Факультет патологии - Минчин Александр (читать книги онлайн бесплатно полностью без txt) 📗
— Я тебя предупреждал, как надо ко мне обращаться, или вообще отвалить.
— Ты что, не из Москвы, что ли? — самортизировал он и вроде как вскользь улыбнулся.
— Нет.
— А откуда ты, позволь спросить?
— С Кавказа.
— А, ну у вас там все горячие, — и он посмеялся, сделав вид, что доброжелательно. — Много дрался-то, наверно?
— Как все, — ответил я. — Там вся жизнь — драка, — и успокоился.
— Ну, в Москве у нас немного по-другому.
— Догадываюсь, — улыбнулся шутке я.
— Ну тогда выпьем за знакомство и вливание двух новых членов в наш сплоченный коллектив. Надеюсь, мы уживемся. — Он глянул на меня.
Моя рука подняла наполовину кружку, Шурикина сделала то же самое. Так — этот парень отделался. А потом этого никогда не случалось.
(Нужно сейчас сказать, на потом, что этот человек был на редкость изворотливый. Никогда не лез на рожон, а всегда подавлял словами, гонором, апломбом, нахватанными знаниями, забивая самомнением и всем тем, что доставалось ему от папы и его друзей, писателей. Он любил рассказывать такие истории, например: «Иду я сегодня по ЦДЛ, напеваю „Не верьте пехоте…“ и вдруг — бац! — натыкаюсь на Булата Шалвовича Окуджаву, они с отцом большие друзья. Ну, поговорили за жизнь, рассказал, что нового пишет».)
Выпив, все стали разговаривать.
— Давайте, ребята, берите пиво, у вас кружки пустые, — предлагает он и смотрит на меня.
— Нет, спасибо, больше не хочется.
— Да, ладно. — Он подвинул мне и Шурику, не спрашивая. Я промолчал, а Шурик сказал «спасибо» и начал. Он никогда и ни от чего не отказывался.
Юстинов сам пил немного и все доливал только в свою кружку, не используя другую. Жирный Боб с лоснящимися волосами пил много. Стройная, изящная и вроде хрупкая девочка Ира вообще не пила ничего, только смотрела на меня во все глаза. Зато Ленка пила так, что могла всех нас вместе собрать и еще нам фору дать. Легко пила и профессионально. Мы стояли вокруг стойки, уставленной двадцатью кружками, полными пива, которых оставалось все меньше и меньше, и приобщались, познавая друг друга.
Я стоял, и мне вспоминались прошлый год и моя Наталья, у меня всегда, когда хоть чуточку выпью, — стоит Наталья перед глазами. Но не эта, с которой мы сейчас д р у з ь я, а та, другая, прошлая, которая была когда-то.
Шурик принялся уже за вторую кружку их пива. За стойкой витал какой-то умный разговор. Я не вслушивался.
— А ты что думаешь… тебя, кажется, Саша зовут? — спрашивает меня парень в голубой рубахе.
— А? Простите, я не слушал.
— Ну, ладно, тогда это не важно. И их разговор возобновился.
Откуда я знаю, что я думаю. Что я здесь делаю, зачем я здесь стою, ведь это не мои друзья, не моя компания. Инерция и среда — страшная штука, говорю себе я.
А разговор продолжался, а пиво лилось рекой, у Юстинова откуда-то было много денег, и казалось, что вечер, перешедший в сумерки, по бокам которого зажглись фонари, никогда не кончится. Но и он кончился.
На следующий день я приехал в институт рано, сам не зная почему, дома делать было нечего, да и папа вечно контролировал мое расписание.
Какие занятия сегодня, я не знал и вообще считал позорным этим интересоваться. Поэтому я пошел на теплую лестницу и сел читать свежий номер журнала «Новый мир» (вынесенный тайком из читалки), который после ухода из него Твардовского стал «Старым миром», или лучше — старый, как этот мир. У нас была дурацкая читалка, из нее ничего выносить было нельзя.
В номере ничего не было интересного, да и что могло быть, шел 73-й год (проистекал), и все было на своих местах, и все были на своих местах, и мест этих никому не уступали. (Тогда я об этом еще не задумывался).
(Например, как большой, огромной страной может править куча стариков, и самый главный — самый старый среди них.) Но позже я об этом задумался.
В разделе прозы ничего не было хорошего, в публикациях только и шел трезвон о БАМе и КАМАЗе, а кому это надо и с чем их едят, никто не знает. Я понимал только, что стране нужно загнать людей и дать работу тысячам незанятых рук, ведь у нас же нет безработицы, поэтому и разворачивали большие стройки. А попутно, уняв в дело этих людей, без рубля, угла и рубахи, обживали новые города, заселяли пустые земли, оживляли медвежьи углы. Куда и медведь-то не пойдет, а только люди, человек за длинным рублем пойдет, погонится (коии, так делали, чтобы он там же и спускал, тратил, оставлял, не вывозя). А заодно они не становились бы отрицательным элементом человечества, не шли бы по наклонной дорожке существующего существа, которая расценивается в Уголовном кодексе по статьям: от статьи 206-й (с тремя частями, и разные виды от легкого до тяжелого, тягчайшего хулиганства) до статьи 158-й (изнасилование; вперемежку, а то и в переплет с 209-й — убийство). А в новых городах преступность всегда меньше была. И чья-то бесовская рука этим управляла, разворачивала… загоняла… — по старинке жила.
Короче, от всего журнального хлама и неинтересного занудства я перешел к последней страничке, которая называлась «Книжные новинки». В «новинках» тоже ничего особенного не было, издавали все старое: работы Троцкого, Зиновьева, Каменева, даже Радека. Не говоря уже о Мартове и Бухарине, те печатались вовсю (это в «Политиздате»), но не было почему-то работ Ленина, Калинина, Свердлова, даже почему-то работ всезнающего Сталина и то не было. Я уже не говорю о работах Ворошилова или Буденного (хотя последний, по-моему, их не писал, только шашкой махал). В издательстве «Советский писатель» публиковали лишь новые книги Максимова, Солженицына, Шаламова, Авторханова, даже Синявского-Терца, и совсем прекрасного Набокова. Но не было таких мастеров романа и повести, виртуозов языка, как Сартаков, Наровчатов, Залыгин, Кожевников, Софронов, Озеров и Чаковский — не было тех, кого душа просила. Издательство «Прогресс» только и сидело на книгах Оруэллов и Кестлеров, М. Михайловых и Р. Конквестов. Но ничего хорошего из Олдриджа, Льюиса, Рида, Синклера, Арагона не публиковало. Они их не волновали. Конечно, им «своих» засунуть было куда важнее.
Мне стало стыдно за наши издательства. Как же так можно, товарищи? Что же это вы с литературой при социализме делаете? Ведь придет новый дедушка Стало-Ленин, он вам покажет. Смотри, как распустились, чувство меры потеряли. Думаете, что народ все слопает…
И на самом интересном месте моих буйных фантазий раздался реальный голос:
— Здорово, Саш! Ты чего так рано пришел?
— А, Боб, здравствуй. Так просто, дома нечего делать.
— А то все обычно к трем съезжаются, ко второй лекции. Ну, не к лекции самой, а традиция такая. На занятия все равно никто не ходит, еще рано.
Я кивнул головой, соображая. Я еще не переключился.
— Хочешь, поговорим или ты читаешь?
— Давай, — согласился я и закрыл журнал с нафантазированными страничками.
— Как тебе ребята, понравились?
— Ничего, — ответил я. Боб сел рядом.
— Вы давно вместе?
— С самого первого курса. Я последний к ним пришел.
— А что, Лена — девочка того бородатого мальчика?
— Что ты, он женат, уже как полтора года. Ленка со мной встречается.
Он огорошил меня.
— Как с тобой?!
— Очень просто. Физиологически и идеологически. Она вообще очень необычная девочка. У нее папа — большим человеком был, а Леночка жила так, что не знала, в каком кармане у нее сколько денег было. Обитала она с бабушкой в прекрасной квартире на Краснопресненской, а папа с мамой за границей работали. Деньги ей слали только в сертификатах, причем бесполосых, страна капиталистическая была, еду бабка только в валютном покупала (даже морковку). Когда она в институт приходила, то свою сумку постоянно где-то бросала или забывала, а в ней по две тысячи сертификатами валялось. Все, кому не лень, на курсе курили ее фирменные сигареты, от «Мальборо» до «Салема», и даже те, кому лень было, все равно курили. Но на факультете она не особо часто бывала. В те времена она встречалась с одним мужиком, на тринадцать лет ее старше. Тот вертел какими-то крупными делами от валюты до золота, и ей очень нравился. Ленка проходила у него за пацанку. У него была постоянная любовница Виталия, которая на него работала, какие-то дела делала. Когда Виталию взяли, она никого не выдала, но обещала помочь правосудию. Ее выпустили, она пришла к нему домой, часов в пять, и в ванне с собой покончила: электрод через воду пустила. А Ленка позже в тот же вечер из кабака с ним приехала и — сразу в постель. А те, что с Лубянки которые, вломились, когда Ленка заорала. Она — после — в ванну голая вошла, а там эта Виталия лежала и вода булькала, электрическая сила неотключенная была.
