Дело чести - Перес-Реверте Артуро (лучшие книги без регистрации txt) 📗

Грузовик по-прежнему стоял у обочины. Мимо, сверкая вспышками голубых мигалок, прокатили жандармы, но не остановились, как обычно, чтобы попортить мне нервы.

Покажи бумаги, покажи груз – ну и все такое прочее. В паре километров впереди только что расшибся какой-то бедолага, им было не до меня.

– Возьми меня с собой, – попросила она.

– Даже не мечтай, – ответил я.

– Мне хочется увидеть море, – повторила она.

– Ну так сходи в кино. Или езжай на автобусе.

Она не надула губы, не нахмурилась. Просто смотрела на меня: очень пристально и очень спокойно.

– Они хотят, чтобы я стала шлюхой.

– Бывают вещи и похуже.

Если бы взгляд мог быть медленным, я бы сказал, что она посмотрела на меня очень медленно. Очень.

– Они хотят, чтобы я стала шлюхой, как Нати.

Мимо проскочила встречная машина со включенным дальним светом, вот ведь мерзавец. Ослепительные огни залили кабину, высвечивая книжку у нее в руках, рюкзачок на спине. И тут что-то случилось с моим горлом, и меня охватило какое-то странное ощущение – одиночества и грусти, как в детстве, когда я, еще совсем мелкий мальчишка, опаздывал в школу и бежал, таща за собой портфель. Я сглотнул слюну и покачал головой.

– Это не мое дело.

В свете фар я успел хорошо разглядеть ее лицо, выражение больших темных глаз.

– Я еще девушка.

– Я рад за тебя. А теперь давай вылезай.

– Нати с португальцем Алмейдой продали мою честь дону Максимо Ларрете. За сорок тысяч дуро [2] . И он приедет за мной завтра.

Так, значит, вот в чем дело. Я переварил эту новость медленно, не расстраиваясь, не торопясь. Ко всему прочему, дон Максиме Ларрета, хозяин «Строительной компании Ларрета» и похоронного бюро «До встречи», владел половиной Хереса-де-лос-Кабальерос, и у него везде были приятели. Что же касается Маноло Харалеса Кампоса, то «вольво» был не мой, у меня это была первая работа после освобождения, и достаточно одного-единственного неблагоприятного отзыва, чтобы Министерство исправительных учреждений снова заинтересовалось моей персоной.

– Вылезай.

– Мне не хочется.

– Ну тогда пеняй на себя.

Я включил двигатель, развернулся и тронулся в обратный путь, к борделю португальца Алмейды. Те пятнадцать минут, что мы ехали, она сидела рядом совершенно неподвижно: рюкзачок за спиной, книжка прижата к груди, взгляд устремлен на прерывистую разделительную полосу. Время от времени я искоса поглядывал на нее. Мне было неуютно и стыдно. Но скажите, что еще, черт побери, мне оставалось делать.

– Мне очень жаль, – наконец тихонько проговорил я.

Она не ответила, и мне стало еще паршивее. Я думал об этом доне Максиме Ларрете, об этом подонке, который разбогател на спекуляции земельными участками, строительном бизнесе и мошенничестве. Который швырялся купюрами направо и налево, убежденный, что все на свете – женщину, бывшего заключенного, невинную пятнадцатилетнюю девочку можно купить за деньги.

Я перестал думать. За ближайшим поворотом уже завиднелись огни борделя, и скоро все должно было вернуться на круги своя, стать как прежде, как всегда: я, дорога и «Лос Чунгитос». В свете фонарей бензоколонки я в последний раз взглянул на девочку. Она сидела покорная и неподвижная, прижимая к груди книжку. У нее был чудесный профиль – тонкий, нежный.

Мармеладка. Сорок тысяч распроклятых дуро, повторил я про себя.

Какая сука эта жизнь.

Я остановил грузовик на площадке перед борделем и покосился на девочку. Она по-прежнему упрямо смотрела перед собой, а по щеке у нее медленно ползла крупная блестящая слеза. Пока наконец не повисла на подбородке, сбоку.

– Сукин сын, – произнесла девочка.

В борделе, видимо, уже сообразили, в чем дело, потому что на пороге нарисовался Окорок, за ним Нати – она осталась стоять там, на ступеньках, уперев руки в бока.

Вскоре вышел и португалец Алмейда – смуглый коротышка с курчавыми бачками, повадками лиссабонского сутенера, золотым зубом и опасной улыбкой – и медленно подошел к грузовику. Окорок, как верный телохранитель, следовал за ним по пятам.

– Ей захотелось покататься, – сказал я.

Окорок смотрел на своего босса, португалец Алмейда смотрел на меня. Нати издали смотрела на всех.

Только девочка не смотрела ни на кого.

– Терпеть не могу умников, – проговорил Алмейда, и его улыбка стала угрожающей.

Я пожал плечами, стараясь не дать воли языку.

– Мне плевать, чего ты там терпеть не можешь. Девочка села ко мне в грузовик, и вот я ее привез.

Окорок шагнул вперед. Его руки – и правда настоящие окорока – были немного отставлены от тела, как в фильмах: на случай, если боссу придется не по вкусу мое замечание. Но португалец Алмейда только молча посмотрел на меня, а потом его улыбка стала еще шире.

– Ты ведь хороший парень, правда?.. Нати говорит, что ты хороший парень.

Я ничего не ответил. Это был опасный народ, но за полтора года тюрьмы даже самый зеленый дурошлеп чему-нибудь да научится. Я незаметно ухватил здоровенную отвертку и пододвинул ее к себе так, чтоб была под рукой, если заварится каша. Но, похоже, в тот вечер у португальца Алмейды не было настроения затевать ссоры. Во всяком случае, со мной.

– Пускай она вылезет, – сказал он. Его золотой зуб так и сверкал во рту, точно посередине.

Таким образом, насчет меня вопрос был закрыт. Я перегнулся через колени девочки, чтобы распахнуть дверцу кабины, и при этом случайно коснулся локтем ее грудей.

Мягкие, нежные и дрожали, как две голубки.

– Вылезай, – сказал я.

Она не двинулась с места. Тогда португалец Алмейда схватил ее за руку пониже локтя и так резко рванул к себе, что девочка вывалилась из кабины на асфальт вместе со своим рюкзачком на спине. Окорок стоял, наморщив лоб, словно это зрелище пробудило в нем какие-то мысли.

– Мерзавка, – произнес его хозяин. И влепил девочке пощечину – как раз в тот момент, когда она приподнялась. Раздалось звонкое «шмяк», и я отвел глаза, а когда снова обернулся, она смотрела на меня, наши взгляды встретились, и в ее глазищах было такое отчаяние и в то же время такое презрение, что я захлопнул дверцу, чтобы она разделила нас. А потом, с пылающими от стыда ушами, крутанул баранку и снова вырулил на шоссе.