Кое-что о Билли - Бримсон Дуги (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
Трагедия заключается в том, что он — точная копия меня, только тридцать лет назад. Я это знаю, и он знает, что я знаю. Если в результате его возможного переезда в Телфорд я буду об этом реже вспоминать, то готов прямо сейчас пойти упаковывать его шмотки.
22.30. Дома
Благодаря счастливому случаю сегодня произошло нечто, что может оказать большое влияние на мою жизнь. Несколько лет назад я где-то прочел, что супермаркет поздним вечером — лучшее место поглазеть на женщин и попробовать кого-нибудь снять. Согласно этой рекомендации я стал заявляться в местный «Сомерфилд» каждый четверг по вечерам. К сожалению, все одинокие и доступные женщины в Уотфорде, видно, ходят за покупками не в четверг, а в среду, и не в «Сомерфилд», а в «Сэйнсбери». Я сегодня случайно туда заглянул и просто изумился, сколько их там ошивается. Пришлось срочно сосредоточиться на том, что прямо-таки плыло в руки.
Вообще-то у меня всегда была какая-то навязчивая идея относительно женщин в супермаркетах, хотя объяснить причину этого пристрастия я не могу. Может, дело в том, что женщины, выбирая продукты, ведут себя естественно и не зациклены на том, как они выглядят; при этом, идя в магазин, они часто надевают свободные джемперы с вырезом или облегающие футболки, так что, когда они наклоняются над прилавками, это создает очень заманчивые ракурсы. Так что сегодня я углядел больше ложбинок между грудями и соблазнительных округлостей, чем за несколько последних месяцев.
Кроме того, низкая температура в отделе замороженных продуктов (который в «Сэйнсбери», к счастью, очень велик) производит быстрое и прямо-таки потрясающее воздействие на женскую грудь, и это приводит меня в восторг. Единственная проблема состоит в том, что не успеешь приглядеть себе пару симпатичных арбузиков с торчащими вперед орешками, как их владелица выходит из прохладного помещения и они просто сдуваются. Сами понимаете, что даже самая симпатичная мордашка едва ли заслуживает внимания, если грудь при этом обвислая.
Впрочем, несмотря на все эти мелкие разочарования, что-то мне подсказывает, что в «Сэйнсбери» меня теперь будут видеть гораздо чаще прежнего. Это уж будьте уверены. А если учесть, что и папаша мой скоро свалит отсюда куда подальше, то, может, дела и пойдут на лад.
Четверг, 6 января
06.30. Дома
Жуткая ночка. Из самых жутких, какие только могут быть. Мне снился похабный сон с участием Кэти, меня и флакона теплого детского масла для массажа, и тут откуда-то возник мой папаша и начал раздеваться. К счастью, даже подсознанием я усек, что такое извращение уже переходит все границы, и в результате проснулся. Подумать даже страшно, чем бы все это могло закончиться, не проснись я так вовремя.
Ну так вот, проснувшись в половине пятого, я никак не мог опять заснуть и снова задумался над тем, в какое убожество превратилась моя жизнь. Перелистывание дневника накануне Нового года действительно меня зацепило.
Самое глупое во всем этом вот что: если быть честным с самим собой (чего мне странным образом не хватает в последние годы), я точно знаю, в чем проблема. Да, похоже, я и всегда это знал. Все потому, что я поступаю так же, как мой старик в моем возрасте: всегда иду по пути наименьшего сопротивления и жду, когда что-то случится со мной, а не пытаюсь что-нибудь сделать для себя. И из-за этого — как можно убедиться, читая мой дневник, — вся моя жизнь состоит из привычных, раз и навсегда избранных ежедневных действий, превративших мое существование в какой-то тоскливый ритуал. И ладно если бы все происходящее меня устраивало — так ведь нет. Совершенно нет. Я протираю штаны на работе, которая нагоняет на меня жуткую скуку; у меня есть компания так называемых приятелей, видящих во мне сочетание банкомата, такси и объекта для всяких приколов; а еще я каждую вторую субботу бываю на стадионе, где смотрю на игру, которая сплошь и рядом вгоняет меня в депрессию почище всякой работы, не говоря уже о проигранных на тотализаторе деньгах. Надо честно признать, что моя жизнь по крайней мере половину времени запросто обходится без меня, а я тащусь за ней, глотая всю дрянь, которую швыряют в меня другие люди.
Как бывают серийные убийцы, так я стал какой-то серийной жертвой, потому что так легче: плывешь себе по течению и не пытаешься что-то сделать, чтобы изменить порядок вещей. Чтобы что-то изменить, надо приложить усилия, а я за собой такого не припоминаю.
Само собой, эта врожденная лень — причина того, что у меня никого нет. Вообще-то это начинает мне надоедать; на самом деле именно одиночество и отсутствие женского общества в основном определяет остальные мои проблемы. Мне просто-напросто надоело быть одному. Не то чтобы мне нужна была чья-то забота, и уж тем более я сам не хочу ни о ком заботиться. Просто мне одиноко. Если я не в пабе, не на работе и не на футболе, то я тут, дома. И в основном совершенно один: не считать же компанией канал «Скай Спортс» или «Ток Радио». Говоря честно, это тоскливо до чертиков.
Ну вот, ты опять в депрессии. А для полного счастья посыпь себе еще соли на раны: сегодня ведь рабочий день.
09.30. На работе
Обычно, сидя в электричке по пути в Лондон, если меня не слишком достают разговорами козлы-попутчики и мои мысли не заняты тем, как бы мне хотелось набить рожу сидящему рядом уроду с сипящим плеером или мобильником, выдающим какой-нибудь кретински веселый звуковой сигнал каждые двадцать секунд, то большую часть пути я пытаюсь представить себе, что бы я сделал, оказавшись на пять минут наедине с той шикарной рыжей девицей, которая садится в наш вагон в Харроу. Она — женщина моей мечты. После Джери Холливелл. Но сегодня даже рыжая, хотя она и выглядела еще шикарнее, чем обычно, не смогла меня встряхнуть и хоть немного поднять настроение.
Все ясно: если не взяться за дело, меня ждет тоскливое и одинокое будущее. Сами понимаете, такая перспектива оптимизма не внушает.
10.45. На работе
Вот ведь твою мать. Мне только что сказали, что наш нынешний начальник отдела и собутыльник Дейв в срочном порядке уволен и с понедельника у нас будет новый босс. Впрочем, чему тут удивляться: вспомнить только, что случилось на рождественской вечеринке. В конце концов, одно дело, если жена управляющего застукает тебя в дамском туалете, где тебе делает минет какая-то цыпочка, и совсем другое, если эта цыпочка — ее семнадцатилетняя дочь. Думаю, такие случаи входят в историю.
Само собой, все тетки в нашей конторе объединились, как только они это и умеют, и заклеймили его позором как совратителя малолетних. На мой взгляд, это уж чересчур. В конце концов, ей уже семнадцать лет, и вообще, видели бы вы эту «малолетку». Впрочем, я лучше оставлю свое мнение при себе. Мне уже доводилось видеть женщин в таком настроении: тут достаточно одного только неверного слова, сказанного беднягой-мужиком, и они всей кучей просто срываются с цепи. Они впиваются своими клыками в несчастную жертву, как стая диких зверей, и не успокаиваются, пока не утолят свою жажду крови. Я очень рад, что такая судьба постигла не меня.
Вот что я еще заметил: странно, до чего отвратными могут быть женщины, когда их распирает от злости. Особенно если эта злость направлена на тебя.
14.30. На работе
Дейв дожидался нас в пабе; он выставил всем пиво и объявил, что собирается подать протест по поводу своего несправедливого увольнения. Он, оказывается, думал, что девчонка таким образом выдала рождественскую премию, которая ему полагалась. Насколько я знаю Дейва, он, может, и не шутит. С него станется отправить по инстанциям такую бумагу.
19.30. Дома
Что за денек: суматоха, нервы и куча работы. Мне ведь не только пришлось отдуваться за Дейва, но и свои дела не запускать.
Все же я успел сегодня подумать о будущем, но хотя и решил, что надо что-то делать, все-таки никак не могу понять, что именно. Точнее говоря, с чего начать. Видно, я только тогда приму решение, когда пойму, чего же я хочу на самом-то деле. Но в данный момент я уверен только в одном: то, что у меня есть, — это не то, чего я хочу. Мне нужна помощь. И единственный человек, с кем я могу поделиться, это Лу. Признаться собственной сестре в том, что тебе плохо, значит расписаться в полной беспомощности, но что поделать, если кроме нее у меня никого нет. Никогошеньки.
