Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Она смотрела на карту; взгляд ее был бесстрастным, серьезным, словно любые эмоции были недопустимы при созерцании этой потрясающей силы логики. Она видела — в хаосе гибнущего континента — математически точное осуществление всех идей, которые владели людьми. Они не хотели знать, что это именно то, к чему они стремились, не хотели видеть, что у них есть возможность желать, но нет возможности грабить, и они полностью добились исполнения своих желаний. «Что они думают теперь, эти поборники потребности и любители жалости? — думала Дагни. — На что рассчитывают? Те, кто некогда, глупо улыбаясь, говорили: «Я не хочу разорять богатых, я хочу лишь забрать немного от их избытка, чтобы помочь бедным, самую малость, богатые этого даже не заметят!», потом рычали: «Из магнатов можно жать деньгу, они накопили столько, что хватит на три поколения», затем кричали: «Почему люди должны страдать, когда у бизнесменов есть запасы на целый год?», а теперь вопили: «Почему мы должны голодать, когда у некоторых есть запасы на неделю?» На что они рассчитывают?» — думала она.
— Ты должна что-то сделать! — выкрикнул Джеймс Таггерт.
Дагни повернулась к нему.
— Я?
— Это твоя работа, твоя сфера, твой долг!
— Что значит «мой долг»?
— Работать. Делать.
— Делать… что?
— Откуда мне знать? Это твой особый талант. Ты же у нас так изобретательна.
Дагни удивленно взглянула на него: его слова звучали совершенно неуместно. Она поднялась.
— Это все, Джим?
— Нет! Нет! Я хочу все обсудить!
— Начинай.
— Но ты ничего не сказала!
— Ты тоже.
— Но… я веду речь о том, что есть практические проблемы, которые нужно решать… К примеру, куда девались со склада в Питтсбурге полученные по последней разнарядке рельсы?
— Каффи Мейгс украл их и продал.
— Докажи! — рявкнул Джим.
— А что, твои друзья оставляют нам возможность что-то доказать?
— Тогда не говори об этом, не теоретизируй, нужно иметь дело с фактами! Такими, какие они есть на сегодняшний день… То есть нужно быть реалистичными и придумать какое-то практическое средство защищать наши интересы при существующих условиях, а не по недоказуемым предположениям, которые…
Дагни усмехнулась. «Вот форма бесформенного, — подумала она, — вот стиль работы его сознания: он хочет, чтобы я защищала его от Каффи Мейгса, не признавая существования последнего, чтобы сражалась со злом, не признавая его реальности, чтобы победила, не портя ему игры».
— Что тебя смешит, черт возьми? — гневно спросил Джеймс.
— Ты знаешь.
— Не понимаю, что с тобой! Не знаю, что с тобой случилось… в последние два месяца… с тех пор, как ты вернулась… Ты никогда не была такой упрямой!
— Ну, что ты, Джим, в последние два месяца я с тобой не спорила.
— О том и речь! — он спохватился, но все же заметил, как она улыбнулась. — Речь о том, что я хотел устроить совещание. Узнать, что ты думаешь о создавшемся положении…
— Ты это знаешь.
— Но ты не сказала ни слова!
— Я сказала все, что могла сказать, еще три года назад. Сказала, куда заведет тебя этот курс. Так и случилось.
— Ну вот, опять! Что толку теоретизировать? Мы живем сейчас, а не три года назад. Нужно иметь дело с настоящим, а не с прошлым. Может, все было бы по-другому, если бы мы прислушались к твоему мнению, может быть, но факт в том, что мы этого не сделали, а мы должны иметь дело с фактами. Должны принимать реальность такой, какова она сейчас, сегодня!
— Что ж, принимай.
— Прошу прощения?
— Принимай свою реальность. Я буду лишь выполнять твои указания.
— Но это несправедливо! Я спрашиваю твоего мнения…
— Ты хочешь утешения, Джим? Ты его не получишь.
— Что ты говоришь?
— Я не буду помогать тебе делать вид — споря с тобой, — что реальность, о которой ты говоришь, не то, что она есть, что еще есть возможность заставить ее работать и спасти твою шкуру. Такой возможности нет.
— Ну… — это был не взрыв, не вспышка гнева — лишь слабый, неуверенный голос человека на грани отчаяния. — Ну… что, по-твоему, мне нужно делать?
— Сдаться.
Он тупо посмотрел на сестру.
— Сдаться, — повторила она, — тебе, твоим вашингтонским друзьям, планирователям-грабителям и всем, кто разделяет вашу каннибальскую философию. Сдайтесь, уйдите с дороги и предоставьте возможность тем, кто может, начать с нуля.
— Нет!!! — взрыв, как ни странно, все-таки произошел; это был вопль, означавший, что лучше умереть, чем отказаться от своей идеи, и издал его человек, который всю жизнь не признавал существования идей, действовал с практичностью расчетливого преступника. Дагни стало любопытно, в чем природа его верности самой идее отрицания идей.
— Нет! — повторил он, голос его прозвучал более тихо, хрипло, почти устало: экстаз фанатика упал до тона властного начальника. — Это невозможно! Исключено!
— Кто это сказал?
— Неважно! Это так! Почему ты всегда думаешь о непрактичном? Почему не принимаешь реальность такой, какая она есть, и ничего не делаешь? Ты — реалистка, движущая сила, созидательница; ты — Нат Таггерт, ты способна добиться любой поставленной цели! Ты можешь спасти нас сейчас, можешь найти способ наладить дела, если захочешь!
Дагни расхохоталась.
«Вот, — подумала она, — что было конечной целью всей этой безответственной академической болтовни, которую бизнесмены многие годы пропускали мимо ушей, целью всех расплывчатых определений, пустых банальностей, туманных абстракций, всех заявлений, что покорность объективной реальности — то же самое, что покорность Государству, что нет разницы между законом природы и директивой бюрократов, что голодный человек несвободен, что его нужно избавить от тирании еды, жилища и одежды… В течение многих лет утверждалось, что может настать день, когда Нату Таггерту, реалисту, предложат считать волю Каффи Мейгса фактом природы, неизменным и абсолютным, как сталь, рельсы и сила тяготения; принять, что Мейгс создал мир как объективную, неизменную реальность, а потом и дальше создавать изобилие. Это было целью всех мошенников в библиотеках и аудиториях: они выдавали свои откровения за полет мысли, «инстинкты» — за науку, пристрастия — за знание; целью всех дикарей, поклонников необъективного, неабсолютного, относительного, гипотетического, вероятного. Дикарей, которые, увидев убирающего урожай фермера, могут лишь счесть этот урожай мистическим феноменом, независящим от закона причин и следствий, созданным всемогущей прихотью самого фермера; тут они схватят фермера, наденут цепи, лишат орудий, семян, воды, земли, отправят на голые скалы и прикажут: «Теперь выращивай урожай и корми нас!»»
«Нет, — Дагни, ожидала, что брат спросит, над чем она смеялась, — бесполезно объяснять ему, он не сможет понять». Но Джеймс и не спросил. Она увидела, что он ссутулился, услышала, как он говорит — ужасно, потому что слова его, если он не понимал, были совершенно неуместными, а если понимал — чудовищными.
— Дагни, я твой брат…
Она выпрямилась, мышцы ее напряглись, словно он показал ей пистолет.
— Дагни… — голос его походил на гнусавое, монотонное хныканье нищего. — Я хочу быть президентом компании. Хочу. Почему я не могу добиваться своего, как всегда добиваешься ты? Почему я не должен получать удовлетворения своих желаний, как всегда получаешь ты? Почему ты должна быть счастлива, когда я несчастен? О да, мир принадлежит тебе, это у тебя есть разум, чтобы управлять им. Тогда почему ты допускаешь в своем мире страдание? Ты провозглашаешь стремление к счастью, но обрекаешь меня на крах. Разве я не вправе требовать того счастья, которого хочу? Разве это не твой долг передо мной? Разве я не твой брат?
Взгляд Джеймса походил на луч воровского фонарика, ищущий в ее лице хоть каплю жалости. Но он не нашел ничего, кроме отвращения.
— Если я страдаю, это твой грех! Твоя моральная несостоятельность! Я твой брат, а значит, твой подопечный, но ты не удовлетворила моих желаний и потому виновна! Все моральные лидеры человечества говорили это в течение столетий, кто ты такая, чтобы возражать им? Ты очень гордишься собой, думаешь, что чистая и добрая, но ты не можешь быть чистой, пока я несчастен. Мое страдание — это мера твоего греха. Мое довольство — мера твоей добродетели. Я хочу этого мира, сегодняшнего мира, он дает мне мою долю власти, позволяет чувствовать себя значительным, так заставь этот мир работать на меня! Так сделай же что-нибудь!.. Откуда я знаю, что? Это твоя проблема и твой долг! У тебя есть привилегия силы, а у меня — право слабости! Это моральный абсолют! Разве ты не знаешь этого? Не знаешь? Не знаешь?
