На лице у Палыча значилось чувство тотального недоверия к окружающим, соединяющееся с чувством такой легкой наживы, пусть самой бросовой и пустяковой. С такими лицам ходят многие мои соотечественники. Почему – я не знаю. Я много раз пытался рассуждать на эту тему сам с собой, но все время вяз в собственных противоречивых теориях. Да что там говорить, - с такими лицами ходят многие мои знакомые и приятели. Особенно так стали ходить, когда зачем-то женились…
Может дело в том, что нас капитально обманули американцы, или мы сами себя обманули? Позволили это сделать. Еще тогда, в 1991 году где-то, когда наши ценности, пусть и неказистые, во многом наивные, заменили ценностями сладкими и цветными, но на деле совершенно чуждыми и пустыми?
Проблема не вся в том, что «либерасты» и «демокрасты» сдали «Совок», как сейчас с пренебрежением называют мою страну, в которой я родился, проблема в том, что почти никто не захотел вернуть то утраченное прошлое, которое с удовольствием было обменено на джинсы и на жвачку; они хотели жить «как на Западе», всюду об этом говорили, и не знали, бедолаги, что нет там, на Западе «той самой счастливой и беззаботной жизни», и всего остального, не знали, что все это кривая вывеска, которой нас купили и съели, взяв без оружия. Потом, уже, оправившись и «протрезвев» наши соотечественники увидели, что пришли не к тому, чего ожидали, и сразу у всех поменялся взгляд. На лицах застыло недоверие и желание нажиться. Тоже, хоть напоследок. «Хоть и нам-то, дайте, а! Ну, хоть, чего-нибудь!», - читается на физиономиях.
Сознание после таких размышлений рождает совершенно сюрреалистические картины. Как то, что я написал о страшной вывеске американцев, которая нас поглотила, съела. Возможно ли такое? Вполне возможно, если представить себе творения какого-нибудь Рене Магритта.
Но кто ж обо всем этом знал тогда? Светлые головы есть в каждое время, были и тогда, но кто же их слушал…
Молодежь ходила на первые рейвы, и ночные дискотеки, и ближе к середине 90-х годов у них, у нового поколения появились дети. Сейчас с этими детьми я имею сомнительную честь общаться.
