Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Филипп не позвонил, но появился вновь, сутулясь, среди громадных домен с видом одновременно виноватым и чванливым, словно шпионил и оказывал честь своим присутствием.
— Но мне есть что сказать! — воскликнул он, увидев, что Риарден гневно нахмурился.
— Почему не пришел в кабинет?
— Ты не хочешь видеть меня в кабинете.
— И здесь не хочу.
— Но я только… только стараюсь быть тактичным, не отнимать у тебя время, когда ты занят и… ты очень занят, так ведь?
— И что?
— И… в общем, я хотел застать тебя в свободную минуту… поговорить с тобой.
— О чем?
— Я… словом, мне нужна работа.
Он произнес это вызывающе и чуть попятился. Риарден бесстрастно смотрел на него.
— Генри, мне нужна работа. Здесь, на заводе. Дай мне какое-то занятие. Нужно зарабатывать на жизнь, милостыня мне надоела. — Филипп подыскивал, что сказать, голос его звучал обиженно и просяще, словно необходимость оправдывать просьбу была навязанной ему несправедливостью. — я хочу зарабатывать, я не прошу тебя о благотворительности, я прошу дать мне шанс!
— Это завод, Филипп, не игорный дом.
— А?
— Мы не принимаем и не даем шансов.
— Я прошу дать мне работу!
— С какой стати я должен давать ее тебе?
— Потому что она мне нужна!
Риарден указал на языки пламени, взлетающие над черной доменной печью, поднимающиеся в пространство, — воплощенный в жизнь замысел из стали, глины и пара.
— Мне нужна эта домна, Филипп. Ее дала мне не моя нужда.
Филипп сделал вид, что не слышал.
— Официально ты не должен никого нанимать, но это формальность, если возьмешь меня, мои друзья одобрят это безо всяких проблем и…
Что-то в глазах Риардена заставило его внезапно умолкнуть, потом он гневно, раздраженно спросил:
— Ну в чем дело? Что дурного в том, что я сказал?
— Дурно то, чего ты не сказал.
— Прошу прощенья?
— То, что ты хочешь оставить несказанным.
— Что же?
— То, что от тебя мне нет никакой пользы.
— Это то, что ты… — начал Филипп праведным тоном и не договорил.
— Да, — сказал Риарден с улыбкой, — то, что я подумал первым делом.
Филипп отвел глаза; когда заговорил, голос его звучал так, словно он выбирал случайные фразы:
— Каждый имеет право зарабатывать на жизнь… Как я получу шанс, если никто не дает мне его?
— Как я получил свой?
— Я не родился владельцем сталелитейного завода.
— А я?
— Я смогу делать все, что можешь ты, если научишь меня.
— А кто меня учил?
— Почему ты все время твердишь это? Я говорю не о тебе!
— А я о себе.
Через несколько секунд Филипп пробормотал:
— Чего тебе беспокоиться? Речь идет не о твоем заработке!
Риарден указал на людей в дыму от доменной печи.
— Сможешь делать то, что они?
— Не понимаю, что ты…
— Что случится, если я поставлю тебя туда, и ты загубишь плавку?
— Что важнее: разливка твоей стали или то, как мне кормиться?
— Как ты собираешься кормиться, если сталь не будет разливаться?
Лицо Филиппа приняло укоризненное выражение.
— Я не могу спорить с тобой, потому что превосходство на твоей стороне.
— Тогда не спорь.
— А?
— Замолчи и убирайся отсюда.
— Но я имел в виду…
Риарден усмехнулся:
— Ты имел в виду, что это я должен молчать, потому что превосходство на моей стороне, и дать тебе работу, потому что ты ничего не умеешь делать.
— Это грубый способ излагать моральный принцип.
— Но это то, к чему твой моральный принцип сводится, не так ли?
— Нельзя обсуждать мораль в материалистических терминах.
— Мы обсуждаем работу на сталелитейном заводе, а это место очень даже материалистично!
Филипп весь как-то сжался, глаза его слегка потускнели, словно он был в страхе перед окружающим, в возмущении его видом, в усилии не признавать его реальности. Он негромко, упрямо прохныкал с интонацией заклинателя:
— Каждый человек имеет право на работу, это моральный императив, принятый в наше время, — и повысил голос: — Я имею на нее право!
— Вот как? Тогда давай, получай свое право.
— А?
— Получай свою работу. Бери ее с куста, на котором, по-твоему, она растет.
— Я имел в виду…
— Имел в виду, что не растет? Что она нужна тебе, но ты не можешь ее создать? Что имеешь право на работу, которую я должен создать для тебя?
— Да!
— А если не создам?
Молчание тянулось секунда за секундой.
— Я не понимаю тебя, — заговорил Филипп с гневным недоумением человека, который цитирует фразы хорошо знакомой роли, но получает в ответ неверные реплики. — Не понимаю, почему с тобой стало невозможно разговаривать. Не понимаю, какую теорию ты предлагаешь на обсуждение и…
— Еще как понимаешь.
Словно отказываясь верить, что его фразы могут не возыметь действия, Филипп выпалил:
— С каких пор ты обратился к абстрактной философии? Ты — всего-навсего бизнесмен, ты не способен разбираться в принципиальных вопросах, оставь это специалистам, которые веками…
— Оставь, Филипп. Что это за трюк?
— Трюк?
— Откуда у тебя это неожиданное стремление?
— Ну, в такое время…
— В какое?
— В общем, каждый должен иметь какие-то средства к существованию… и не быть отверженным… Когда дела так ненадежны, человеку нужно иметь какую-то гарантию… какую-то опору… в такое время, случись что с тобой, у меня не будет…
— Какой случайности со мной ты ожидаешь?
— Нет! Нет! — этот крик был странно, непонятно искренним. — я не ожидаю никакой случайности… а ты?
— Что может со мной случиться?
— Откуда мне знать?.. Но у меня нет ничего, кроме помощи от тебя… а ты в любое время можешь передумать.
— Могу.
— И у меня нет на тебя никакого влияния.
— Почему тебе потребовалось столько лет, чтобы понять это и забеспокоиться? Почему теперь?
— Потому что… потому что ты изменился. Раньше… раньше у тебя было чувство долга и моральной ответственности, но… ты его утрачиваешь. Утрачиваешь, ведь так?
Риарден стоял, молча разглядывая брата; у Филиппа была своеобразная манера переходить к вопросам, как будто его слова были случайными, но вопросы, слишком небрежные, чуть назойливые, были ключом к достижению цели.
— В общем, я хочу снять бремя с твоих плеч, если я для тебя — бремя! — неожиданно резко заговорил Филипп. — Дай мне работу, и твоя совесть больше не будет тревожиться из-за меня!
— Она не тревожится.
— Вот это я и имею в виду. Тебе все равно. Все равно, что случится с нами, так ведь?
— С кем?
— Ну, как… с матерью и со мной… и вообще с человечеством. Но я не собираюсь взывать к твоим лучшим чувствам. Я знаю, что ты готов отвернуться от меня в любое время, поэтому…
— Филипп, ты лжешь. Тебя беспокоит не это. Иначе ты попросил бы денег, но не работу, не…
— Нет! Я хочу получить работу! — крик был немедленным, почти безумным. — Не пытайся откупиться деньгами! Я хочу получить работу!
— Возьми себя в руки, ничтожество. Ты соображаешь, что говоришь?
Филипп выпалил в бессильной ненависти:
— Ты не вправе говорить так со мной!
— А ты вправе?
— Я только…
— Откупиться от тебя? С какой стати — вместо того, чтобы послать тебя к черту, как давным-давно следовало?
— Ну, в конце концов, я твой брат!
— И что из этого должно следовать?
— Человек должен питать к брату какие-то чувства.
— Ты их питаешь?
Филипп раздраженно надул губы и не ответил. Он ждал — Риарден предоставлял ему эту возможность. Филипп промямлил:
— Ты должен… по крайней мере… как-то считаться с моими чувствами… но не считаешься.
— А ты — с моими?
— С твоими? С твоими чувствами? — в голосе Филиппа звучала не злоба, а нечто худшее: то было искреннее, негодующее удивление. — У тебя нет никаких чувств! Ты ничего не чувствуешь. Ты никогда не страдал!
У Риардена создалось впечатление, будто все прожитые годы ударили в лицо посредством чувств и зрения: это было точное ощущение того, о чем он мечтал в первом поезде на «Линии Джона Голта»; в то же время он видел белёсые, водянистые глаза Филиппа, в которых отражалась высшая степень человеческой деградации — неоспоримое страдание и оскорбительная наглость скелета по отношению к живому, требующему, чтобы его страдание считалось высшей ценностью. «Ты никогда не страдал», — обвиняюще говорили ему эти глаза, а Риарден в это время мысленно перенесся в ту ночь в своем кабинете, когда у него отняли рудники, видел ту минуту, когда подписывал дарственную на риарден-металл, проведенные в самолете дни того месяца, когда искал тело Дагни. «Ты никогда не страдал», — говорили ему глаза с самодовольным презрением, а он вспоминал чувство гордой сдержанности, которое помогало ему выстоять в те минуты, когда он отказывался поддаться страданию, чувство, в котором переплелись любовь, верность, знание того, что радость — это цель жизни, и радость нужно не найти, а достичь, и позволить видению радости утонуть в болоте страдания — акт измены. «Ты никогда не страдал, — говорил мертвенный взгляд, — ты никогда ничего не чувствовал, потому что чувствовать — значит только страдать, никакой радости не существует, есть только страдание и отсутствие страдания, только страдание и нуль, когда ничего не чувствуешь, а я страдаю, корчусь от страдания — в этом моя чистота, моя добродетель, а ты не корчишься, не жалуешься. Ты должен избавить меня от страдания, изрезать свое бесчувственное тело, чтобы наложить заплаты на мое, свою холодную душу, чтобы избавить мою от чувства, и мы достигнем высшего идеала, торжества над жизнью, нуля!» Риарден видел природу тех, кто веками не отшатывался от проповедников уничтожения, видел природу врагов, с которыми сражался всю жизнь.
