Вчерашние сказки - Кривин Феликс Давидович (электронные книги бесплатно txt) 📗
– Мало ли что кому хочется, – сказала змея Анаконда, которой никто не мог заменить ее Зяблика.
– Бедная Циветта! – сказала лягушка Квакша.
– В том-то и дело, что не бедная, – сказала бабочка Ванесса. – В том-то и дело, что Ихневмон вернулся к прекрасной Циветте, и с тех пор у них счастливая любовь. Ихневмон не охотится на крокодилов, он живет со своей Циветтой и никуда от нее не отлучается. Потому что знает: стоит ему отлучиться, и ему снова захочется заменить крокодила какой-нибудь ящерице. Ведь на свете так много ящериц и так мало крокодилов…
– К сожалению, это так, – сказала змея Анаконда.
А лягушка Квакша сказала:
– Бедный Ихневмон!
Кошка в зоопарке
Кошка жила в зоопарке, но не в клетке, а между клетками. Это было обидно, потому что в клетке кормят, а между клетками нет. Что сам ухватишь, тем и бываешь сыт. Но зато живешь на свободе.
Таков закон жизни: либо сытая, либо свободная жизнь. Этот закон никому не нравится, потому что в любом случае чего-то не хватает.
Кошке не нравилось, что сама она на свободе, а еда от нее отделена клетками. И она бегала между клетками и кричала: «Долой клетки!» – наполняя атмосферу вольнолюбивыми мотивами. И когда вольнолюбивые мотивы дошли до администрации, клетки убрали и зоопарк переоборудовали в заповедник, где все по природе, все на свободе…
И сразу все завопили: «Давайте жрать!»
Громче всех вопила кошка. Раньше еду можно было стащить из клетки, хотя это и было сопряжено с определенными трудностями. А теперь что получилось? Ни клеток, ни еды?
А преступность? Когда у нас была такая преступность? Вы посмотрите, кого повыпускали из клеток! Это же преступники! Они же заживо друг друга едят!
Кошка забилась на самую верхушку дерева и с ужасом смотрела, как свободные граждане поедают друг друга. В свободолюбивых мотивах ничего об этом не было сказано.
И кошка завопила сверху: «Свободу клеткам!» Но спуститься с дерева не решалась из страха перед растущей преступностью.
Так и осталась на дереве. Научилась орешки грызть. Белки принимали ее за свою и вместе с ней кричали:
«Свободу клеткам!»
Давайте высовываться!
Всем нам памятны те времена, когда наши прародители вышли из моря на сушу. Вышли и по привычке стали дышать жабрами, но жабрами на суше плохо получалось.
Собрались прародители на прародительское собрание. Мы-то, дескать, ладно, мы свое отдышали, а как наши дети, которым еще дышать и дышать?
Фракция китов (ей, конечно, досталось за фракционность) разработала оригинальный метод дыхания легкими. Но метод был признан порочным, поскольку жабрами дышали наши великие предшественники, указавшие нам путь из моря на сушу. Жабры – это наше великое наследие, мы не можем отказаться от жабр. И разве нельзя извлекать кислород из воздуха точно так же, как извлекали его из воды? На первых порах можно ставить докладчику стакан с водой, чтоб жабры не пересыхали (эта привычка сохранилась до нашего времени).
Но фракционеры твердили: жабры – это пройденный этап. Великие предшественники дышали в воде, поэтому они делали ставку на жабры.
За такие слова о великих предшественниках китов просто-напросто выгнали с суши. Обратно в море. Пускай там дышат, чем хотят. И стали прародители извлекать кислород из воздуха традиционным путем, ставя докладчику стакан с водой, чтоб жабры не пересыхали.
Но жабры все же пересыхали. Пока не пересохли совсем. И тогда у прародителей открылось второе дыхание.
Замечательное дыхание. И сразу им стало так легко, как бывает, когда дышишь легкими.
Тут, конечно, вспомнили о китах, которые дышали легкими еще тогда, когда на суше вообще дышать было невозможно. Когда брали за жабры каждого, кто пробовал дышать легкими.
Прародительское собрание послало китам приглашение вернуться на родную сушу, где сегодня каждый дышит легкими. Но киты не вернулись, они уже привыкли к родной воде.
Правда, извлекать легкими кислород из воды они не научились, приходилось высовываться из воды, чтоб подышать.
Этот метод дыхания не встретил в воде поддержки. Китов предупреждали: не высовывайтесь! Но они уже не могли не высовываться. Они высовывались в воде точно так же, как высовывались на суше.
На суше нравилось, как они высовываются из воды. Потому что так высовывались великие предшественники, указавшие путь из воды на сушу. И еще потому, что, если стремишься к новой жизни, нужно как минимум высунуться в эту новую жизнь.
На пути к океану
Маленькая рыбка Анабас живет далеко от морей, она живет – даже стыдно сказать – в болоте. Конечно, мало приятного, и рыбка Анабас все мечтает перебраться в какие-нибудь другие места. В Тихий океан. Или хотя бы в Атлантический. Ого, рыбка Анабас знает, куда ей лучше всего переселиться. Она назубок знает все океаны, какие только есть на земле. И она твердо решила: пусть только придет время, она обязательно переселится в океан.
И время приходит, болото ее начинает высыхать, и теперь не то что в океан, а вообще никуда не поплывешь – до того сухо становится в этом болоте.
Приходится ползти: прямо по суше, но это ничего, это не страшно, если ползешь в океан! Рыбка Анабас переступает своими плавниками, как самый заправский пешеход, и свободно обходится без воды, как верблюд в пустыне. Целую неделю она обходится без воды… А там попадется какое-нибудь болото, в котором можно будет устроить привал…
Что за чудесная вещь – привал в болоте! И прохладно, и не слишком глубоко. Освежайся, набирайся сил и энергии. А там – высохнет болото – и можно дальше ползти в океан. Ведь, наверно, можно приползти в океан, если так ползти – от болота к болоту?
Почему черепахи так долго живут?
Черепахи живут очень долго, хотя многое сокращает им жизнь. Может быть, они не замечают течения времени? Может быть, их защищают панцири, по которым время скользит, не оставляя следов? Или они никуда не спешат? Все вокруг спешат жить, и только черепаха жить не торопится.
Но и она торопится, еще как торопится! Средняя улитка развивает скорость до сорока пяти километров в год, а средняя черепаха – до сорока пяти километров в месяц. И когда черепаха на полном скаку проносится мимо улитки, улитка шарахается (правда, совсем незаметно): «Ох, лихачи, лихачи! И чего они носятся сломя голову?»
Улитке ее голова дороже, но она-то, улитка, как раз недолго живет. Всей ее жизни на какие-нибудь сто километров. А черепаха носится по свету, как сумасшедшая, и при этом живет двести лет.
Есть на свете Галапагосские острова, Черепаховы острова (так их называют в переводе с галапагосского), и на этих островах когда-то водились исполинские черепахи. Это было царство галапагосов, королевство галапагосов, мечта всех на свете галапагосов, а иначе говоря – черепах. Но зачем говорить иначе, если каждая черепаха, простая, незаметная черепаха становится исполинским галапагосом, лишь только попадает на Черепаховы острова? Об этом знают все черепахи на свете, верят в это и потому так спешат. И они плывут и ползут, и спешат как только могут на Галапагосские острова, где когда-то водились исполинские черепахи.
Когда-то водились, а теперь их всех уничтожили…
Вот почему так долго живут черепахи: они помнят, что есть на свете Черепаховы острова, и они идут к ним, плывут и ползут, – в царство, которого больше нет, в королевство, которого больше нет… А чтоб дойти до того, чего нет, нужно жить очень и очень долго.
Арктида
Когда-то здесь был материк Арктида, а теперь Арктика, Северный Ледовитый океан, местность, которую посещают только герои…
Но птицы не герои, они и в теплых морях стараются держаться поближе к берегу – и все же они перелетают Ледовитый океан, перелетают, потому что не знают, что там уже океан, а думают, что там по-прежнему материк Арктида.
