Любите ли вы Брамса? - Саган Франсуаза (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
– У меня времени сколько угодно, – угрюмо отозвался он.
– Я вовсе не собираюсь над вами смеяться, – мягко произнесла она, – просто у меня прекрасное настроение: у меня были денежные заботы, а благодаря вашей маме все благополучно разрешится.
– Пускай только она вам вперед заплатит, – посоветовал он, – она у нас ужасно жадная.
– Так о родителях говорить не полагается, – сказала Поль.
– Мне не десять лет.
– Сколько же?
– Двадцать пять. А вам?
– Тридцать девять.
Он присвистнул так непочтительно, что она чуть было не рассердилась, но тут же засмеялась.
– Почему вы смеетесь?
– Вы присвистнули так восхищенно.
– Представьте, я куда более восхищен, чем вы полагаете, – ответил он и так нежно поглядел на Поль, что ей стало неловко.
«Дворники» ритмично скользили по смотровому стеклу, не справляясь с напором дождя, и она невольно подумала, как это Симон ухитряется вести машину. Садясь рядом с ним, она порвала чулок; она чувствовала себя чудесно веселой в этом неудобном автомобильчике, рядом с этим незнакомым, явно заинтересовавшимся ею юношей, под этим дождем, пробивавшимся даже внутрь и оставлявшим пятна на ее светлом пальто.
Она начала что-то мурлыкать; сначала она уплатит налоги, потом пошлет ежемесячную сумму матери, рассчитается с магазином, и у нее останется… ей вдруг расхотелось считать дальше. Да и Симон вел машину слишком быстро. Она вспомнила Роже, минувшую ночь и помрачнела.
– Вы бы не согласились как-нибудь позавтракать со мной?
Симон выпалил эту фразу одним духом, не глядя в ее сторону. На мгновение ее охватил панический страх. Она его совсем не знает, придется волей-неволей поддерживать разговор, расспрашивать, стараться войти в чью-то незнакомую жизнь. Она попыталась отбиться.
– В ближайшие дни не знаю, слишком много работы.
– Ну что ж, ничего не поделаешь, – отозвался он.
Настаивать он не стал. Поль взглянула на него; теперь он вел машину медленнее и даже как-то меланхолично. Она достала сигарету, он протянул ей зажигалку. Кисти рук у него были мальчишеские, очень худые и комично вылезали из рукавов пиджака спортивного покроя. «При такой внешности не следует одеваться под траппера», – подумала она, и ей вдруг захотелось заняться его туалетом. Он воплощал собой тот тип юноши, который внушает материнские чувства женщинам ее возраста.
– Мне сюда, – сказала она.
Он молча вышел из машины, открыл дверцу. Вид у него был надутый и печальный.
– Еще раз спасибо, – сказала она.
– Не за что!
Она шагнула к подъезду и оглянулась. Он смотрел ей вслед, неподвижно стоя у машины.
Глава 3
Чуть ли не четверть часа Симон искал, куда бы приткнуть машину, и наконец поставил ее в полукилометре от своей конторы. Он работал у одного приятеля своей матери, знаменитого и ужасно противного адвоката, терпеливо сносившего все выходки Симона по причинам, о которых юноша предпочитал не думать. Временами ему страстно хотелось довести своего шефа до белого каления, да мешала лень. Ступив на тротуар, он ушиб ногу и тотчас же захромал с покорно-томным видом. Женщины оглядывались ему вслед, и Симон физически, спиной чувствовал, что они думают про себя: «Как жаль, такой молоденький, такой красавец – и калека!» Хотя внешность не прибавляла ему самоуверенности, он с облегчением твердил про себя: «У меня ни за что не хватило бы духу быть уродом». И при этой мысли ему мерещилось аскетическое существование то ли в качестве отверженного художника, то ли пастуха в Ландах.
Прихрамывая, он вошел в контору, и старая мадемуазель Алис бросила на него полуласковый, полускептический взгляд. Ей были известны все фокусы Симона, она относилась к ним снисходительно, но сокрушалась. При такой внешности и живом уме он мог бы стать знаменитым адвокатом, будь у него хоть на грош серьезности. Он приветствовал ее преувеличенно торжественным поклоном и уселся за свой стол.
– С чего это вы вдруг захромали?
– Я не по-настоящему. Ну, кто там кого укокошил сегодня ночью? Неужели же мне никогда не попадется прекрасное стопроцентное преступление, что-нибудь действительно ужасное?
– Вас утром три раза спрашивали. Сейчас половина двенадцатого.
Слово «спрашивали» означало, что спрашивал Симона сам шеф. Симон поглядел на дверь.
– Я поздно проснулся. Зато видел нечто прекрасное.
– Женщину?
– Да. Знаете, лицо очень красивое, нежное такое, чуточку осунувшееся… а движения… ну, словом, такие движения… Страдает от чего-то, а почему, неизвестно…
– Вы бы лучше просмотрели дело Гийо.
– Ладно.
– А она замужем?
Этот вопрос вывел Симона из состояния глубокой задумчивости.
– Не знаю… Но если и замужем, то замужество неудачное. У нее были денежные затруднения. Потом они уладились, и она сразу повеселела. Я очень люблю женщин, которые радуются деньгам.
Мадемуазель Алис пожала плечами:
– Значит, вы всех подряд любите!
– Почти всех, – уточнил Симон. – За исключением очень молоденьких.
Он открыл папку с делом. Дверь распахнулась, и мэтр Флери просунул голосу между створками.
– Мсье Ван ден Беш… на минуточку!
Симон переглянулся с секретаршей. Потом поднялся и прошел в кабинет, обставленный в английском стиле, ненавистный ему своим безукоризненным порядком.
– Вам известно, который час?
Мэтр Флери пустился превозносить точность, трудолюбие и закончил свою пространную речь похвалой своему собственному долготерпению и долготерпению мадам Ван ден Беш. Симон глядел в окно. Ему казалось, будто когда-то, очень давно, он уже присутствовал при точно такой же сцене, всю свою жизнь проторчал в этом кабинете английского стиля, вечно слушал эти речи; ему чудилось, будто что-то невидимое сжимает его кольцом, душит, грозит умертвить.
«Что я, в сущности, делал, – внезапно подумалось ему, – что я делал целых двадцать пять лет: только переходил от одного учителя к другому, вечно меня распекали, да еще считалось, что мне это должно быть лестно!» Впервые в жизни этот вопрос встал перед ним с такой остротой, и он машинально произнес:
– Что же я делал?
– Как что? Вы, дружок, вообще ничего не делали, в этом-то вся трагедия: вы ничего не делаете.
– Думаю даже, что я никого никогда не любил, – продолжал Симон.
– Я вовсе не требую, чтобы вы влюбились в меня или в нашу старушку Алис, – взорвался мэтр Флери. – Прошу вас только об одном – работайте. Есть пределы и моему терпению.
– Всему есть предел, – раздумчиво подхватил Симон. Он почувствовал себя погрязшим в мечтах, в бессмыслице. Будто он не спал дней десять, не ел, умирает от жажды.
– Вы что, издеваться надо мной вздумали?
– Нет, – ответил Симон. – Простите, пожалуйста, я приложу все старания.
Пятясь задом, он вышел из кабинета, сел за стол и, не замечая удивленного взгляда мадемуазель Алис, обхватил голову руками. «Что это со мной? – думал он. – Да что же это со мной?» Он пытался вспомнить: детство, проведенное в Англии, студенческие годы, увлечение, да, увлечение в пятнадцать лет подругой матери, которая и просветила его в течение недели; легкая жизнь, веселые друзья, девушки, дороги под солнцем… все кружилось в памяти, и ни на чем он не мог остановиться. Возможно, ничего и не было. Просто было ему двадцать пять лет.
– Да не расстраивайтесь вы, – сказала мадемуазель Алис. – Вы же знаете, он отходчивый.
Он не ответил. Он рассеянно чертил карандашом по бювару.
– Подумайте о вашей подружке, – продолжала, уже встревожившись, мадемуазель Алис. – А еще лучше – о деле Гийо, – поправилась она.
– Нет у меня никакой подружки.
– А как же та, с которой вы встретились нынче утром, как ее зовут?
– Не знаю.
И верно, он не знал даже ее имени. Ничего не знать о ком-то в Париже – уж одно это было чудесно само по себе. Было нечаянной радостью. Существует кто-то, про кого можно придумывать круглые сутки все, что заблагорассудится.
