Вечер в Византии - Шоу Ирвин (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
– Я читал кое-что. Это она разнесла Феллини. И Хичкока тоже.
– А может, они сами себя разнесли?
– Это что – предостережение?
– Если хотите.
Было в этой девушке что-то настораживающее. Ему стало казаться, что она ждет от него не просто интервью, а чего-то большего.
– Этот город, – сказал он, – наводнен сейчас ордами жаждущих рекламы людей, которым до смерти хочется дать интервью. И как раз о них ваши читатели, кто бы они ни были, мечтают что-нибудь узнать. Я же молчу уже не первый год. Почему вы пришли именно ко мне?
– Я объясню вам это как-нибудь в другой раз, мистер Крейг, – сказала она. – Когда мы лучше узнаем друг друга.
– Пять лет назад, – заметил он, – я давно бы уж вышвырнул вас из номера.
– Поэтому-то я и не пыталась бы интервьюировать вас пять лет тому назад.
Она улыбнулась и опять стала похожа на сову.
– Знаете что? Покажите-ка мне несколько ваших журнальных статей. Я посмотрю их и решу, стоит ли иметь с вами дело.
– Статей я вам дать не могу, – сказала девушка.
– Почему?
– Ни одного интервью я еще не опубликовала. Она весело фыркнула, словно была этим очень довольна. – Ваше будет первым в моей жизни.
– Ради бога, мисс, не задерживайте меня больше. – Он встал.
Она продолжала сидеть.
– Я буду задавать вам очаровательные вопросы, а вы дадите на них такие очаровательные ответы, что редакторы передерутся из-за моей статьи.
– Интервью окончено, мисс Маккиннон. Надеюсь, вам понравится на Лазурном берегу.
Она по-прежнему не двигалась.
– Это же будет вам только на пользу, мистер Крейг. Я могу вам помочь.
– Почему вы думаете, что я нуждаюсь в помощи?
– Вы ни разу за все эти годы не были на Каннском фестивале, – сказала девушка, – но выпускали одну картину за другой. А теперь, когда ваше имя с шестьдесят пятого года не появлялось на экране, вы приехали, поселились в шикарном «люксе», вас каждый вечер видят в Главном зале, на террасе, на званых вечерах. Значит, в этом году вам что-то понадобилось. И что бы это ни было, большая, заметная статья о вас могла бы явиться именно тем, что вам нужно, чтобы добиться цели.
– Откуда вы знаете, что я впервые приехал на фестиваль?
– Я многое о вас знаю, мистер Крейг. Я основательно готовилась.
– Напрасно вы тратите время, мисс. Боюсь, что мне придется попросить вас выйти. У меня сегодня очень занятой день.
– Чем же вы будете так заняты? – Она с вызовом взяла рогалик и надкусила его.
– Буду валяться на пляже и слушать шум волн, что катятся к нам из Африки. Вот вам один из тех очаровательных ответов, какие вы от меня ожидали.
Девушка вздохнула, так вздыхает мать, выполняющая прихоть капризного ребенка.
– Ну, хорошо. Хоть это и не в моих правилах, но я дам вам кое-что почитать. – Она открыла сумку и вынула пачку желтой бумаги с машинописным текстом. – Вот, – сказала она, протягивая ему листки. Он стоял, заложив руки за спину.
– Да перестаньте ребячиться, мистер Крейг, – резко сказала она. – Почитайте. Это о вас.
– Терпеть не могу читать что-нибудь о себе.
– Не лгите, мистер Крейг, – сказала она все так же резко.
– У вас оригинальный способ завоевывать симпатии тех, кого вы собираетесь интервьюировать, мисс. – Однако он взял листы, подошел к окну, к свету, – иначе ему пришлось бы надеть очки.
– Если я буду делать интервью для «Плейбоя», – сказала девушка, – то текст, который у вас в руках, пойдет как вступление, а потом уже вопросы и ответы.
«Но девицы из “Плейбоя” хотя бы причесываются перед визитом», – подумал он.
– Не возражаете, если я налью себе еще кофе? – спросила она.
– Пожалуйста.
Послышалось тихое звяканье фарфора. Крейг начал читать.
«Для широкой публики, – прочитал он, – слово “продюсер” означает обычно нечто малоинтересное. В ее представлении типичный кинопродюсер – это чаще всего полный джентльмен еврейской национальности с сигарой в зубах, странным лексиконом и неприятным пристрастием к молоденьким актрисам. Некоторые – таких незначительное меньшинство – под влиянием романтически-идеализированного образа покойного Ирвинга Талберга из незаконченного романа Ф. Скотта Фицджеральда “Последний магнат” представляют его себе как необыкновенно одаренную, загадочную личность, этаким великодушным Свенгали – полумагом-полуполитиком, удивительно напоминающим самого Ф. Скотта Фицджеральда в наиболее привлекательные моменты его жизни.
Бытующий образ театрального продюсера несколько менее красочен. Его реже представляют себе евреем иди вульгарным человеком, но он не вызывает и всеобщего восхищения. Если он добивается успеха, то ему завидуют как счастливчику, который, случайно взяв в руки пьесу, валявшуюся у него на письменном столе, сначала рыщет в поисках чужих денег для финансирования постановки, потом легко и свободно движется к славе и богатству, пользуясь талантом актеров и художников, чью работу он чаще всего портит, пытаясь приспособиться к интересам бродвейского рынка.
Как ни странно, в родственной сфере искусства, в балете, те, кто заслуживает почета, им и пользуются. Дягилев, который, насколько известно, сам не танцевал, не был хореографом и не писал декораций, всюду признается великим новатором современного балета. Но хотя Голдвина (еврей, худой как щепка, сигар не курит), Завнука (не еврей, курит сигареты, стройный), Селзника (еврей, крупный, курит сигареты) и Понти (итальянец, полный, сигар не курит) нельзя, наверно, отнести к разряду тех, кого журналы вроде “Комментари” и “Партизан ревью” называют зачинателями в искусстве, которому они служат, тем не менее в выпущенных ими фильмах четко выражена их индивидуальность, они воздействуют на образ мыслей и сознание зрителей всего мира и, безусловно, доказывают, что, посвящая себя данному роду деятельности, эти люди имели на вооружении нечто большее, чем удачу, деньги или покровительство влиятельных родственников».
– Что ж, – подумал он без особого восторга, – с грамматикой у нее все в порядке. Училась же она где-нибудь. Он еще не справился с раздражением, вызванным бесцеремонностью, с какой Гейл Маккиннон выбила его из утренней колеи, и тем более – с ее спокойной уверенностью в том, что он все равно подчинится. Крейга так и подмывало положить эти желтые листочки и попросить ее выйти, но его тщеславие было задето, к тому же ему любопытно было узнать, какое место в списке этих героев занимает имя Джесса Крейга. Ему хотелось обернуться и приглядеться к ней повнимательней, но он сдержался и стал читать дальше: «…Сказанное выше находит еще большее подтверждение в американском театре. В двадцатые годы Лоуренс Лэнгнер и Терри Хелбёрн, основавшие “Гилд-тиэтр”, открыли новые горизонты драмы и в сороковые годы, продолжая выступать в роли продюсеров, а не режиссеров или драматургов, создали “Оклахому” – спектакль, преобразивший музыкальную комедию, эту наиболее американскую из театральных форм. Клэрмен, Страсберг и Кроуфорд, возглавлявшие “Групп-тиэтр”, по праву считались режиссерами-постановщиками, однако главная их заслуга состояла в выборе острых проблемных пьес и системе обучения актеров искусству ансамблевой игры».
«А ведь она правду сказала, – подумал Крейг. – Она действительно хорошо подготовилась. Когда все это было, она еще и на свет не родилась». Он поднял голову.
– Можно задать вам вопрос?
– Конечно.
– Сколько вам лет?
– Двадцать два, – сказала она. – Разве это имеет значение?
– Это всегда имеет значение. – Он с невольным уважением стал читать дальше: «Нетрудно вспомнить и более свежие имена, но нет нужды искать новые подтверждения. Почти всегда находились люди, как бы они не назывались, бравшие на себя роль собирателей талантов и устраивавшие фестивали, на которых Эсхил соперничал с Софоклом. Бэрбедж, например, возглавлял театр “Глобус”, когда Шекспир принес ему почитать своего “Гамлета”, и не упустил его. В этом длинном почетном списке стоит и имя Джесса Крейга».
«Ну, брат, держись, – подумал он. – Сейчас начнется».
